Усобица триумвирата

«Значит, Вячеслав не придёт сегодня. Это хорошо. Но меня пугает этот человек, очень пугает! Верно говорят, не нужно выходить из дома по ночам, нечисть и злые духи могут прицепиться!» - и княгиня поспешила обратно на Ярославов двор.

Святослав скидывал с себя одежду, раздеваясь. Киликия ещё не гасила свет, зная, что он придёт. Её готовые и ждущие объятия нетерпеливо взбивали подушки, пока глаза смотрели на тренированное и закалённое боями тело мужа. Крепкие его руки развязали пояс, отложили рубаху. Широкая грудь обнажилась, к ней так и хотелось прильнуть. Но на лице Святослава отражались неугомонные мысли, не дающие к нему подступиться.

– Этот Всеслав… он мне вроде бы нравится. Но мне не нравится его приезд! – выпалил князь. Киликия польщено подумала, что муж приревновал её и злился из-за дневного столкновения, поэтому игриво спросила:

– Почему же?

– Потому что это всё не просто так. Я не верю, что полоцкий князь стал бы выдвигаться в такую даль, только чтобы выказать нам свои соболезнования. Он что-то задумывает. Приехал оглядеться? Найти слабые места? У него не хватит сил для борьбы, а он не кажется дураком, не понимающим этого, так что вряд ли отважится на открытую войну. И, представляешь, он заявляет, что дорога на Псков – это его территория!

– А это его территория? – без интереса, разочарованная тем, что муж никак не отозвался о ней, не показал, что боится потерять не только княжество, но и её, свою жену, спросила Киликия. «Все мужчины такие, когда добиваются и ухаживают – горы сворачивают, а потом, когда идёт время, они считают, что мы, женщины, сами превращаемся в неподвижные горы, которые никуда не денутся. Знали бы они, как часто это обижает! Да, я жена, и я всегда буду делать всё, чтобы сохранить нашу любовь, чтобы угодить мужу и чтобы поддержать его, но не справедливо ли ждать чего-то и от него? Вступив в правление после смерти отца, он только и думает, что о Руси, о делах Изяслава, о торках, о Византии, а теперь ещё и Всеславе. Он думает о чём угодно, но не обо мне, как когда-то».

– Нет, это не его территория, - разделся до конца Святослав, сохранивший эту привычку с византийского похода. Спать в чём-то тогда было жарко, а с тех пор и ни к чему, потому что редкую ночь он проводил без Киликии, которую предпочитал ощущать всем телом.

Лёгший рядом с женой, он уставился в потолок и продолжал думать. Столько всего навалилось! Нужно отыграть свадьбу Игоря, а тут этот приезд!

– Представляешь, - продолжил делиться Святослав, - он ввёл за собой на пир свою жену, Нейолу.

– Серьёзно? – уже с большим любопытством приподнялась на локте гречанка.

– Да, она сидела с нами со всеми, правда, почти всё время молчала.

– И как он это оправдал?

– Сказал, что его княгиня занимает ровно такое же место, как и он сам.

Киликия вспомнила встречу и краткое знакомство с Всеславом. Он вёл себя не совсем так, как здешние мужчины. Он действительно обращался с женщиной, как с равной, шутил и делился историями. Если он ещё и в княжении считает женщин не менее достойными, чем мужчины, то это заслуживает уважения. В детстве и юности, до венчания со Святославом, Киликия росла среди братьев, с отцом и дедом, кроме неё и матери в семье были одни мужчины, но никогда не чувствовали они себя подчинёнными или бесправными, напротив, братья всегда заботились о сестре, из-за чего девушка и выросла смелой, своенравной и знающей себе цену. Когда же пришлось приехать сюда, то Киликия в полной мере узнала замужнюю долю жены русича, особенно княжеской жены. Ходить непокрытой – неприлично, ходить одной – неприлично, вмешиваться в дела мужа – неприлично, говорить вперёд мужчины или перебивать его – неприлично, купаться в реке с девками – неприлично, забраться верхом на коня – неприлично. Откуда же тут выискался Всеслав?

– Может, мне в следующий раз тоже с тобой пойти? – сказала Киликия Святославу. Тот поднял голову и, нахмурив брови, запустил пятерню в густые, вьющиеся серпантином локоны женщины.

