Усобица триумвирата

– Пусть сначала крестится, а потом ходит!

– Ты путаешь важность вещей, брат.

– Каким образом?

– Если он крестится для того, чтобы получить доступ в церкви – что это будет за вера? Исполнить обряд ради новых возможностей? Пустое, ничего не значащее действие без убеждений. Если же он в церквях обретёт желание креститься, и именно крещение и вера станут целью – это совсем другое. Это будет куда серьёзнее и глубже.

Всеволод задумался, покончив с брагой и перейдя на морсы. С него было достаточно пьянящего питья, всё-таки вступление в брак – это божественный и духовный союз, а не эта последующая пирушка, и за новобрачных надо молиться, а не пить.

Прямо на стуле принесли и Вячеслава. Он оказался возле Всеслава и, выпив пару стаканов, взбодрился и разговорился с ним. Ода была зажата и не поднимала взора от тарелки. Почти напротив неё сидел Святослав, любоваться которым она могла бы бесконечно, а рядом чувствовалась близость полоцкого князя, которого она теперь побаивалась и предпочитала сторониться. Он знал, в кого она влюблена, и будто обнажал её перед миром своим знанием. Ей никуда было не скрыться от своих чувств, раскрытых кем-то.

От плясок и песен к вечеру сделалось ещё жарче. В зале было тесно, и многие повалили во двор, куда вышла и часть музыкантов. Веселье растянулось. Изяслав, не выпуская кубок из руки, вспомнил, что распоряжался устроить праздник и в Подолье. Его потянуло смотреть, как гуляет простой люд. Дружинники, особенно варяжские наёмники, горячо поддержали предложение, и неровная гурьба потянулась змейкой вниз с холма. Гертруда отказалась участвовать в шествии и, окружённая польскими посланниками, осталась за столом. Анастасия, жаловавшаяся и до этого на головную боль, удалилась в светлицы.

– За Изом надо присмотреть, - сказал негромко Киликии Святослав. – Пойдёшь со мной? Не хочу оставлять тебя одну.

– Это говорит тот, кто собрался уехать неизвестно насколько? – улыбнулась она лукаво, но коснулась мимолётно щекой его плеча: - Идём, мне тоже нравятся гуляния народа. В них есть что-то непосредственное, открытое, простое. Чего не хватает всем этим княжеским излишествам.

Закат погас за Копыревым концом. Близилась ночь, освещаемая зажигающимися кострами. Особенно много их было на торговище, где девушки и парни водили с напевами хороводы, смеялись, бегали и хватали с накрытых княжьими людьми столов сласти и угощенья. Здесь, поодаль от теремов и власти, в срубах и избах, в их жителях заметны были старые привычки, предшествовавшие христианским. Юноши и девицы вели себя свободнее, убегая для встреч в рощи. Дети не знавали грамоты, не обучались ей, но точно заучивали имена местных духов и главных богов, предания о них и древние былины, которых не помнили и самые долгожительсвующие бояре. Народ, когда-то звавшийся полянами, перемешавшись с северянами, свеями и другими скандинавами, печенегами, византийцами, армянами, новгородскими словенами стал многолик, но сохранял свою открытую и доверчивую душу, не напряжённую догматами и не опечаленную отделением от природы. Он ткал, вспахивал, выращивал, пас, собирал, ловил рыбу и лесного зверя, и во всём этом сохранял единство с тем, что звалось у него «Родом», высшей силой, дарящей людям всё необходимое для жизни.

Святослав попросил Лику подождать его на торговище. Потеряв Изяслава из вида, он отправился за братом. Тот был достаточно пьян, чтобы переживать за его поведение, и один Ярославич поспешил на поиск другого, обходя людей и осматриваясь. Темнота не облегчала задачи. Киликия посмотрела на берёзовый пролесок, идущий в сторону Глибочицы (6), там было совсем ничего не рассмотреть, но оттуда доносились то шорохи, то голоса. Отойдя от шумного и разгоряченного скопления киевлян, княгиня подняла взгляд к звёздам. Здесь ей были слышны сверчки и поющие вдали, в Дорогожицком болоте лягушки. Влажный воздух стелился оттуда, с полуночной стороны и от Днепра. Его прорезали звуки флейт и звонкое стрекотание бубенцов. Вдруг в роще раздался крик. Киликия обернулась, вглядываясь во мрак. Это был девичий крик! Она не могла спутать его с какой-нибудь птицей. Поглядев назад в поисках факела, она не увидела ничего, чем могла бы посветить себе, но всё равно шагнула между деревьями. За локоть её кто-то ухватил. Она вздрогнула, но быстро узнала Всеслава.

