Усобица триумвирата

– Нападение! – а следом за ним, сразу же, лязг металла.

Князь подскочил, выхватив из ножен меч, всегда оставляемый рядом, в пределах вытянутой руки. Ночь была глубокая, чёрная, так что едва различались контуры людей. Перенег в секунду пробудился и тоже выхватил оружие.

– Разбойники? – бросил он вопрос, и сам тут же ринулся в бой.

– Тятя, что это? – послышался голос сына, услышав который Святослав замер, не решившись последовать за воеводой. Обернувшись, он нашёл сына и нащупал его плечо:

– Бери Ауле и к стругам, понял?

– Ты будешь биться? Я тоже хочу!

– Делай, что велено! – крикнул на него Святослав и подтолкнул прочь, туда, где ложилась спать девочка. Глаз выколи, а не видно, встала она или нет? Теперь уже времени проверять всё и убеждаться в чём-то не было, Ярославич поспешил к своим дружинникам, отбивавшимся от кого-то в казавшихся днём дружелюбными, пустых полях.

Святослав ворвался в гущу сражения, где сшибались друг с другом древки и лезвия, плечи, груди, лбы. Важно было не перепутать своих и чужих, поэтому князь окликал по именам воев, служивших ему не первый год. Нападавших оказалось вдвое больше, чем их, но они были хуже вооружены и не так умелы, среди них от силы трое или четверо имели мечи, остальные атаковали чуть ли не вилами и дубинами. Видимо, расчёт был на неожиданность, и дозорный вполне себе сплоховал, забив тревогу одновременно с появлением врага непосредственно среди них. Святослав заметил Перенега и встал к нему спина к спине; вдвоём они перебили человек шесть нападавших, после чего оторвались друг от друга и покосили ещё по паре. Схватка была яростной и горячей, раздавались стоны и предсмертные хрипы. Но, как всегда и бывает, казавшаяся для участников долгой и изматывающей, она на деле не продлилась и получаса – напавшие были повержены. Княжеский меч, обагрённый кровью, не убирался, крепко торча в руке Святослава, зашагавшего среди убитых, чтобы удостовериться: опасности больше нет. Отыскав шевелящегося, он приподнял его за грудки одной десницей, потребовав сказать, кто такие, но неизвестный хрипел и из шеи его сбоку лилась кровь, говорить он уже не мог. Чтобы не мучился, князь перерезал ему горло.

– Наших трое полегло, - подошёл к нему Перенег, пересчитавший людей и сделавший перекличку, - плюс постовой заспавшийся.

– А их сколько было?

– Если никто не убежал, то тут двадцать восемь лежит.

Святослав поднял голову в сторону Днепра, зашагал туда, услышав, как беспокойно забилось собственное сердце:

– Глеб? Глеб?!

Из темноты, из-за обсушенного на берегу струга, высунулась одна голова, за ней – вторая:

– Мы здесь, отец!

Радуясь темноте, скрывшей его страх, Святослав закрыл на мгновение глаза и выдохнул. Потом открыл, обняв подбежавшего первенца.

– Кто это были? Разбойники, да?

– Наверное, Глеб, кому ещё здесь шастать? – посмотрел на оставшуюся в стороне девочку: - Цела?

Она кивнула. Думал ли её родитель, что, отдавая князю дочь, подвергнет её такой опасности? В Святославе затаилось предчувствие, смутная догадка, что всё это не просто так, и эти нападавшие накинулись бы не на любых странников. Но если они поджидали именно их, то зачем и почему?

Едва рассвело, стоянку надо было снимать. Утреннее солнце позволило разглядеть следы ночной битвы. Кровь засохла и чёрными пятнами лежала на траве, к трупам стали слетаться птицы. Одного из погибших дружинников, что был христианин, взялись хоронить – выкопали неглубокую могилу. Князь рассматривал недругов, ища в них какие-нибудь признаки, угадывая происхождение – кто такие, откуда? Но ничего особого и примечательного не находилось, обычная разношерстная ватага, какие сбиваются вместе, чтобы грабить и жить по своему усмотрению подальше от княжеских правды и ряда.

Святослав заметил Ауле, сидевшую на корточках у одного из мертвецов. Не испугавшаяся, она что-то заинтересованно разглядывала.

– На что смотришь? – приблизился к ней князь. Она подняла к нему лицо, стараясь всегда вертеть головой так, чтобы с неё не спадал капюшон. Потом наклонилась обратно и провела пальцем по шитому поясу убитого:

– У нас похоже вышивают.

