Ушли клоуны, пришли слезы…

— Они сегодня днем побывали у меня, — сказал священнослужитель, напоминавший фигуру из романов Чарльза Диккенса, и запахнул свою черную сутану. В эту жару он весь вспотел. На ногах у него были сандалии и, похоже, под сутаной на нем ничего больше не было. — Когда я поехал в город заказывать гроб — ведь у Милленда-то родственников не было!

— Кто у вас побывал?

— Ну, людишки из тех, что здесь все переворошили, — сказал отец Грегори. — Из тех, что любят пострелять. Они у меня тоже перевернули весь дом и разбросали бумаги. Вернулся — а там как после землетрясения. Моя экономка уехала во Францию к родственникам. Так что эти мерзавцы испугали только кур. Изумительный чай! Позвольте еще чашечку… О-о! Вы очень любезны, мадам. И может быть, опять… ах, как вы милы! Благодарю, благодарю вас, дочь моя, Господь вас вознаградит. У меня три дюжины кур, — сказал отец Грегори не без гордости. — Каждое утро свежие яйца. Я их продаю. Еще я овощи выращиваю. Раз в неделю ко мне приезжает крестьянин, у которого лавка на базаре, и забирает у меня салат, помидоры, капусту, просто все-все!

Отец Грегори несколько рассеянно оглядел собравшихся у камина.

«Здесь лежит человек, делавший работу дьявола». Разве я против? Вовсе нет! Церковь учит нас, что дьявол, совращающий и терзающий людей, подчиняется Отцу нашему, а Господь предвидит все сатанинские искушения и допускает их — значит, и прощает, правда?

— «Nullus diabolus — nullus redemptor», — сказал Вестен.

— Совершенно верно, — обрадованно кивнул Грегори, — «Нет дьявола, нет и Спасителя!» Регенбургский епископ Грабер задал однажды вопрос: «Мог ли Господь создать человека, это исчадие ада, единственно повинное в существовании Освенцима? Нет, не мог. Ибо Бог — это доброта и любовь».

Доброта и любовь, подумала Норма. Двадцать лет подряд я только это и наблюдаю.

— «Не будь дьявола, не было бы и Бога», — сказал тот же регенбургский епископ Грабер.

Хитрые они, подумала Норма. Вот хитрецы! Этот Войтыла, папа римский, как раз сейчас сказал в своей речи, что дьявол действительно существует. Ясно почему.

— Я, наверное, произвожу впечатление человека веселого? — сказал отец Грегори.

— И даже очень, святой отец, — ответил ему Вестен.

— Что ж, так оно и есть. Но я не весельчак. Я благодарю Господа за то, что он исполнил желание моего друга и взял его к себе. Он был до того несчастен, что был готов вот-вот поверить в Бога. Видите ли — нет, правда замечательный чай, наш, английский, хотя его приготовила дама из Германии, — видите ли, есть высшая степень одиночества и отчаяния, когда человек готов поверить в Бога. И мой друг Генри дошел до этой черты.

А что несколько лет назад сказала Марлен Дитрих? — подумала Норма. Высшее существо? — сказала она. — Чепуха! Бред! Никакого высшего существа нет, а если оно есть, то оно безумно.

— История повторяется, — сказал отец Грегори. — Бывает, что люди никогда в Него не верили, а очень хотели бы. Почему вы так странно посмотрели на меня, моя красавица? Ведь так оно и есть.

— Эти подонки ничего у вас не нашли? — спросила Норма.

— Нет, будь я проклят. То, что они ищут, спрятано не в моем доме.

— А в доме Милленда, — подсказал Барски.

— А вы проницательный человек! — Отец Грегори был не только рассеянным, иногда он забывал, с чего начал и куда клонит.

— Конечно, мне сегодня очень грустно, — сказал он вдруг серьезно. — Невероятно грустно. Генри был моим добрым другом, он так хорошо играл в шахматы. И у него всегда нашлась бы для меня бутылка виски.