– Ещё не хватало, чтобы там глядели на тебя, как сегодня на Нейолу, и думали, бог знает что! – князь притянул к себе лицо супруги и властно поцеловал. Немного насытив этим неподдельным порывом свою страсть, Киликия положила ладонь ему на грудь. Но Святослав опять понёсся куда-то своими думами, переваривая прошедший день. – У него странные манеры, они шокируют наших стариков, но мне бы не хотелось, чтобы в этих ничего не значащих мелочах нашли повод для склок.

Киликия убрала ладонь и, скинув с себя покрывало, голая, спустилась с кровати, начав её обходить. Ночная рубашка лежала по другую сторону, она сбросила её на сундук у двери, к которой направлялась.

– Куда ты? – сел от неожиданности Святослав.

– Пойду, тоже шокирую парочку воевод и бояр своим видом, может тогда стану тебе немного интереснее.

Святослав опешил. Только его греческая жена могла выдать что-то в этом духе. Изредка они с братьями, без подробностей, делились моментами семейной жизни, да к тому же, Святослав сам видел и знал, как ведут себя женщины вокруг, поэтому всегда поражался той лёгкой безуминке и гордому сумасбродству, с которыми Киликия отстаивала свои права. Сначала, в первые месяцы после женитьбы, его вводило в ступор то, что девушка так же просто и откровенно заявляет о своих плотских желаниях, как парни, и требует от мужа того, чего другие девицы боялись и сторонились. Но со временем он влюбился и в эту черту Киликии, оценив. Куда приятнее было ложиться со страстной и темпераментной женой, а не растерянной и зажатой.

– Лика! – рывком оказался он у двери, предотвратив побег жены и подхватив её. – Ласточка моя заморская, куда ж тебя понесло, боже? – он, вопреки сопротивлению, уложил её в постель и накрыл собой, подмяв. – Куда ж я тебя отпущу? Никуда! – Он поцеловал её, но чуть не получил укус за нос.

– Если ты будешь приносить в голове в нашу постель всех этих людей – я перестану тебя спрашивать, отпустишь ты меня или нет!

– Неужели ты думаешь, что я способен потерять интерес к тебе? – посмотрел он в её переливающиеся бирюзой глаза. Киликия посмотрела в его очи, оглядела всё его лицо. Разве можно быть в чём-то всегда уверенной?

– Я не хочу думать, любимый мой. Я хочу чувствовать твой интерес. Всей душой, и всем телом.

Погладив рукой по её волосам ото лба и до середины длины, по упругим локонам, рассыпавшимся по подушке, Святослав алчно впился в её вишнёвые губы. Дневные дела тотчас улетучились, а обнажённая женщина под ним стала единственно важным, осязаемым и терзающим его неутолённую плоть.

____________________________________

Примечание:

(1) ja – да

Глава шестая. "Охота"

Солнце ещё не поднялось над горизонтом, но предзнаменование его, розовеющее по отступающей ночной сини, разливалось по небу, отражаясь на листве, покрытой росой траве и верхушках крон деревьев. Киликия проснулась, потягиваясь обнажённым телом, скинула покрывало. В прогретых светлицах, находящихся под крышей, было душно и влажно почти как в бане, древесный и человеческий дух стоял вокруг, спёртый ароматом горевших вечером свечей и удовлетворенной, распаренной плоти. Святослав крепко спал с сосредоточенным даже во сне лицом, положив большую и сильную ладонь себе на грудь. Жена осторожно погладила её кончиками пальцев и, дотянувшись невесомым поцелуем до бородатой щеки, соскользнула с кровати. Плеснув в таз воды, чтобы умыться, Киликия почувствовала, что та тёплая, и плохо освежит её со сна. Нырнув в просторную льняную рубаху, она ещё раз убедилась, что муж дремлет, приоткрыла оконце, чтобы проветрить к его пробуждению комнату, задержала на нём заботливый взгляд и вышла. Первым порывом было пойти к детям, но сразу же вспомнилось, что младшие, Давыд, дочка Вышеслава и годовалый Олег остались в Чернигове, а старшие, приехавшие с ними, уже больше воспитывались отцом. Хотя мальчишки и любили материнскую нежность, радовались её приходу, но Киликия в этом была послушна Святославу, и постепенно отстраняла их от этих ласк, чтобы они превращались в мужчин и оставляли детство в прошлом. Ещё чуть-чуть, и Глеб возьмёт в руки настоящий меч, а не тренировочный. Дай-то бог, чтобы причин для его использования не появилось, но если так заботящие Святослава торки окажутся не пустой болтовнёй, то у каждого способного держать оружие должны будут найтись и умения, и храбрость, и закалённое сердце, не дрожащее перед трудностями.

