Усобица триумвирата

– Прости, засиделись, - пробормотал он, засыпая на ходу. Женщина провела пальцами по его густым волосам, поцеловала в них и, покачивая головой с материнским умилением, будто глядя на игры сыновей, умиротворённо улеглась спать.

Торжественная процессия выступила из дворца к Святой Софии, перед которой, с западной стороны, у входа, на площади уже собралась толпа. Самые именитые бояре с семьями заняли места внутри собора, стены которого снаружи осветились розовой зарёй, а изнутри были искусно расписаны фресками. В центральном нефе изображение Ярослава Мудрого с макетом собора в руках, и всей его семьи, заявляло о том, чьими благими намерениями и усилиями было возведено здание. Вечное напоминание не только об основателе собора, но и о том, кто правит Киевом и Русью. Сыновья и дочери Ярослава были написаны ещё детьми, все они как бы двигались к фигуре Христа, стремились к ней. Были здесь и лики Владимира Крестителя и бабки его, Ольги, и константинопольские императоры. Стены трансептов украшали апостолы, мрачные пророки, бесплотные святые, архангелы с крыльями, картины сошествия Христа в ад и нисхождения Святого духа, образы Богородицы в разных повествовательных сюжетах из её жития. Своды центрального купола возносились к самым небесам, наполняя храм ощущением высокого, недостижимого, сакрального, нисходящего через узкие окна над головами лучами благодатного света. От множества горевших свечей пахло сладковато воском.

Княжеская семья поднялась на хоры над центральным нефом. Мужчины и мальчики расположились по центру, женщины – сбоку. Анастасия и Киликия, приехавшие из Константинополя, до сих пор по привычке называли отводимые им хоры матронеем. Так звались предназначавшиеся специально для женщин галереи византийских храмов. Внизу, у дверей, остался лишь Игорь со своими дружками.

Приблизилась невеста в красном аксамите и с белым покровом на челе. Она привлекала взоры всех, и на улице, направляясь к Святой Софии, и в соборе, откуда тянули поглазеть. С нею шло несколько девушек, приехавших также из Лувена ещё весной. На пиршество из её родственников никто не прибыл; правивший Лувеном дядька её покойного отца, граф Ламберт, ввязался в противостояние с императором Генрихом, и теперь, заодно с Готфридом Бородатым и Бодуэном Фландрским, был крайне занят схватками и стычками то за какую-нибудь крепость, то за город, то за кусок земли. Но Елена была безучастна к политике, тем более таких далёких теперь мест. Её судьба и будущее здесь, на Руси, во владениях её мужа. Она шла и смотрела на Игоря сквозь полупрозрачный покров. Молодой, статный князь с обворожительной улыбкой и озорными голубыми глазами. Страх, сковывавший её, когда она ехала в неизвестный и пугающий Киев, немного прошёл. Священнослужитель дождался, когда поравняются будущие супруги и повёл их к аналою, сопровождая путь каждением и благоуханием фимиама. Под прославление Господа они достигли расстеленного белоснежного плата на полу и встали на него.

– Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа, - закрестил вступающих в брак священник.

– Миром Господу помолимся… - затянул один из церковных голосов.

– Имаши ли, Игорь, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию Елену, юже зде пред тобою видиши? – задал вопрос епископ.

– Имам, честный отче, - ответил с волнением, но твёрдостью князь заученную формулу. На нём, самом юном Ярославиче, следов ночных прощаний с холостяцкой жизнью заметно не было, в отличие от старших, почесывающих незаметно гудящие головы на хорах.

Вопросы задавались жениху и повторялись невесте. На всё они отвечали, как то было положено, после чего началось венчание. Епископ взялся за долгий текст Божественной Литургии, положенный по церковному чину, огласив собор:

– Благословенно Царство Отца, и Сына…

Киликия почувствовала на себе чей-то взгляд и перевела свой с Игоря и Елены. Среди людей, незаметно, внизу стоял Всеслав. Язычник! В храме! Княгиня едва удержалась, чтобы не распахнуть глаза во всю ширь. Он дерзнул прийти сюда? Но не пустить его было бы некрасиво, всё-таки, свадьба родича. С ним всё было сложно. Ему положено было стоять на хорах, как князю, но не положено было находиться тут вовсе, как безбожнику. Хотя он и уверял, что богу поклоняется, да даже не одному, а целому пантеону. Всеслав улыбнулся ей, склоняя голову. Она отвернулась. Чтобы отвлечь себя как-то, заговорила со стоявшей рядом Гертрудой:

– Надеюсь, брак этот будет счастливым. Мне кажется, что Игорю подходит его невеста.

– Дай-то Бог, Лика. Удачные браки свершаются крайне редко, и на чью долю он выпадет, будет по-настоящему везучим! Впрочем, мужчинам легко найти счастье где-то помимо семьи, если они не нашли его в ней. Что же касается нас, женщин, то нам ничего не остаётся, как смиряться, если везение обошло стороной.

– Это неправильно.

– Так завещано Богом. Кто мы такие, чтобы спорить с ним?

