Усни, красавица

Лидочка не хотела спорить. Единственно, чтобы восстановить справедливость, возразила:

– Шустов не думает, что Осетров убил Алену.

– С чего это он оправдал его? Однопартийцы?

– Нет, он считает, что Осетров вел себя не так, как должен был вести себя убийца.

Лидочка слышала свой голос и понимала, насколько наивно и неубедительно звучали ее слова.

– Шустов, конечно, лучше меня знает, как себя ведут убийцы. Но пускай он предложит нам другую кандидатуру. Хоть какую-нибудь! Где тот человек, который мог прийти ночью к Аленке, которого бы она, при ее трусости, пустила бы в дом, которому позволила бы подсыпать себе в кофе или чай отравы… нет, ты только представь! Я такого человека не знаю.

– Я уж тем более не знаю.

– Значит, методом исключения, ее убил Осетров. Сначала морально раздавил, измучил, а потом и убил. Все ясно как божий день.

– Слишком просто получается, – возразила Лидочка.

– Слишком просто для тех, кто начитался Рекса Стаута. Ты лучше спроси у своего Шустова – он скажет, что все русские убийства раскручиваются через полчаса. Если они, конечно, бытовые, семейные. Деньги или не уважил. А вот если заказные – они никогда не найдут. Кто в Петрика стрелял – каждая собака знает. Это аварцы, которых Китайчик нанял. И что? А ничего.

– Осетров не произвел на меня впечатления убийцы.

– Ну вот! – Соня тяжело вздохнула. – На тебя не произвел! Да если бы он производил, его бы никогда в ЦК не взяли. В ЦК нужны такие убийцы, которые с первого взгляда не похожи на убийц.

Так как Лидочка промолчала, Соне пришлось довести атаку до конца.

– В любом действии, я скажу тебе, есть человек, которому оно выгодно. В любом преступлении надо искать того, кому это нужно. Из всех знакомых Аленки лишь Осетрову Аленка мешала. Угрожала спокойствию. И к тому же у него была возможность – мы с тобой за городом, даже Петрик, хоть он и ни при чем, – в больнице. Кому нужно убивать беззащитную и безобидную бабу, кроме любовника, которому она надоела? Уж не нам с тобой! Ты свою шкатулку искала, я свои триста баксов ждала с прибылью в тридцать процентов. Дождались, коммерсанты…

С Соней было трудно не согласиться, Лидочка понимала, что ни она, ни лейтенант Шустов всей сложности жизни Алены, всех ее отношений не знают и знать не могут. Может, даже и всезнающая Соня далеко не такая всезнающая, как самой себе кажется.

– Так чего ты мне звонила? – спросила Лидочка.

– Ты не очень вежливая.

– Я рада бы тебе помочь, но не знаю как.

– Но если в самом деле меня прижмет так, что возникнет угроза для моей жизни, ты мне сможешь на короткое время ссудить триста баксов?

– Я постараюсь.

Все это было похоже на дамский роман с переживаниями, хотя переживания – триста долларов, потерянные из-за смерти подруги, – не очень подходили для изящного романа.

– Соня, прости, но я жду звонка…

– Все понятно. Мне предлагают закрыть дверь с внешней стороны.

Соня повесила трубку.

Так как у Лидочки все равно не было сейчас под рукой трехсот долларов, да и не была она убеждена в том, что Соне на самом деле грозят какие-то страшные беды, то Лида выкинула из головы историю с пропажей денег и села работать, время от времени позванивая Шустову, но там никто не подходил. В три часа Шустов взял трубку. Он был озабочен, почти сердит, и Лидочка сразу забыла заготовленные укоризненные фразы. Оказывается, как объяснил лейтенант, в доме на Малой Грузинской местный тихий алкаш озверел без выпивки, залез к соседу по квартире, а тот проснулся, стал кричать, и алкаш зарезал соседа и его жену с маленьким ребенком.

Эту историю Лидочка выслушала еще раз, когда пришла к Шустову через полчаса.

