Утраченная невинность
Шрифт:
Из толпы опять бросили яйцо. На этот раз оно попало в цель — ударило Эшера в висок. Запах был тошнотворный. Еще кто-то кинул кусок свежего коровьего навоза. Он ударил прямо в лицо, залепив нанесенные Джарралтом раны на лбу и щеках.
Стражники и не думали препятствовать глумящейся толпе. Только если кто-то подбирался слишком близко к клетке, они кричали и грозили копьями. Спасения от оскорблений, тухлых яиц и гнилых помидоров не было. Надо просто пережить это, как он пережил пытки Джарралта. В конце концов, Эшер свернулся калачиком и постарался не обращать внимания на крики, оскорбления, боль, зловоние, вообще на все происходящее
Гар.
Когда он очнулся во второй раз, было еще темно, а над головой все также светил плавающий магический шарик. Враждебный гул голосов вздымался и опадал, как океанская волна. В воздухе носился аромат жареного мяса — предприимчивые торговцы съестным сновали среди зрителей, пришедших поглазеть и поглумиться над ним. Толпа собралась настолько огромная, что пришлось соорудить вокруг телеги с клеткой настоящий барьер, сдерживающий ротозеев. На дежурство у клетки с Эшером заступила новая смена стражников.
Что случилось с этими придурками? Им что, ночевать негде? Нет детей, о которых необходимо заботиться? Неужели нет более важных дел, чем стоять здесь и подобно баранам пялить на него глаза?
Очевидно, нет.
Он пошевелился и застонал, потому что боль сразу проснулась и запустила в тело все свои когти и зубы. Эшер промерз до костей; за всю свою жизнь он ни разу так не замерзал. Невзирая на боль и холод, он заставил себя сесть.
— Что б тебя… — начал он было и осекся. Уставился взглядом в одну точку и сжал кулаки.
Возле клетки, улыбаясь ему, стоял Уиллер. Он держал в пухлых пальцах кусок хлеба с горячей говядиной и зубами отрывал от него большие куски. Кровавый сок капал прямо на грудь, пачкая ярко-зеленый сюртук, но Уиллер не замечал этого. Его раздутое лицо блестело от жира и сияло от радости, а глаза горели в свете огней.
— Я говорил, что ты заплатишь за все, — добродушно произнес он с набитым ртом. — Говорил? — Улыбка стала еще шире, губы растянулись, рот стал как у жабы. — А ты не верил. Теперь будешь знать, что это значит не верить мне.
— Убирайся, — прохрипел Эшер, хотя и знал, что зря теряет силы.
Уиллер затрясся от возбуждения.
— Палач целый день точил топор в казарме. Я ходил посмотреть. Вжик, вжик, вжик. Не поверишь: горожане начали делать ставки, сколько ударов ему потребуется, чтобы прикончить тебя. Они ненавидят изменников, Эшер. Благодаря тебе жизнь их теперь изменится к худшему. Надеюсь, палачу придется сделать не меньше трех ударов, чтобы разделаться с тобой. А может, и четырех. Наверное, это очень больно. Но ты заслужил страдания. Ты заслужил все, что постигло тебя.
— Дурак ты, Уиллер, — сказал Эшер устало. — Обыкновенный дурак. Ты понятия не имеешь, что натворил.
— Я совершенно точно знаю, что сделал, — возразил Уиллер злорадно. — Я помог уличить изменника и богохульника. — Забыв про говядину, он шагнул к клетке вплотную. — Стражники сказали, что слышали, как ты кричал. Как жаль, что в тот момент меня там не было. —
Его голос был полон вожделения. — Ты меня всегда презирал. Оскорблял. Глумился надо мною. Ты унижал меня самим своим присутствием. Думал, я забуду? Думал, прощу? Мне говорили, ты обделался, как младенец, когда…— Уиллер, — произнес Дарран, выходя из тени. — Довольно. Он знает, что ты победил. Иди домой.
Испуганный Уиллер быстро повернулся.
— Дарран! Что ты здесь делаешь? Ты же должен нянчить маленького калеку Гара!
Дарран шагнул ближе. Поправил складку на запачканном кровью сюртуке Уиллера.
— Когда я вспоминаю, что в былые времена испытывал симпатию к тебе, меня тошнит, — сказал он низким, дрожащим от возмущения голосом. — Иди домой. Пока я не потерял голову и не устроил сцену.
Стараясь не показывать испуга, Уиллер оттолкнул его морщинистую руку.
— Почему ты защищаешь его, Дарран? Ты же ненавидишь его не меньше меня! Ты же хотел его падения, как и я, не отрицай этого! Вспомни свои слова! «Дайте ему достаточно длинную веревку, и он повесится сам!» Так ты говорил? А потом ты предпочел его мне, мне, который годами служил тебе, как пес! Почему?
Дарран с горечью пожал плечами, словно учитель, пеняющий ученику.
— Потому что Гар попросил меня. Потому что, как и ты, я клялся служить ему верой и правдой. Потому что, в отличие от тебя, я сдержал свою клятву.
У Уиллера отвисла челюсть.
— Эшер — изменник! Богохульник! Он преступил Первый Закон Барлы!
— Преступник, — кивнул Дарран, соглашаясь. — И поэтому он умрет. И все-таки таким человеком, как он, ты никогда не был. Тебе до него далеко.
— Помощь изменнику сама по себе является изменой! — прошипел Уиллер. — За это я могу подвести тебя под арест. И я это сделаю! Я тебе больше не мальчик для битья! Я теперь человек влиятельный и шутки шутить не собираюсь! — Он повернулся, отыскивая глазами ближайшего стражника, и мокрый рот уже раскрылся, чтобы выкрикнуть приказ.
Пальцы Даррана сомкнулись на его запястье.
— На твоем месте, Уиллер, я не стал бы этого делать. — Голос Даррана звучал мягко, совсем не так, как голос Эшера, наблюдавшего сейчас за ними. — Для человека, гордящегося своей памятью, ты слишком забывчив. Несмотря на все происшедшее, я ведь тоже обладаю некоторым влиянием. Помнишь Боллитон? Я помню. И доказательства у меня есть. Скажу одно слово, кому следует, и…
— Что? — взвизгнул Уиллер, вырываясь и отскакивая от Даррана. Его жирное лицо выражало страх и ярость. Он ударился локтем о решетку клетки Эшера. — Да как ты смеешь угрожать мне? Я расскажу королю, что ты грозил, и тебя бросят в тюрьму, я…
Толстяк забыл, где находится. Хотя кандалы и мешали ему, но Эшер смог дотянуться пальцами до воротника негодяя, схватил его, резко дернул на себя, одновременно скручивая, чем перекрыл Уиллеру дыхание.
— Ты ничего не скажешь, иначе убью тебя прямо сейчас, здесь, — прохрипел он в ухо Уиллеру. — Думаешь, не сумею? Думаешь, не убью? Что они мне сделают, если я сверну тебе шею? Отрубят голову дважды?
Задавленно хрипя, Уиллер рванулся и высвободился. Ближайший стражник наконец-то заметил, что у Эшера посетители, и обернулся. Взяв копье наперевес, он подошел. Потом разобрал, кто перед ним, и заколебался.