Увертюра ветра
Шрифт:
– Эзра!
– прикрикнула уже на нее хозяйка, не выдержав, после того, как чуть не выронила кувшин, столкнувшись с юркой девчонкой. Та пристыжено притулилась на самом краешке лавки и теперь вовсю, с подсмотренным у Камелии высокомерием, делая вид, что ей и дела нет до малявок. Мальчишка, недолго думая, подкрался и дернул ее за косу. Эзра обернулась, но ухватить поганца за шиворот не успела.
Постепенно к столу стали подтягиваться остальные обитатели дома. Два молодца, старушка - в отличие от сухонького супруга дама весьма... монументальная - две горланящие кошки и поджарый мужчина, судя
– Доброго пути и легких дорог, - поприветствовал он, усаживаясь во главе стола, напротив старосты.
– Куда направляетесь?
– В Лэйдрин, к отцу, - сухо сказала Камелия.
– Простите, что потревожили в столь поздний час. Мы угодили в засаду разбойников.
– Пресветлые боги!
– ахнула хозяйка. Эзра испуганно вскрикнула, прикрыв рот руками. Малявки, услышав волшебное слово "разбойники", навострили ушки и затихли под скамьей.
– Ишь, обнаглели!
– бросила матрона.
– Уже на тракте лютуют!
– А... как же вы?
– тихонько спросила девчушка.
– В порядке. Лошади вот только взбрыкнули и удрали. И одежда .
– А как вы без лошадок-то к нам?
– удивилась хозяйка.
– Лесом, - мрачно ответил за всех Нэльвё - на редкость искренне.
– Устали, наверное, - жалостливо продолжила она.
– Не одну и не две мили прошли тропами, наверное!
Я многозначительно промолчал и затронул гораздо более волнующую меня тему.
– Хозяин, подскажите: можно у вас в деревне лошадей купить?
– Можно, - нехотя кивнул он, - Только обычные они, рабочие, не для господ.
– Лишь бы везти могли, и довольно, - заверил я.
– Да вы кушайте, кушайте, господин!
– сгладила воцарившуюся после моих слов паузу хозяйка, заметив, что я не ем, и принявшись меня активно потчевать.
– Простите, глупую! Совсем вас заболтала!
"Вас" кроме меня давно уплетали поздний ужин за обе щеки. Я, по правде сказать, не очень-то любил щи и всеми силами оттягивал неприятную трапезу. За этот удивительно длинный день голод навещали меня столь часто, что я уже свыкся с ним и отгонял, почти не замечая. Он напоминал о себе лишь противной слабостью, ядом растекшись по телу, и я бы, пожалуй, малодушно отказался от ужина, если бы не предстоящий завтра поход. Падение с коня в первый же час дороги не входило в мои планы, поэтому пришлось-таки, скрепя сердце, взяться за ложку.
Есть, когда столько пар глаз неустанно следят за каждым твоим движением, было страшно неудобно. Хуже всего приходилось Камелии. Она неловко управлялась с непривычной деревянной ложкой и то и дело бросала грустный взгляд на сервированный с деревенской простотой стол. В нем так и читалось острая нехватка салфеток, которыми можно промокнуть губы и обтереть руки. Но леди держалась достойно. Нэльвё приходилось немногим лучше. Более ли менее привычно чувствовал себя только я, не раз и не два присоединявшийся к торговым караванам и просившийся на ночлег в деревнях.
– Эзра, - окликнула хозяйка, когда ложки заскребли по дну.
– Проводи леди в светлицу.
Девчушка вскочила со скамьи, но Нэльвё жестом остановил ее.
– Не сейчас. Мы бы хотели переговорить... одни.
Старшие покинули комнату молча и степенно, ребятня - с галдежом,
когда их за уши потянули за порог. Дочки-ровесницы Камелии любопытно сверкали темными глазенками и прожигали матрону, выталкивающую их за дверь, обиженными взглядами.Когда дверь все-таки захлопнулась (не переставая, впрочем, многозначительно подрагивать, как будто там усиленно делили места для подслушивания), я, кашлянув, полюбопытствовал:
– Ты всерьез думаешь, что мы остались наедине?
Нэльвё молча вскинул руку - и заклинание сорвалось с его пальцев золотой взвесью; прокатилось по комнатке дуновением теплого ветра, нежно огладив кожу.
– Теперь - остались, - в его голосе звенел металл.
Я напрягся. Благодушие и сонливость как рукой сняло. В интонациях Нэльвё сквозила тщательно сдерживаемая злость. Я решительно не понимал, чем она вызвана... и что он собирается делать.
Долго удерживать интригу Нэльвё не стал, разразившись гневной тирадой:
– С какой такой радости ты - пожри тебя Тьма!
– разбрасываешься чужими деньгами, да еще и в таком количестве?! Посчитай-ка, л-леди, сколько нам еще трат предстоит! Лошади, упряжь, телепорты, ночлеги, завтраки, ужины и обеды... этого, по-твоему, мало?! Захотела поиграть в благородную - так швыряй медяки в толпу, мне не жалко! Медяки, а не златы!
Камелия бледнела, краснела; сжатые в кулачки руки дрожали. Взгляд пылал какой-то отчаянной смесью злости, ненависти... и стыда.
– Это... мои деньги, - едва слышно прошептала она.
– Да неужели? Почему, в таком случае, они были в моем кошельке?
Камелия резко, болезненно выпрямилась, словно под плетью. В голосе, еще мгновение назад слабом и дрожащем, прорезались угрожающе-спокойные нотки.
– Я взяла деньги с собой. Если Вы изволите пройти в отведенную мне комнату, я с удовольствием верну Вам злат.
– Глупая девчонка!
– рявкнул Нэльвё. К чести леди, она не дрогнула.
– Злат! Злат, разорви тебя дракон! На него можно припеваючи жить две недели! Даже я, будучи одним из лучших торлисских лекарей, горбачусь за него десять дней кряду! Десять! А ты разбрасываешься, даже не зная им цену!
В чем-то Нэльвё был прав. Мелкому служащему за злат нужно работать месяц-полтора, крестьянину и того больше. Избалованной богатой аристократке, платья которой порою стоят и по полсотни золотых, конечно, не понять этого. Но осуждать ее просто смешно.
– Да и с чего бы тебе знать? Сколько тебе на развлечения выдают, леди? Пять златов в месяц? Десять? Двадцать?
– едко продолжил бессмертный.
– Один.
– Что?
– переспросил Нэльвё, точно ослышался.
– Один злат, - отчеканила Камелия.
– Тогда почему?..
– воскликнул я.
– Потому что, - негромко, но решительно сказала она, поворачиваясь ко мне, - каждый должен платить за свои ошибки. И это - моя плата.
Камелия развернулась, гордо расправив плечи. Ее шаги срывались в тишину раннего утра, в зыбкий рассветный час.
Дверь закрылась неслышно, беззвучно, неощутимо, но недвижимость, оцепенение и безвременье развеялись в тот же миг.
– Ну и что это было?
– Что?
– ощетинился Нэльвё, и я ожегся о его пылающий взгляд.