Увертюра ветра

Я неприятно осознал, что слова Хозяйки больно задели ее - гораздо больнее, чем я мог бы предположить. Даже нет, не задели - ранили своей правдивостью, жестокостью... и неизменностью.

– Пустят, куда денутся! Если один раз пустили, впустят и в другой!
– фыркнул он. Ну, чего ждем! Поехали!

Но Камелия колебалась, теребя поводья, а я... я ждал, ее решения.

Она, конечно же, не рассчитывала на то, что мы спустимся к водопаду просто потому, что ей очень этого захотелось. Не рассчитывала - и не стала бы просить. Ей хватило бы нескольких минут, которые запечатлели бы дрожащее, зыбкое чудо в ее воспоминаниях щемящей грустью и сожалением.

Но Нэльвё то ли не понимал ее чувств, то ли не считался с ними, и не хотел дарить даже такую мелочь.

– Насмотришься на него еще потом, непременно!
– раздраженно добавил он. И нетерпеливо окликнул меня, надеясь, что моим-то заверениям она поверит: - Скажи ей, Мио!

Камелия обернулась - и слова обещания застряли у меня в горле.

"Непременно посмотришь", да?

Мне вдруг вспомнился мой голос - тогда, у тела истерзанной Песнью fae. Холодный, безжизненный, чужой.

Вспомнилось лицо Миринэ, искаженное болью - не за себя, за умирающий, стремительно срывающийся в пропасть мир - когда она с дрожью в голосе, шептала, что все кончено...

Как я могу обещать то, что может не сбыться? У меня нет права внушить ей ложную надежду. Как нет права лишать ее маленького, трепетного чуда, в которое она верит и в котором так нуждается.

Я принял решение и улыбнулся легко, свободно - впервые за последние дни. На душе стало светло и покойно как всегда, когда делаешь то, что считаешь правильным.

– А давайте спустимся - и устроим привал у водопада?

Взгляд Камелии вспыхнул надеждой. На лице расцвела робкая улыбка.

Нэльвё, впервые на моей памяти, растерялся и не нашел, что сказать. Только предостерегающе полыхнул потемневшим взглядом.

– Это займет часа два, не больше, - миролюбиво (но несколько поспешно) продолжил я, не дав ему разразиться злой тирадой.
– Может быть, три. Брось, Нэльвё! Мы не настолько торопимся. Неужели тебе самому не интересно?

– Нет, - огрызнулся Отрекшийся. И, рывков отвернувшись, ударил каблуками по крупу лошади, пуская ее вперед. Не прямо, как собирался и куда звал нас, а вбок - по забирающей влево дороге, ведущей в долину.

Пытливый взгляд, которым он прожигал меня, пока я говорил, показывал, что мне он не поверили и ждут объяснений. Позже.

Зря не поверили. Потому что я был искренен.

Камелия нерешительно замерла, оглядываясь на меня. Наверное, все еще не верила, что мы согласились - или, того хуже, чувствовала вину.

Я ободряюще ей улыбнулся и, легонько тряхнув поводьями, пустил лошадь вскачь.

***

Откуда-то издалека, переплетаясь с шумом падающей в озеро воды, долетал заливистый смех Камелии и обрывки слов. Изредка в их песнь, светлую, сотканную из хрустальной ясности раннего вечера, вплетался другой голос - низкий и глубокий, насмешливо-раздраженный. Но любому, кто позволил бы себе вслушаться, сразу же стало бы ясно, что эта злость - напускная.

Улыбнувшись своим мыслям, я круговым движением кистью перемешал закипающую на слабом огне и источающую соблазнительные ароматы кашу. Камелия, к нашей вящей радости, была слишком занята, чтобы принимать участие в готовке, и теперь я следил за разбухающей пшеничной кашей, а Нэльвё - за вспархивающей с одного места на другое Камелией.

Я дважды постучал по краешку котелка, стряхивая налипшую кашу, и отложил ложку в сторону. Поднял взгляд, чуть привстав, чтобы лучше видеть - и сощурился от чересчур яркого, бьющего в глаза солнца. Поняв ошибку, я поспешно исправился, приставив козырьком ладонь - и не увидел ничего, кроме безмятежно лазурной глади озера.

Не успел я толком забеспокоиться, как из-за переливчатой, рассыпающейся брызгами воды и солнца, стены водопада выпорхнула Камелия - и едва устояла на скользких камнях, круглых, странно-плоских. Будто не сама собой образовалась эта каменная дорожка, а кто-то проложил ее через озеро к сердцу водопада.

За ней, пригнувшись, шагнул Нэльвё. При виде него я едва сдержал улыбку: обычное высокомерно-снисходительное выражение лица боролось с другим, прежде мне незнакомым, веселым, улыбчивым и безмятежным. В ответ на ее неловкость он, как обычно, щедро рассыпался в колкостях, насмешках и шпильках, но они не были злыми: слов я не слышал, но его живые интонации легко отражали малейший оттенок настроения.

А Камелия, кажется, и вовсе их не замечала: кружилась на маленьком, неровном пяточке, рискуя оступиться, сорваться вводу, но не останавливаясь. Не девушка - озерная fae, чей зыбкий, невесомый, тоненький силуэт, сотканный из света и эфира, пропадает в дымке водяной пыли, окутывающей ее искристым пологом.

...она смеялась и смеялась, задыхаясь от восторга, переполняющего ее, отбивалась от подставленных рук Нэльвё - а на меня вдруг накатила злость, глухая и отчаянная. Злость на себя.

Как я мог позволить себе сомневаться, колебаться, бежать от себя и пути?

Пути, который предназначен мне, и который никто, кроме меня, не в силах пройти?

Как я мог позволить себе сомневаться, колебаться и бежать от себя, когда моя нерешительность может погубить, что мне дорого? Как мог прятаться в себе и от себя, решив отчего-то, что мой мир - настоящий, любимый - канул в Бездну, ушел навсегда, сгинув в Антерийской войне, и что мы остались на обломках, руинах, которые уже не спасти и - самое страшное!
– не нужно спасать?

Как я мог позволить себе оставаться в стороне и сметь оправдывать свое невмешательство?!

– Вот!
– прозвенел рядом голос Камелии - серебряно-игристый, переливчатый, вырвавший меня из зыбкой полуяви, точно ведьминский оберег.
– Держите!

Я встрепенулся, сбрасывая остатки наваждения, и поднял взгляд.

Первым, что я увидел, была протянутая рука, на узкой ладошке которой тускло сиял невозможный по своей красоте камень: окатанный срывающейся с обрыва водой, полупрозрачный и дымчато-белый - цвета парного молока.

Приглядевшись, я понял, в чем секрет "невозможности", и со смешком сказал:

– Спасибо. Жаль, когда высохнет, он не будет и вполовину таким красивым.

– Да?
– с искренним удивлением спросила Камелия. Расстроенно поглядев на камушек, она сжала пальцы и хотела было отнять руку, но я перехватил ее.

– Спасибо, - повторил я.
– Он правда мне нравится. И правда очень красивый.

Камелия не ответила, не сводя с меня неверящего взгляда.

Поколебавшись, она все же решилась. Камушек скользнул в мою раскрывшуюся ладонь. Я сжал его, чувствуя, как он приятно холодит пальцы в обжигающе-жаркий полдень.