Киликия вышла во двор. Отовсюду доносилось кукареканье петухов, будто они вели перекличку. Захватившая с собой платок, она увидела первых просыпающихся дворовых, и накинула его на волосы. В родном доме, где родилась и выросла, она могла свободно выходить неприкрытой, но тут такого позволить себе нельзя, если ты уже замужняя. Киликия вышла через ворота на Боричев спуск и, не доходя до конца к Торговищу, где делалось людно даже в этот ранний час, свернула правее, по подножью холма, вниз к Почайне (1). Здесь ещё стояла тишина, если не считать щебечущих соловьёв да скворцов в кустах. Сняв сандалии, молодая женщина приподняла подол и с удовольствием пошла по прохладной земле, задевая щиколотками мокрую траву; капли росы омывали ноги, кожу щекотали стебли подорожника и клевера. Над Почайной ещё стоял молочный туман, закрывающий её слияние с Днепром, но покрытый лесом берег между ними виднелся в этой густой белёсой дымке, как малахитовый остров, выступающий из морской пены. С луговины пряно и сладко тянуло травами, над которыми начинали жужжать пчёлы: ромашки, одуванчики, васильки, маки пестрели, как бусины на вышивке нарядного платья. У русичей цветы были до смешного мелкими по сравнению с теми, что цвели в садах Царьграда, с большими бутонами, пахучими, как сладкие дыни и персики. Здесь же поля пахли мёдом и горечью, земляникой и полынью, но Киликия привыкла к этой простоте и неброскому очарованию. Она оставила луговину по левую руку, которой гладила, проходя, высокие метёлки таволги и кипрея, спустилась к воде вдоль цветущей калины, из которой выпорхнули потревоженные птахи. Киликия посмотрела на очень медленно растворяющийся туман, на не слишком пока светлое небо – уступая утренней лазури, оно ещё не выпустило из плена жёлтых лучей солнца. Воздух был влажен и прохладен, земля у реки совсем остыла, поэтому Киликия не стала медлить и, сняв платок и рубаху, пошла в воду. От холода по коже пробежали мурашки, но гречанка смелее окунулась с головой и отплыла немного, чтобы спокойно ополоснуться – в укрытии призрачно-белой завесы. Бухта Золотой рог, в которой она научилась плавать, всегда была тёплой, хоть днём, хоть ночью, в любое время года, на Руси же пришлось привыкать к холодным рекам, нагревающимся только к середине жаркого лета, да и то не настолько сильно, как родная бухта. А она не понимала раньше своего отца, скучающего по родине, в честь которой назвал единственную дочь! Провинция Киликия находилась ещё южнее, чем Константинополь, там было ещё жарче, ещё солнечнее, но, вынужденный перебраться в столицу Византийской империи по многим причинам – из-за своих торговых дел и из-за того, что в пограничной провинции часто присутствовала угроза вторжения врагов – мужчина не забыл знойных просторов между морем и горами, казавшихся всё краше и счастливее, чем дальше в прошлое уходили воспоминания. Теперь вот и дочь его, Киликия, с приятной тоской вспомнила о золотистом побережье у бирюзовых волн, о всегда тёплом белом мраморе балюстрад, на которых можно было посидеть в тени платана. Но не променяла бы она на это всё Святослава и их семью, дай ей ещё сто шансов для того, чтобы поступить иначе – она не поступит, потому что морозы Гардарики, снега и холодные купания даже летом стоили горячей любви её мужа, самого сильного и умного мужчины в её глазах, самого красивого и желанного в глазах многих женщин.