Увертюра ветра

Серебряный омут всплеснулся, на миг взвившись мириадами брызг - и осыпался вниз с тихим перезвоном разбиваемого хрусталя. Айн, тяжело, отрывисто дыша, перевел непонимающий взгляд с укрытого инеем осколков ковра на дрожащую руку, на которой алела... кровь.

Когда, что?!

Он попятился - и, натолкнувшись на комод, обессиленно к нему прислонился. Тряслись уже не только руки: его била крупная дрожь.

– Повелитель!

Голос, смутно знакомый, едва пробивался сквозь безумие его измученных чувств, захлестнувшихся в неистовстве шторма.

Знакомый...

Сэйна.

– Уходи, - едва слышное, хриплое, через силу. И резкое, хлестнувшее по ушам криком: - Убирайся!

– Повелитель, - жестко начала она, еще не зная и не понимая, что случилась - и к чему идет.
– Я не могла оставить вас одного с предателем и убийцей! Вы...

Бессмертная осеклась, замерев под его взглядом. Эрелайн выпрямился - и обманчиво-медлительным, смазанным движением, уложившимся в один вздох и один стук сердца, оказался рядом с ней, преодолев полдюжины шагов. Пальцы легли на шею - пока нежно оглаживая, а не сжимая до синяков.

Эрелайн ласково провел по ней пальцами, сверху вниз. Такая тонкая, хрупкая, что можно переломить одним легким движением... но это неинтересно. Быстрой смертью нельзя упиваться, как пьянящим, сводящим с ума вином. Она не закружит голову, не заставит смеяться от переполняющей радости безумия. И не подарит того сумасшедшего мига, когда замирает испуганно бьющаяся под его пальцами артерия, и вместе с чужим сердцем останавливается, на миг, - свое.

Он вдруг нахмурился и отстранился, пытливо заглядывая в глаза.

Страха в них - холодных, бесстрастных, серо-стальных - не было.

– Ты не боишься меня, - удивленно-насмешливое, ничуть не разочарованное. Заинтригованное обещанием новой Игры.

– Верно. Я боюсь за вас.

Он отвел руку - и, не давая попятившейся Сэйне разорвать дистанцию, одним шагом нагнал ее, встав вплотную.

– И не только. Я вижу твою Тень - и твои страхи. Которому из них позволить свести тебя с ума и поглотить?

– Это она, а не вы.

– "Она"?
– Эрелайн заливисто рассмеялся. Но в глазах - беспросветно-черных, пустых, безумных и жестоких, - не было и тени улыбки.
– Кто "она"? Злая воля? Тень проклятья?

– Ночь, которая смотрит из Ваших глаз.

Айн улыбнулся, почти ласково, и нежно провел рукой по ее щеке, пряча издевательскую усмешку в уголках губ. И вздрогнул, когда с уст Сэйны сорвалось отчаянное:

– Эрелайн!

Растерянность, захлестнувшая его при звуках имени, сменилась жгучей злостью. Пальцы, ласково оглаживающие щеку, впились в нее - и расчертили тремя кровавыми полосами, когда Сэйна шагнула назад.

– Эрелайн, - повторила она в слабой, ничтожной надежде, пятясь и не сводя с него взгляда. И выкрикнула еще раз, когда в его глазах впервые промелькнуло что-то человеческое: - Эрелайн!

Каждый выкрик, каждый выдох хлестал наотмашь, заставляя мужчину вздрагивать, как под плетью. Сэйна твердила его имя, как заклинание - и в какой-то момент на нее взглянула не Тьма, а Эрелайн.

Взглянул - и отшатнулся, увидев в ее глазах отражения своих, окутанных тьмой.

Эрелайн отшатнулся от Сэйны, радостно подавшейся ему навстречу, отступил на шаг - и сорвался на крик:

– Зачем вы пришли, Сэйна?! Зачем?! Я же запретил вам следовать за мной!

Не дожидаясь ответа, избегая смотреть в ее расширившиеся глаза, он попятился, каждый миг рискуя оступиться. Упершись в стену, развернулся - и, не отрываясь от нее, на подгибающихся от слабости ногах, направился к двери.

...И в спину ему летел безумный хохот Тьмы, осыпающейся, как то зеркало - хрустальными переливами.

***

Эрелайн ввалился в отведенную ему комнату, тяжело дыша. Измученно оперся о стену и, не в силах стоять на ногах, безвольно осел вдоль нее. Не было ни злости, ни ненависти - только глухое отчаянье, какое можно услышать только зимой темной безжалостно-холодной ночью в волчьих песнях.

Отчаянье - и страх.

То, что раньше придавало сил, позволяло бороться, идти вперед, несмотря на падения, боль и отсутствие веры, едва не столкнуло его в пропасть.

Все было просто, предельно ясно: он больше не владел собой. Мир, так старательно, осторожно и бережно выстраиваемый им, разлетелся искристым вихрем осколков.

Впрочем, был ли он когда-нибудь настоящим?..

"Идиот, - с горечью подумал он, уже в который раз.
– Просто идиот".

В чем еще он обманулся? В себя, в клане; в тех, кто когда-то принес ему клятвы... как отчаянно самонадеянно было верить, что он может держать себя в руках; что те, кто боятся и ненавидят, смогут когда-нибудь считать его равным?!

"Сделки заключают с людьми, а не чудовищами", - вдруг вспомнились жестокие слова, когда-то сказанные Алишией. Как она была права, Извечная, права во всем!

Мир рассыпался, разлетался, развеялось на безжалостном ветру серым пеплом... Прежде, среди тревог и разочарований, боли и отчаяния у него было то, что оправдывало его искалеченную, но по какой-то причуде Воли нужную другим жизнь: уверенность в том, что, едва проклятье начнет брать верх, он сможет покончить с ним - и с собой. Но теперь даже этого выхода его лишили, переплетя в n'orrin est их с леди Ириенн судьбы, лишил его. Себя Эрелайн убил бы, не дрогнув, но ее! Он не распоряжаться ее судьбой?

"Я должен был умереть раньше, - с неожиданно ясностью понял он.
– Должен, но не стал, не смог".

– Как ты жестока, Извечная...
– полустон, полусмех - мучительный, невыносимый.
– Даже сейчас ты смеешься надо мной. Зачем? За что?..

Тьма повсюду. Она смотрит из теней - прежде родных, мягких, грифельно-серых, а теперь, злых и враждебных. Из ночи за окном, из темноты зеркал, в которые теперь он даже не может взглянуть, боясь увидеть ее...

– Эрелайн?

Голос - встревоженный и усталый, запыхавшийся, искаженный злым эхом дворцовых стен, неузнаваемый - звал его. Кажется, уже не в первый раз. Эрелайн обратил на него внимание только сейчас и болезненно застонал, сжавшись в клубок, как в детстве. Он не хотел никого видеть, ни с кем говорить, даже думать.

– Айн!
– срывающиеся и отчаянное, как будто приглушенное, как если бы тот, кто говорит, надеялся, что другие его не услышат.

Шаги становились ближе. Голос обретал цвета и краски, жизнь, ширился обертонами.