– Пусти!

– Не ходи туда, - предупредил он, - там пьяные варяги.

– Но я слышала крик…

– Не первый, и не последний. Насытив желудок и напившись, любой воин хочет женщину. И они их нашли.

– Нужно позвать дружинников…

– Чтобы присоединились? – ухмыльнулся Всеслав. – Половина из них – варяги. И они как раз там, - кивнул полоцкий князь на рощу. – Князья завтра с этим разберутся, поверь мне.

– Идолопоклонники и дикари, - покачала головой Киликия, представляя, что происходит в глубине берёз, и невольно сжимаясь от этого.

– Я тоже похож на дикаря? – отвлёк её Всеслав. Она посмотрела на него.

– Дай тебе волю – ты будешь так же бесчинствовать!

– А христиане не будут? Не лги себе. Что делали поляки в Киеве и что делали русы в Червенских землях, когда ходили с войной друг на друга? Происходило то же самое. Вера мало кого отвращает от удовольствия.

– Но женщины…

– Каждая женщина хочет быть захваченной и завоёванной, разве не так? – повёл он бровью. Вызовом зажглись его чёрные глаза.

– Не каждая, - возразила Лика.

– Может быть, не каждым мужчиной – да. Но когда она находит себе кого-то по душе, то ждёт именно этого. Завоевания. Беспощадного и бескомпромиссного.

– Ты оправдываешь мужскую грубость.

– А ты отрицаешь женскую тягу к ней.

– Всеслав, тебе лучше уйти.

– Я ведь всё равно вернусь.

– Не надо, - Киликия вздохнула, с опаской поглядывая, чтобы не появился Святослав, - к счастью, вскоре мы уедем, и ты перестанешь мне досаждать.

– Да, в Чернигов. Я знаю. Не такой далёкий путь, чтобы я не добрался.

– Не смей! – округлила глаза княгиня. – Слышишь? Только попробуй! – «Господи, я ведь окажусь там одна на какое-то время, Господи, удержи этого человека от меня подальше! Если имеешь власть над тем, кто в тебя не верует».

– Знаешь, что за рощей? – резко сменил он направление разговора. Киликия даже обернулась себе за спину.

– Болота.

– А за ними, как я узнал от здешних, оболонь (7), где до сих пор существует капище Велеса. Хотя его идола скинул в Почайну мой прадед Владимир, и основал замест святилища церковь святого Власия, народ всё равно почитает Велеса и просит у него здоровья скоту и плодородия. Интересно, уж не выдуман ли был святой Власий Владимиром?

– Не говори ерунды, Власий претерпел мученическую смерть при императоре Лицинии, его и в Константинополе почитают.

– Да? Что ж, но разницы большой нет. Народу подсунули созвучный обман, запирая в четырёх стенах и заставляя скорбно молиться, хотя до этого там шутили, играли и предавались любви.

– Неразборчиво и в блуде? Ты восхваляешь любой грех, Всеслав.

– Что есть грех? Не говори мне, княгиня, что ты сама в это веришь и считаешь, будто любовь и плотское удовольствие от неё заслуживают страшной кары. Ты скажешь мне о божьем благословении, которое наступает только после венчания? Но, по вашей, христианской логике, Бог создал всё, и единение тел тоже. Если это создал Он, то оно благословенно изначально, зачем же ждать ещё одного обряда, который проводят сами люди, если то, к чему они стремятся, уже есть и доступно?

– Венчание объединяет души, а не тела.

– Тогда тела, всё-таки, могут соединяться и без него?

– Всеслав, - опомнилась Киликия, не зашла ли далеко в этой беседе, - ты ведёшь со мной непозволительные речи.

– Ответь, всё-таки.

– Нет, телам без души соединяться нельзя. В этом нет смысла, это бездуховно и грязно, и…

– Посмотри на кагана с его женой. Посмотри на Вячеслава с его женой. Посмотри на многих, на большинство, и скажи, сроднились ли, соединились ли их души после того, как вступили в священный, законный брак? Молчишь? Оказывается, это вовсе не обязательно приводит к добродетельному блаженству, не так ли?