– Неужели ты думаешь, Олисава, что Господу действительно радостно смотреть на женскую горестную участь?

– Он каждому даёт посильный крест, проверяя нашу веру. В конце концов, самая чистая и искренняя любовь – любовь к Христу, к нему все молитвы и чаянья наши. В нём радость и спасение.

Киликия замолчала, едва не закатив глаза. Если бы Изяслав не пренебрегал женой и вёл себя достойно, как муж, рассуждала бы так великая княгиня?

Молодым поднесли венцы. На своём Игорь поцеловал изображение Иисуса Христа, Елена на своём – Девы Марии. Затем пили они из единой чаши, совершали три обхождения аналоя и целовали иконы. Церемония шла размеренно и долго, величественно, как и полагалось княжеской свадьбе. Наконец, таинство закончилось, и народ устремился на выход. Летнее солнце успело нагреть двор, в праздничных нарядах сделалось душно, жарко. Святослав с сыновьями подошёл к Киликии и двинулся с нею к лестнице.

– У меня ноги затекли, - пожаловался Глеб, - зачем так долго это всё делать? Почему нельзя было просто сказать, что они теперь муж и жена?

– Это обряд, которым люди связываются до самой смерти. И связывает их Бог, - сказала ему мать, - тут нельзя действовать наспех.

– Будем тебя женить – узнаешь, - посмеялся Святослав.

– Если это так скучно, то я жениться не буду, - заявил ему старший сын.

– Кто тебя спрашивать будет, а? – командирским тоном, но с иронией, подмигнул Святослав.

– А тебя разве не спрашивали? – игриво поинтересовалась Киликия.

– Попробовали бы не спросить, - шепнул он ей на ухо.

– Ну так знай, что Глеб весь в тебя, и посмотрим, как ты не посчитаешься с его мнением, когда он подрастёт.

В пиршественной зале длинные столы от стены до стены уже были накрыты. Они ломились от яств. Рыбаки наловили осетров, щук и стерлядок (5), охотники настреляли перепелов, куропаток и рябчиков, запекли уток и лебедей. Поджаристые молочные поросята с яблоками соседствовали с бараньими рёбрышками, приготовленными с клюквой. Чёрная икра, квашенная капуста и грибы из бочек вываливались в огромные блюда. Во главе стола усадили новобрачных. Только теперь с Елены разрешалось снять скрывающий её покров, и Игорь, аккуратно стянув его, с минуту сидел, разглядывая новоиспечённую супругу, юную, невинную и покрасневшую от смущения.

– Не бойся меня, - негромко сказал он, положив свою ладонь на её, пока гости наполняли кубки и галдели.

– Не боюсь, - не поднимая глаз, ответила она, но дрожь её руки выдавала истинный трепет.

– За счастье и здоровье молодых! – встав, провозгласил каган, залпом осушив свою чарку. Его примеру последовали остальные. Изяслав дал отмашку скоморохам и музыкантам, и загремели бубны, забренчали гусли, загудели двойные флейты и сурны. В последние годы жизни Ярослава таких увеселений уже не было. Ставший очень набожным Ярослав избегал развлечений, считая их осквернением духа и пустой суетой. Но старший из оставшихся сыновей возродил слегка подзабытые традиции, хотя Иларион и многие церковники вместе с ним осуждали подобное, называя бесовством. Но Илариона при дворе больше не было. До назначения нового митрополита никто не мог указывать великому князю!

Святослав с Киликией сидели возле Изяслава с Елизаветой, а напротив них, по другую сторону, расположились Всеслав с Нейолой. Гречанка чувствовала себя придавленной огромным камнем, словно на неё обрушилась мраморная колонна, на плечи, на ноги. Полоцкий князь умудрялся улавливать все моменты, когда Святослав отворачивался и говорил с кем-то, чтобы начать прожигать глазами его жену. Лика тогда смотрела на Нейолу, призывая ту мысленно к женскому состраданию, чтобы та следила за Всеславом и не давала воли его безрассудствам. Но Нейола была холодно-безучастна, почти не пила, скромно ела и, судя по всему, прекрасно знала о том, как способен вести себя Всеслав. Киликия каким-то образом поняла это по тому, как красавица брюнетка кивала каким-то его замечаниям ей на ухо, пожимала плечами и ни разу не улыбнулась в ответ на его веселье. Он говорил, что ему позволено иметь много жён. Были ли они у него уже в Полоцке? Что думала об этом Нейола, или для них, язычников, в порядке вещей не ограничиваться одним возлюбленным?

– О чём задумалась, ласточка? – отвлёк её Святослав.

– Да так… ни о чём. Помнишь, какой была наша свадьба? – посмотрела она ему в глаза с любовью.

– Помню. Не такой широкой и шумной.

– Ты видел это? – вторгся в беседу супругов Всеволод, сидевший по другую руку от Святослава. – Ты видел этого язычника в Святой Софии? Ужасно!

– Перестань, - поморщил брови князь, - если запрещать иноверцам входить в храмы, как они приблизятся к богу, узнают о нём, потянулся к нему? Пусть ходит, может быть, надумает креститься.