— А что они искали? — подстегнула его Норма.

— Не знаю, — ответил отец Грегори. — Знаю только, что Генри чувствовал себя несчастным очень давно.

— Из-за этой катастрофы? — предположил Вестен.

— Вы хотите сказать — когда погибли его жена и дочь?

— Да.

— Нет, не по этой причине, — покачал головой отец Грегори. — То есть я хочу сказать, не только по этой. Во всяком случае не из-за нее он уединился на Гернси.

— Откуда вы знаете?

— Он мне сам говорил, — ответил священник. — Вскоре после того, как мы познакомились. Да, он был в отчаянии, по-другому не скажешь. Он разочаровался в людях. «Святой отец, — говорил он мне, — от Ницше мне блевать хочется. Но он был гениальный, то, что он написал, — изумительно. Насчет того, что безумие у отдельных людей — исключение, зато у отдельных групп, наций и целых эпох — правило».

— Воистину так, — согласился с ним Вестен. — У групп, наций и эпох безумие — правило.

— Самое большое несчастье Генри было связано с его профессией, — сказал старик священник.

— И об этом он тоже вам сказал? — спросил Барски.

— Да, но не сразу, а через несколько лет после нашего знакомства, всего пару дней назад. — Вдруг отец Грегори спросил: — Вы уверены, что нас никто не слышит?

— Совершенно уверен. Мои люди «прослушивали» дом своими приборами целых полдня, — ответил Сондерсен.

— Генри говорил мне, что собирается написать вам и пригласить сюда, господин Вестен. И то, чем он собирался с вами поделиться, вопрос такой необычайной важности, что он боялся, как бы его перед вашим приездом не убили. Я посоветовал ему обратиться в полицию — чтобы те охраняли его дом.

— А он?

— А он сказал: «Последний день каждого предопределен свыше. И отринуть судьбу невозможно». — «Хорошо, — говорю. — Тогда напишите на бумаге, что считаете важным, Генри. И дайте мне, я спрячу». — «Я не желаю подвергать вашу жизнь опасности, — сказал он. — Не имею права, и все». — «Ладно, напишите, спрячьте письмо и скажите мне только куда», — говорю.

— И он согласился? — спросил Сондерсен.

— Да, с этим он согласился. — Отец Грегори встал и подошел к секретеру в стиле Людовика XV, ящик которого был кем-то выдвинут.

— Там они тоже искали, — сказала Норма.

— Но тайника не обнаружили, — отец Грегори подтянул сутану и тяжело опустился на пол. — Живет здесь у нас один человек, служивший прежде у парижского ювелира. Большой специалист по тайникам и разным сигнальным системам. Иногда его приглашают на материк и теперь. Вот он-то и позаботился, чтобы у Генри тоже был тайник. — Отец Грегори указал на деревянный пол под нижним ящиком секретера.

— Вы ни о чем не догадываетесь?

— Нет, — ответил Вестен.

— Да-а, — протянул отец Грегори. — Вот так пол! Надо найти только нужную дощечку. Если вы ее знаете и слегка нажмете на нее, — он сделал, что сказал, — тогда пол и разойдется. — И действительно, поднялся целый квадратик паркета. Стало видно небольшое углубление. — Все приводится в действие с помощью пружины. Особой пружины, которая повинуется нажатию…

Отец Грегори нагнулся еще ниже и достал из тайника несколько исписанных страниц.

Сондерсен так и вскочил с места. Отец Грегори протянул ему их, а криминальоберрат передал Барски.

— Я сейчас же вернусь, проверю только, как охраняется дом; что бы там ни было написано, прочтем немедленно.

Он выбежал, и было слышно, как он негромко переговаривается о чем-то со своими подчиненными. Взревело несколько моторов. Машины окружили дом, как изгородью. Его люди выпрыгнули из них с оружием в руках. А Норма щелкала и щелкала камерой.

22