Уютная душа

— Не может быть! — воскликнул Криворучко. — Никто не может поверить, что фамилия Бляхер — двойная.

— Тем не менее девушка во всех сводках написала ее через дефис.

— Не ожидал, — буркнул Чесноков. — Я просто поржать хотел.

— Как видите, не все способны оценить ваш тонкий юмор.

Криворучко горделиво оглядел врачей:

— Да, хорошую я смену вырастил. Орлы! То есть, я хотел сказать, буревестники. Один начальство лупит почем зря, другой цветочными горшками в отставных полковников кидается. Есть чем гордиться.

В дверь постучали, все трое хором крикнули: «Войдите», и на пороге появилась Милка. Дмитрий Дмитриевич успел уже забыть, что собирается на ней жениться и сегодня у них свидание. «Хорошо, что я еще домой не ушел!»

Он поднялся и провел Милу к «царскому» месту во главе письменного стола.

Сегодня она выглядела особенно прелестно. С распущенными волосами, в светлом нарядном платье, она обворожительно улыбалась мужчинам, и Миллер расстроился от того, что совсем не влюблен в эту красивую и милую девушку.

— Валериан Павлович, Стас, это дочь моего друга, Мила. Прошу любить и жаловать.

— И без ваших просьб, Дмитрий Дмитриевич… — Похоже, Чесноков совершенно выпал из реальности. Как примагниченный, он устроился за спинкой Милкиного кресла и, спрашивая, не хочет ли она чаю, наклонялся к самому ее уху.

Она нерешительно поглядывала на Миллера. Как-никак он сделал ей предложение, и ухаживания Чеснокова не должны были ему понравиться. Но Миллер ясно видел, что Милке гораздо больше хочется флиртовать со Стасом, чем идти на скучное, окрашенное лишь теплой давней привязанностью свидание с ним самим.

Он распахнул форточку:

— Все, больше в кабинете не курим. У Милы, во-первых, от дыма болит голова, а во-вторых, у нее очень строгий папа. Не дай Бог, унюхает запах табака. Тебе не дует, Мила?

Она покачала головой и послала Чеснокову лукавый взгляд.

— Стас, пойдем покурим. — Миллер взял молодого доктора за рукав халата. — Значит, так, — приказным тоном произнес он, когда они вышли на лестницу, — я сейчас устрою, будто меня срочно вызывают на операцию. Криворучко, думаю, быстренько уедет домой, поэтому час безоблачного флирта я могу вам обещать. Но имейте в виду, Чесноков… Эта девушка росла на моих глазах, и я люблю ее как младшую сестру.

Он поставил будильник в сотовом телефоне и, когда тот затрезвонил, сделал вид, будто это вызов из оперблока.

Извинившись перед Милой, он как неприкаянный пошел бродить по клинике, заглядывая в самые дальние закоулки. Еще немного, и это здание, за пятнадцать лет изученное до последнего кирпича, перестанет быть его вторым домом.

Он спустился по черной лестнице. На этой площадке он помогал Тане везти тележку с растворами…

Таня… Наверное, завтра она уже выйдет на работу. И Миллер вдруг отчетливо понял, что не сможет видеть ее. Не сможет стоять с ней бок о бок на операции, зная, что несколько часов назад она лежала в объятиях Максимова.

И самого Максимова он тоже, пожалуй, не сможет видеть. После инцидента они избегали друг друга, но рано или поздно начальнику с подчиненным придется встретиться.

Видеть его, говорить с ним, зная, что он может целовать Таню и заниматься с ней любовью, когда ему захочется, — нет, только не это!

С ужасом он понял, что его любовь к Тане, оскверненная Максимовым, никуда не делась… Просто она стала мучительнее.

— Я ее забуду, — процедил он сквозь стиснутые зубы, благо на лестнице никого не было. — И чем скорее начну забывать, тем лучше. Я мужчина и не должен распускать сопли. Тем более сейчас, когда впереди — трудные времена. А жениться на Милке — это, конечно, глупость.

…Милка с Чесноковым, оба с блестящими глазами, оживленно болтали. Миллер безжалостно разлучил парочку и отправил девушку домой, соврав ей, что освободится еще не скоро.

Когда он доехал до дома, она позвонила ему на мобильный.

— Ты что, пошутил насчет женитьбы?

— Да, — признался он, — пошутил.

— Я так и подумала, — грустно сказала Милка и отключилась.

На следующий день он приехал в клинику к восьми утра, оставил у секретаря заявление об уходе и отправился в Военно-медицинскую академию — советоваться с Колдуновым насчет нового трудоустройства.

У того, как всегда, царила суматоха. Колдунов постоянно или говорил по телефону, или бежал смотреть больного в перевязочную, или давал разъяснения молодым врачам. Миллеру, который сидел в углу кабинета и пил кофе чашку за чашкой, стало неловко за свою праздность.

Наконец профессор выпроводил очередного курсанта, закрыл дверь на ключ и сел напротив Миллера.

— Ну и молодец, что увольняешься, — сказал он. — Нельзя всю жизнь на одном месте сидеть, как пень с ушами. Я вечером всех знакомых обзвоню, еще у своего начальства поклянчу, пусть хоть четверть ставки консультанта тебе дадут. Будем вместе оперировать, да, Дима?

— Само собой.

— За год мы такую работу развернем!.. Знаешь, не хотел тебе говорить, но ведь я недавно был у Максимова дома. Когда он меня пригласил, сначала я подумал — пошел он на фиг, а потом решил — нет, надо узнать, в чем дело, ведь неспроста это. Что ж, я угадал. Наш Боренька решил прозондировать почву, выяснить, чем это мы с тобой у него за спиной занимаемся. Такой бред понес, мне даже повторять неудобно! По-дружески, мол, он меня предупреждает, чтобы я с тобой не связывался. Еще он сказал, что собирается дать тебе другую тему. Мол, онкология не соответствует тематике научных исследований кафедры.

Миллер удивленно посмотрел на Колдунова и постучал себя по лбу костяшками пальцев.

— И какой в этом смысл? Наоборот, лишняя публикация ему, как заведующему, только в плюс пошла бы. А по теме кафедры я всегда отписывался. Как фигурист — и обязательную программу откатывал, и произвольную.

— Думаю, он просто очень сильно тебе завидует. И затеял против тебя мощную интригу. Он, видимо, еще толком не придумал, как тебе напакостить, но на всякий случай решил настроить против тебя прогрессивную общественность в моем лице.

Миллер вздохнул:

— Боюсь, не только в твоем.

Колдунов кивнул и перевел разговор на перспективы совместной работы. В последнее время он серьезно занимался распространенными формами рака. Называя его флибустьером и хулиганом от хирургии, Максимов не слишком грешил против истины, поскольку Ян Александрович брался оперировать больных, от которых давно отказались другие хирурги. Блестящий специалист, он освоил, пожалуй, все отрасли хирургии, кроме операций на мозге, нервных стволах и позвоночнике.