– Похоже? – Святослав присел рядом, поглядел на то, о чём говорила девочка. В народе принято было творить узоры на одежде, они считались амулетами или обозначали какой-то статус, холост или женат, богат или беден, какого бога почитает. Да, таких изломов линий и подобия изображений стрел-лучей Святослав не видел ни у русинов, ни у вятичей, ни у норманнских людей.

Перенег был тут как тут, стоило почуять любопытное:

– Нашёл что, Ярославич?

– Среди них была чудь, - он взглянул на своего друга и воеводу. Тот понял, что это что-то значит, но что именно – только силился уразуметь.

– И?

Встав, Святослав отвёл его в сторону, чтоб никто не слышал:

– Откуда бы ей тут оказаться? Среди пленных таких не было, это не беглые, да они бы и не успели – отстали же от нас.

– Стало быть… её кто-то сюда послал? – смекнул Перенег.

– Кто-то послал.

– Кто?

Князь ещё раз бросил взор на полёгших при вероломном, ночном налёте наёмников – а кем они ещё могли быть? На некоторых висели кресты, на одном – молот Тора. Догадки были одна другой хуже. Первым же на ум пришёл Изяслав – самое неприятное всегда лезет в голову первым. Брат понахватал в походе в полон и боеспособных мужчин, мог ли он настолько обозлиться на Святослава, чтобы направить к нему убийц? С чудью водил дела и Всеслав Чародей – стал бы он замышлять покушение? Для чего? Чернигов ему не получить, а вот Киликию… Святослав сжал незаметно под плащом кулаки. А был ещё Ростислав, обобранный на рать в три тысячи воинов, а ранее – на целый Новгород. Ростов, где он теперь княжил, сплошь был населён чудью.

Все трое были ему родичами, все трое имели причины на него злиться и желать от него избавиться, но только в ком-то одном набралось подлости и ненависти столько, что он заплатил негодяям и отправил их по следам Святослава. Перенег понял по выражению молчаливого лица Ярославича, что дальнейшие вопросы излишни.

– Мы обязательно выведаем, кто это сделал, - процедил князь, - а теперь давай собираться, осталась более лёгкая половина пути. И более тёплая. Глеб! Идём, поможешь подтолкнуть струги на воду.

Примечания:

[1] Баня. Славянские названия её именно «истопня», «купальня» или «мыльня», слово «баня» пришло с христианством из греческого языка и начало закрепляться как раз в XI веке

[2] Не существуют на данный момент, затоплены из-за строительства ГЭС в ХХ веке. До этого представляли собой известные с древности 9 перепадов высот, где река превращалась фактически в водопады и движение по ней становилось невозможным

Глава двадцать третья. «Тмутаракань»

Сурожское[1] море покоилось лазурью под ясным небом. Пересекать его было приятно; прежний путь по земле забывался в лёгкой корабельной качке, сдобренной тёплым солнцем. Снятые плащи валялись на сундуках – здесь не замёрзнуть.

– Вон она – Тмутаракань! – произнёс один из бывалых дружинников, упоённо вглядывающийся в дымчатую, плавно проявляющуюся даль.

Чем ближе был берег, тем отчётливее становился силуэт оборонительной стены и белого камня домов за нею. Выстроенный некогда греками, город и теперь наполовину населялся ими, сохраняя непривычные киянам[2] или новгородцам черты. Акрополь[3] сиял под жёлтыми лучами, согревая взгляды.

На набережной сверху уже толпились праздные горожане, изучая приближающихся гостей. Они ещё не знали, что плывёт к ним не гость, а хозяин – князь Черниговский и Тмутараканский, забравший себе в далёкой и неизвестной местным делёжке наследства их землю. Святославу шум приближающегося города слышался сливающимся с шёпотом волн, словно из-под ног вылетали людские голоса, а с холма стекал морской плеск, перебирающий обточенную водой гальку.

Подошвы ступили на твердь. Воздух был совсем иной, не днепровский, а солёный, по-особенному свободный, но непривычный. Дорога через степь отучила от изумрудной зелени, поэтому редкие деревца почти не удивляли – они росли лишь в частных двориках и богатых садах, а древесиной если и пахло, то от кораблей. Всё пронзалось светом, всё светлело под открытыми небесами и ни на что, казалось, не падали тени.