Увертюра ветра

"Случалось, - машинально исправила ее Иришь.
– В первые годы после Рассвета, в котором растаял ужас Тысячелетней ночи, и, кажется, в 4075 году, когда вьер Фьорре сплели заговор против клана Извечного Льда, спровоцировав раскол в Холмах и тем самым ослабив их".

Но этого, по понятным причинам, вслух говорить она не стала.

– Как безответственно!
– продолжала рассыпаться в обвинениях матушка.
– То, что могло случиться с тобой... это... непростительно! Я ему этого не прощу!

– Но матушка, - в голосе Иришь звенело удивление.
– Он ведь спас меня!

– Тебе вообще ничего не должно было угрожать! Это его ошибка, его вина! Какая безответственность: предаваться веселью, когда от тебя зависят сотни жизней! И как предаваться - танцуя на балу!..
– Айори с такой ненавистью стукнула веером дверце кареты, что он жалобно треснул - безнадежно искалеченный, смятый.

В другое время Иришь бы испугалась или сочла за лучшее промолчать, но не сейчас. Ей показалось, что она ослышалась: настолько нелепо звучали слова Айори.

– Но ведь Эрелайн пришел на бал только потому, что ты настояла!

– Значит, нужно было оказаться!

– Но тогда бы ты сочла это оскорблением!
– воскликнула Иришь. Непоследовательно матери совершенно сбила ее с толку.

Айори замерла - и перевела золотой, дрожащий от переливов пламени взгляд.

Иришь невольно вжалась в спинку сидения, лучше кого бы то ни было зная это настроение.

– Ты его защищаешь, - прошептала Айори, и девушка прикусила язык, слишком поздно поняв, что натворила.

Но холодная, расчетливая ненависть, так ее испугавшая, быстро сменилась привычной вспышкой ярости. Айори взвизгнула:

– Ты смеешь его защищать!
– и обвиняюще продолжил, не найдя больше, чем возразить: - Ненавидела, а теперь защищаешь!

Вопрос попал в точку. Да, ненавидела - раньше. А теперь? Боялась? Жалела? Уважала?..

Не желая показывать охватившего ее смятения, Иришь замкнулась. Ни один проблеск чувств не прозвучал в ее голосе, не пробежал по лицу предательской тенью.

– Да, защищаю. Но не его, а справедливость.

Спокойно, сдержанно, безразлично.

– Значит, я не права?
– Айори улыбнулась так мягко и сладко, что по открытым плечам Иришь пробежала дрожь.

Надо было что-то сказать, как-то сгладить неловкость, но, как назло, ничего не приходило в голову. Отвечать на вопрос - смерти подобно, извернуться и продолжить мысль, уходя с опасной темы, просто некуда.

Напряжение разрядилось само. Просто вдруг сошло на нет, а Айори улыбнулась. Виновато.

– Прости, я опять на тебя давлю, - Alle-vierry ласково потянулась к Иришь.

От одной мысли о ее прикосновении девушку бросило в холод. Ей стоило большого усилия не отшатнуться, позволив матери мягко погладить щеку.

Ее пальцы не были холодными. Напротив: такими горячими, что кожу неприятно закололо.

– Ты - самое дороге, что у меня есть, - тихо начала Айори, не сводя с нее нежного взгляда.
– И я больше всего на свете боюсь тебя потерять. Поэтому сейчас, когда это едва не случилось, мне так тяжело держать себя в руках.

Она порывисто подалась вперед - и обняла ее. Прежде сердце Иришь бы замерло от радости, пропустив удар, а теперь не сбилось с привычного хода.

Айори говорила так искренне, так естественно и проникновенно, что ей невозможно было не поверить - но Иришь не верила. После сегодняшних потрясений она увидела ее как никогда ясно, словно с глаз вдруг сдернули темный бархат повязки. Сколько еще неприятных прозрений ее ждет?..

Иришь вымученно улыбнулась. Больше всего ей хотелось брезгливо отодвинуться, выпутаться из кольца ее рук. К ее облегчению, матушка отстранилась сама. Расплела ласковые, удушающе-тяжелые, как аромат роз, объятья и ласково улыбнулась, погладив ее по волосам.

– Уже совсем скоро приедем, - улыбнулась Айори, и на этот раз Иришь поверила ее улыбке. Или, во всяком случае, очень хотела поверить, потому что отчаянно нуждалась в ее любви.

– "Скоро"?
– запоздало насторожилась Иришь.
– Мы не в Излом Полуночи?

– В этом нет смысла. До свадьбы остался всего день. Мы остаемся в Арьеннесе.

– День?
– едва выговорила Иришь, отказываясь верить в услышанному.
– Но... но разве...

– Разве "что"?
– холодно спросила Айори, смотря на нее с прежней угрозой и жестокостью.

– Ничего.

Иришь вновь обессиленно откинулась на спинку сидения. Силы оставили ее.

Силы - и какая бы то ни было уверенность. Сумятица чувств, едва улегшись, вновь закружила ее, не давая остановиться, подумать и, наконец, решить...

***

За окном давно занимался рассвет, но ни единого, даже самого робкого лучика не пробивалось сквозь плотно задернутые шторы. Жарко горел камин, но растопить холод, звенящий в воздухе, морозным дыханием оседающий на волосах и леденящий кровь, не мог - как не могла поющая в его руках скрипка.

Скрипка плакала и смеялась, всхлипывала и пела под дрожащим смычком: мягко, переливчато, звонко - и резко, порывисто; с надрывом, надломом.

Плакала и смеялась вместо него.

...Пальцы жгло от впивающихся с каждой нотой струн, и боль выливалась отдельной мелодией, вплетаясь в основное звучание трели, повторяясь, дробясь.

Эрелайн играл - и не мог остановиться. И губы шептали, беззвучно, молчаливо: "Пой за меня, плач за меня - прошу! Только не молчи! Потому что я - не могу, а молчать больше нет сил".

Быстрее, быстрее, едва перебирая струны, едва касаясь их в нервозных, резких движениях. Быстрее, в погоне от себя - и за чем-то недостижимым, неуловимым. Со струн срываются диссонансы, скрипка уже не поет, а вскрикивает, не плачет - рыдает, но и это каким-то непостижимым, дьявольским образом складывается в мелодию.

В дьявольскую мелодию.

Быстрее, больнее, тоньше, звонче! Пронзительнее до невозможности!

– Айн?
– негромкое, мягкое, успокаивающее - как с больным.