Ушли клоуны, пришли слезы…

— Ошибаетесь, — неожиданно тихо проговорил Барски. — Можете, сестричка, очень даже можете. Если я через три секунды не узнаю, где прооперировали доктора Хольстена, вы завтра же вылетите из клиники, клянусь вам!

Красавица испуганно взглянула на него.

— Доктор Барски! Но мне запретили… Я не знаю…

— Две секунды.

Красавица начала лихорадочно рыться в толстой папке.

— Вот. Пятый этаж. Секция «Д». Пятьдесят четвертая операционная.

— Пойдемте! — Барски схватил Норму за руку и поспешил к лифту.

— Мне очень жаль, доктор Барски, извините… — Красавица вскочила со стула, но Барски даже не оглянулся.

С улицы донесся противный воющий звук сирены. У подъезда резко затормозила карета «скорой помощи». Наконец подошел лифт. Барски с Нормой поднялись на пятый этаж. Здесь царила мертвая тишина. В коридорах ни души. На полу были нарисованы указательные линии, и, идя по голубой, они попали в секцию «Д». У двери стояли двое в штатском. Это люди Сондерсена, сразу понял Барски.

— Добрый вечер, господин доктор, — сказал один из них. — Добрый вечер, фрау Десмонд.

— Добрый, добрый… Вы…

— Да, — ответил второй, державший в руках «уоки-токи». — Мы, разумеется, охраняем доктора Хольстена и здесь.

Над дверью пятьдесят четвертой операционной зажегся красный свет, появилась надпись: «ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!»

— Пойдемте, Норма! — заторопился Барски. — Здесь должна быть приемная…

Он быстро нашел ее. Две дежурные медсестры и молодой врач в белых брюках сидели перед телевизором, попивали кофе и о чем-то тихонько переговаривались. На экране Эдит Пиаф пела свою знаменитую песенку: «Нет, тебе не спасти меня…»

— Ян! — Молодой врач вскочил со стула.

— Привет, Клаус. — Барски представил их друг другу: — Доктор Клаус Гольдшмид — фрау Норма Десмонд.

— Очень рад, — сказал Гольдшмид. — Я ждал тебя. Дежурю уже двадцать часов. Прекрасно она поет, Пиаф, правда? С часу ночи по третьей программе стали передавать старую эстраду. Фрэнка Синатру, Дитрих, Дорис Дэй.

— Где Ханни? — спросил Барски. И, обратившись к Норме, добавил: — Мы с Клаусом знакомы уже несколько лет.

— От ваших статей я в восторге, — учтиво поклонившись, сказал Норме Гольдшмид.

— Где Ханни?

— Выйдем отсюда.

Гольдшмид прошел вперед и проводил их в свою маленькую комнату. Письменный стол, шкаф с папками. Стулья. Диванчик, на нем смятая подушка и шерстяное одеяло. Внизу опять взвыла сирена «скорой помощи».

— Садитесь, пожалуйста! — Гольдшмид сел за свой письменный стол. Под глазами у него были большие черные круги. Лицо бледное-бледное. Он устал. — Ханни в психиатрии, — сказал он. — У нее был припадок. Дошло до тяжелой истерики. Мы вызвали врача. Он сделал ей укол, и ее отвезли в палату психиатрии. Некоторое время она проведет там. Вот любящая жена, а?

— Очень даже любящая.

— Дрянь дело.

— Кто осмотрел Харальда? Ты?

— Да. Компьютерная томограмма и так далее… Все встало на свои места. Через полчаса он мог откинуть копыта. Оперировал Харнак. Специалист первоклассный.

— Знаю.

— Все настолько переполошились, что не заметили Ханни. И двое идиотов стали обсуждать при ней шансы Харальда выжить. Она все слышала. Тут-то и началась истерика. Жаль ее, бедную.

— Что, шансы неважные?

— М-да, неважные, — сказал Гольдшмид. — Его конечно, подключили к аппарату «сердце-легкие». Он был в шоковом состоянии. Давление за двести. После начала операции начало резко сдавать сердце. Аневризма у него в крайне неудобном месте, трудно подобраться. Но Харнак свое дело знает. Даст Бог, все обойдется, хотя…

— О, проклятье, — простонал Барски. — Проклятье…

— А отчего у него появилась аневризма? — спросила Норма.

— Это никому не известно, — сказал Гольдшмид. — Такое может случиться с каждым из нас. И в любую минуту. С вами, с Яном, со мной. Но в любом случае оперировать нужно немедленно. Если лопнет аорта — конец. Поэтому и сделана срочная операция. Надо было аневризму удалить…

— Вы хотите сказать, ее вырезают? — спросила Норма.

— Да. И открытые концы сшивают два хирурга одновременно, — сказал Барски. — Обычно двое. Но доктор Харнак принципиальный противник такой методики и пластиковые связки недолюбливает. Считает, что слишком велика опасность отторжения их организмом. Он берет кусок вены из голени и перетягивает концы. Так, по крайней мере, нет опасности отторжения. Сложнейшая операция. Три часа длится, не меньше.

— Иногда и четыре. При неблагоприятных обстоятельствах, как в данном случае, например, — сказал Гольдшмид. — Что вообще с Харальдом случилось?

— Ты меня спрашиваешь?

— У него организм изношен, словно у столетнего старика. Никаких резервов. В этом вся опасность. Как он мог дойти до такой жизни, Ян?

— После убийства профессора Гельхорна у нас у всех нервы ни к черту. И физически никто из нас не на высоте. Ты говоришь, организм предельно изношен? Нет, не знаю почему, просто не представляю…

Может быть, Хольстена что-то мучило, подумала Норма. Душа изболелась? Или он боялся чем-то выдать себя? Он — предатель? А если да, что произойдет теперь?

— Ждать здесь смысла нет, — сказал Гольдшмид. — Если он выдюжит, переведем его в барокамеру. Поговорить с ним ты все равно не сможешь. И с Ханни, конечно, тоже.

— Мы будем в институте, — сказал Барски. — Там я и высплюсь. Фрау Десмонд с некоторых пор тоже живет в институте…

— Я знаю. Да, для вас самое лучшее сейчас — отдохнуть. У меня дежурство до восьми утра. Если с Харальдом что случится, я вам немедленно позвоню. Извините меня, фрау Десмонд. В таких передрягах до того психуешь, что выражаться по-человечески просто сил нет!

Гольдшмид встал.

— Я провожу вас до лифта, — сказал он.

И снова к подъезду клиники с воем подъехала карета «скорой помощи», а за ней — другая.

Не успели они войти в кабину лифта, как к Гольдшмиду подбежала одна из двух сестер, которые пили с ним кофе.

— Доктор, вас немедленно вызывают в приемный покой! Привезли тяжелобольного!

— О’кей, о’кей, — сказал Гольдшмид. — Я спущусь вместе с вами.

Барски нажал на кнопку первого этажа.

— Тяжелая ночь, — сказал он.

— С чего ты взял? — удивился молодой врач, продежуривший уже двадцать часов. — Сегодня, можно сказать, тишь и благодать.

Как только они вышли из лифта, услышали из динамика голос дежурного по клинике:

— Доктор Гольдшмид! Доктор Гольдшмид! Немедленно явитесь в приемный покой. Доктор Гольдшмид…

— Мне надо в цоколь, — сказал врач. — Привет, до скорого!

— Ты обязательно позвонишь?

— Не сомневайся. — Гольдшмид махнул рукой и сбежал вниз по лестнице.

Барски с Нормой неторопливо прошлись по освещенной неоновым светом площади между высотными зданиями. Было по-прежнему тепло.