Уютная душа

Максимов шутку не поддержал. Побарабанив пальцами по столу, он грубо сказал, что если так пойдет, то профессор Миллер скоро станет считать местными командировками и свои походы к любовнице, если эта любовница имеет медицинское образование.

— Ваша докторская диссертация была посвящена именно метастазам в позвоночник, — добавил он глубокомысленно. — Что за старые песни о главном? Или вы не можете написать монографию на основании материалов диссертации?

Миллер вздохнул. Криворучко, узнав о предстоящей операции, с энтузиазмом принялся бы обсуждать технические детали, предложил бы помощь… А что касается рабочего времени, Миллер так часто работал по вечерам и приезжал в клинику по ночам на срочные операции, что ему не хватило бы года отгулять сверхурочные, если бы они ему полагались. И что удивительного в том, что он продолжает изучать метастатические поражения позвоночника? Ясно же, что люди лучше всего развивают те научные направления, в которых наиболее компетентны. Но самым неприятным было другое: тот факт, что помощи Миллера ждал тяжело больной, страдающий человек, вовсе остался за периметром сознания Максимова.

Сейчас все чаще больницы переименовывают в клиники и медицинские центры. Может быть, для того, чтобы в названии не присутствовало слово «боль»? Ведь так легче забыть о том, что пациенты мучаются и страдают, и смотреть на них только как на источник денег и материал для научных статей…

— Допустим, Дмитрий Дмитриевич, я вас отпущу. И буду регулярно отпускать к Колдунову по первому его зову. Вы наберете материал для монографии. Дальше что?

— В каком смысле?!

— В таком, что все операции будут сделаны не у нас, а в колдуновской фирме. И основной операцией пойдет не ваша, а его, поскольку метастаз — не самостоятельное заболевание, а следствие онкологического процесса. Значит, главным автором монографии будет он, вторым, как водится, его первый ассистент, а вам найдется место в конце списка — сами знаете, никто не дочитывает его до конца. Или вы планируете написать две отдельные монографии — одна выйдет под названием: «Удаление злокачественных опухолей и метастазов в позвоночник», а другая — «Удаление метастазов в позвоночник и злокачественных опухолей»?

«Нет, я был к нему несправедлив! — поразился Миллер. — Это прирожденный руководитель, зрящий в самый корень проблемы! Правда, мы с Колдуновым как-нибудь разберемся с авторскими правами и без него».

— Я сейчас забочусь только о ваших интересах, Дмитрий Дмитриевич, — продолжал «прирожденный руководитель». — Существует, дорогой мой, такое понятие, как интеллектуальная собственность. И это моя задача — следить, чтобы вы не растрачивали ее понапрасну. Ради Бога, если хотите — оперируйте, но только на нашей территории. Пусть Колдунов приезжает сюда. Я даже пойду на то, чтобы он получил гонорар напрямую, а не через кассу.

— Да он в принципе и бесплатно оперирует, если пациент небогатый.

— Ох, Дмитрий Дмитриевич, как хорошо вы думаете о людях…

— Видите ли, если после операций на позвоночнике основным требованием является горизонтальное положение и неподвижность, то после вмешательства на брюшной полости и грудной клетке пациенты требуют пристального наблюдения и ухода. Мы просто не знаем этих тонкостей — когда можно убирать дренажи, когда запускать кишки… Если мы будем брать этих пациентов на себя, у нас могут возникнуть проблемы с послеоперационным периодом.

Максимов встал и прошелся по кабинету. Они порядком накурили, и он открыл окно.

— Насколько я знаю Яна Александровича и его манеру оперировать, у его пациентов редко бывают проблемы с послеоперационным периодом.

Шутка была нисколько не смешной.

— Да, Колдунов берет больных, которым отказывают другие хирурги, но многие из них выживают, — строго сказал Миллер. — Я так и не понял, профессор, отпускаете вы меня завтра или нет?

— Разумеется, нет. А если вам жизнь не мила без совместной работы с Колдуновым, мы должны официально урегулировать это на уровне заведующих кафедрами. Возможно, даже составить договор. Выберем время, встретимся вчетвером — мы с вами и Колдунов со своим начальником — и все обсудим. А партизанщиной у меня никто заниматься не будет, это я вам обещаю.