– А он, понимаете, достал из холодильника бутылку и упился до бессознательного состояния. Он и сейчас дрыхнет – а потом будет клясться, что ничего не помнит. А сколько крови – вы бы поглядели…

Лидочка видела, как удручен милиционер, и потому не мешала ему выговориться. И милиционеру порой нужен собеседник, который умеет слушать и, главное, сочувствовать. Лидочка этим качеством обладала.

– Ну ладно, – сказал Шустов. – Хватит. Простите, что я такой сегодня. Все наперекосяк.

Он поднялся, открыл рыжий железный шкаф. Шкатулка лежала в нем на боку, иначе не помещалась.

– Кстати, – сказал Шустов, доставая шкатулку, – прокурор дал ордер на арест Осетрова.

– Для вас это неожиданность?

– Нет. Хотя я остаюсь при своем мнении – не похоже, чтобы Осетров это сделал. Но ряд улик указывают на него. Да и, честно говоря, просто некому больше было на это пойти.

– У него был мотив и удобные обстоятельства, – повторила чужие слова Лидочка.

– Вот именно. У вас мешок или сумка есть? Куда положите свой сундук?

– Мне неловко, что из-за меня вы, быть может, нарушаете какие-то инструкции, – произнесла Лидочка, понимая, что зря она это говорит – сейчас лейтенант спохватится и поставит шкатулку обратно в шкаф.

– Инструкции придумывают люди, – наставительно сказал милиционер, – и они не умнее нас с вами. Что мне с этим сундуком делать? Вы мне расписку оставьте и держите сколько нужно. Обязательно укажите в ней размер и материал. Если объявится другой владелец, тогда и посмотрим. Но чтобы по первому моему требованию возвратить, ясно?

Все-таки он подумал о расписке – доверяй, но проверяй, а она полагала, что Шустов немного в нее влюблен и готов ради ее прекрасных глаз забыть о формальностях.

Лидочка уселась за стол Инны Соколовской, чтобы написать расписку, а Шустов между тем стал сочинять какой-то отчет. Он так углубился в работу, что с трудом оторвался, даже удивился, увидев, что Лидочка стоит перед ним и протягивает ему расписку. Он принялся ее читать, в этот момент дверь отворилась, и в кабинет заглянула женщина.

– Здесь лейтенант Шустов? – спросила она.

– Я лейтенант Шустов, – ответил Шустов, продолжая читать расписку.

– Я Осетрова. Галина Поликарповна Осетрова. Это вам что-то говорит?

Лидочка не сразу сообразила, что видит жену страшного соблазнителя. Потому что придумать более безобидное, серое и даже робкое создание было невозможно.

Жена Осетрова была выше среднего роста, но так худа и сутула, что казалась совсем маленькой, и глаз непроизвольно искал палку или даже клюку, которая бы ей подходила. Когда она говорила, то обнажала золотые зубы, что было уж совсем странно для супруги такого ответственного работника.

– Осетрова? – повторил Шустов, не сразу связав эту женщину именно с тем Осетровым.

– Да. Я – супруга Олега Дмитриевича Осетрова.

– Ах да, конечно, садитесь.

Шустов был настолько удивлен, что забыл о правиле – сначала отпусти предыдущего посетителя, затем занимайся с новым. Лидочка стояла, отступив к столу Соколовской, на котором стояла шкатулка. Она и не могла уйти, потому что Шустов не успел дочитать расписку.

Сбоку ей хорошо было видно жену Осетрова. Когда-то она была хорошенькой официанткой или продавщицей, с незначительным, добрым, простым лицом и чудесными русыми волосами. Теперь волосы стали пегими, седыми в основании – давно не красилась, – глаза выцвели, кожа потеряла свежесть, да и за ногтями Галина Поликарповна не удосуживалась следить – она была российской женой, давно махнувшей на себя рукой и казавшейся старше своего мужа. Впрочем, вряд ли он выводил ее в свет.