Миллер возвращался к себе, пылая гневом. Как только он вошел в кабинет, навстречу ему вскочил из-за стола профессор Криворучко и, потрясая пачкой каких-то бумаг, возопил:

— Этот тип смеет меня править! Меня!

Дмитрий Дмитриевич покосился на Чеснокова, сидящего за компьютером.

— Непедагогично обсуждать начальство в присутствии молодого специалиста.

— Да ё-моё, без обсуждений понятно! Полюбуйся, что он тут нацарапал, стилист хренов! Жан-Поль Сартр! Хулио Иглесиас!

— Хулио Кортасар, хотите вы сказать? — уточнил образованный Миллер.

Криворучко надулся и запыхтел:

— Ты прекрасно понял, что я хотел сказать.

— Забурел в корягу, — прокомментировал Чесноков, не отрываясь от монитора. — Все равно, как я бы сейчас стал книги Пирогова переписывать.

— Ну ты уж меня не равняй. Я еще жив все-таки… Главное — Стаса жалко, ему приходится бессмысленную работу делать, заново текст набирать.

— Зачем заново? — удивился Миллер. — Можно ведь просто исправления внести.

Чесноков трагически расхохотался.

— Валериан Павлович не считает нужным сохранять свои документы в компьютере. Принцип у него такой: напечатал — немедленно удали. Ведь никто не мог подумать, что у Максимова поднимется рука марать его рукопись. Ее уже в редакции ждут.

— Да, но почему все-таки было не сохранить текст? Или вы боитесь, что ваши идеи украдут? Тоже включились в движение за охрану интеллектуальной собственности?

— А он и тебя интеллектуальной собственностью задолбал? Я этих слов уже слышать не могу, — пожаловался Криворучко и положил перед Чесноковым изрядно помятые листы с текстом статьи.

Тот, чертыхаясь, взялся за работу. Печатал он медленно, двумя пальцами, на фамилиях иностранных авторов, которые следовало набирать латиницей, надолго застревал, и понятно было, что его ненависть к новому заведующему крепла с каждой строкой.

— Просто помешался на этой теме! — продолжал Валериан Павлович. — Мне, говорит, нужно назначить специального человека, который бы отвечал на кафедре за интеллектуальную собственность. Я отвечаю: товарищ новый заведующий, если вы не в курсе, у нас в головном учреждении есть патентовед, с ним связывайтесь и решайте. Но он своими силами хочет. Главное, сам-то он чего волнуется? Если вдруг Максимов надумает от нас переезжать, всю свою интеллектуальную собственность он легко унесет в заднем кармане брюк, завернутую в носовой платок.

Миллер зашел за створку шкафа и стал переодеваться. Он стеснялся раздеваться при посторонних, и это, пожалуй, был единственный момент, почему ему не нравилось водворение Криворучко в его кабинете.

— Короче, мы пропали, — резюмировал он. — Максимов оказался даже хуже, чем мы думали. Единственное, что теперь примиряет меня с рабочими буднями, — это… это вы, друзья мои!

На самом деле Миллер чуть не сказал: это возможность каждый день видеть Таню, но вовремя исправился.

Вечером заехал Колдунов, что несказанно удивило Таню. Когда-то Борис, знакомый с ним по научному кружку, стремился культивировать и развивать эту дружбу, но как только Колдунов лишился должности главврача, Танин муж счел знакомство бесперспективным и оборвал его. Теперь, значит, Ян Александрович снова зачем-то ему понадобился.

— А, профессорша, — улыбнулся Колдунов и галантно припал к ручке. — Ты очень похорошела с тех пор, как я видел тебя последний раз.

— Принеси нам кофе в кабинет, — скомандовал Борис.

— Кабинет, кофе… Да ты прямо профессор Преображенский! — Колдунов хохотал, но в его синих глазах читались холодок и презрение, он знал цену Бориной дружбе.

И Тане было неприятно, что такой хороший человек презирает ее тоже, хоть лично она ни в чем перед ним не виновата.

Подав кофе, она вернулась на кухню и с горя угостилась сигаретой мужа. Господи, зачем она так глупо и скучно растратила свою жизнь?