Уютная душа

Но в сущности, чем с точки зрения биологии метастазы в мозг и позвоночник отличаются от метастазов в печень? Та же опухолевая ткань, которая должна быть удалена из организма.

И Миллер, и Колдунов увлеклись идеей хирургической помощи таким больным. Проблема была настолько актуальной, что здравомыслящий человек просто не мог запретить заниматься ею.

— Знаешь, Дим, ты, пока место ищешь, походи по поликлиникам, по онкодиспансерам, скажи тамошним врачам, пусть к нам отправляют тематических больных.

— Хорошо, только как мы будем оперировать? Неизвестно же, куда я устроюсь. Вдруг там начальник окажется таким же фанатом трудовой дисциплины, как Максимов, и не станет меня отпускать? Если я попаду на кафедру, то хорошо, там положен библиотечный день, а если в обычный стационар?

Колдунов задумался:

— Эх, устроить бы тебя к нам в академию на кафедру нейрохирургии! Но не получится, я узнавал — там и так сотрудников в два раза больше, чем по штату положено, у всех по полставки. Что делать, попробую договориться, чтобы нам по субботам операционную давали. Слушай, я жрать хочу! Давай сходим в столовку, пообедаем.

Они спустились в подвальный этаж, где располагалась академическая столовая. Большой зал с низкими сводчатыми потолками напомнил Миллеру боярскую трапезную, как ее показывают в фильмах про Петра I. Только подавали здесь не жареных кабанов и лебедей, а котлеты с серыми макаронными рожками, по виду и по вкусу похожими на свалявшуюся овечью шерсть.

Оглушительно пахло мокрыми тряпками — фирменная вонь всех заведений общепита, которым не надо бороться за клиента.

Колдунов вдумчиво набрал полный поднос сбалансированной по калориям и витаминам пищи, привередливый Дмитрий Дмитриевич ограничился чаем с булочкой.

Устроившись за липким пластиковым столом, коллеги принялись за еду.

Подкрепившись супом, Колдунов принялся громогласно ругать Максимова.

— Не ори, — посоветовал Миллер.

— Да ладно. Пусть даже у него здесь тайные агенты, дальше что? Максимов позвонит моему шефу и наябедничает, что Колдунов обзывал его олигофреном? Глупо. И знаешь, у него такая милая жена! У Борьки то есть, не у шефа. Даже удивительно, как ему повезло!

— Ты ее знаешь? — замирая, спросил Миллер.

— Немного. Когда я был главным врачом, Борька ко мне в задушевные подружки набивался, без мыла просто лез. Я, дурак, сначала думал, что он действительно ностальгирует по студенческим годам, и хороводился с ним. Потом только понял, что ему нужен был не Ян Колдунов как таковой, а мои возможности главврача. Как только я перестал им быть, Максимов тут же исчез с моего горизонта.

— Ты же был главврачом очень давно…

— Так они и женаты уже лет десять.

— И дети есть?

— Чего нет, того нет.

«Ура!» — встрепенулся Миллер, но тут же скомандовал себе: стоп, а что это меняет? Есть дети, нет ли, Таня все равно — чужая жена. Отменить то, что она спит с Максимовым, невозможно. Даже если вдруг она захочет быть с ним, Миллером, он не сможет пустить ее в свою жизнь, не сможет восхищаться ею и радоваться, глядя на нее. Тень ее мужа все время будет стоять между ними. Есть вещи, которые нельзя изменить и через которые невозможно переступить… В конце концов, что их связывает — несколько месяцев совместной работы, это так мало! Он забудет о ней. Пройдет совсем немного времени, и он со смехом будет вспоминать запоздалый приступ юношеской влюбленности.

— Я, когда с ней познакомился, чуть не упал, — продолжал Колдунов. — Она совсем детенышем тогда была, только-только восемнадцать лет исполнилось. Бедная, думаю, тебе не замуж выходить, а в куклы играть! Максимов верно рассчитал — ни одна взрослая женщина с мозгами его бы терпеть не стала, вот он и взял дурочку малолетнюю. Голову ей заморочил — будь здоров, она у него до сих пор по струнке ходит.

— Странно. Я с ней работал последнее время, и она совсем не показалась мне забитой. Наоборот, уравновешенная, доброжелательная и самостоятельная женщина.

— Не знаю, какая уж она там самостоятельная… У них в семье такой расклад — гениальный муж и недалекая жена, недостойная целовать его пятки. Борька очень кичился ее послушанием, демонстрировал, какая у него вышколенная супруга, думал, я его за это уважать буду. Помню, мы с ним как-то в Москву ездили в командировку. Сели в поезд, я коньяк достал, он — пакет с пирожками, бутерброды, еще что-то. Спрашивает: а ты что будешь есть? Я на коньяк показываю: вот его, родимого, и буду. Он мне: а что, твоя жена тебе еды в дорогу не собрала? Я отвечаю: вот, как видишь, не собрала. Он надулся весь и изрекает: а моя жена не позволила бы себе меня в командировку без еды отпустить! Я просто восхитился: это же он не ее похвалил, а себя! Нормальный мужик сказал бы: моя жена всегда мне еду кладет, куда бы я ни ехал. Максимов же отметил не ее заботливость, а свои заслуги в деле ее воспитания — выдрессировал, мол, жену. А Танька — молодец! Десять лет живет на положении прислуги голимой, но присутствия духа не теряет. Всегда веселая, в доме порядок, муж ухожен и обласкан.

Обласкан! Зачем напоминать, Миллер и так думает только о том, как Таня спит с Максимовым.

Но если у них все так плохо…

Позвонить ей, сказать: «Таня, бросайте вашего мужа, идите жить ко мне»? Но разве он сможет простить, что она десять лет жила с подлецом и позволяла себя унижать?

Вместо того чтобы пожалеть Таню, Миллер почувствовал к ней презрение. Да, в восемнадцать лет человек не способен мыслить здраво, но за десять-то лет можно было разобраться в ситуации!

И он сердился на нее за то впечатление чистоты и внутренней силы, которое она произвела на него, хотя на самом деле жила с плохим и грязным человеком и не могла от него не замараться. «Лживая девка!» — зло подумалось ему.

— Вообще, Дим, не понимаю взрослых мужиков, которые тусуются с молоденькими! — разглагольствовал Колдунов.

Миллер вспомнил свою авантюру с Милкой, смутился и пробормотал, что да, ему тоже с возрастом стало не о чем разговаривать с восемнадцатилетними.

— Не в том дело! С некоторыми тридцатилетними тоже особо не поговоришь. Я про физический контакт. Неокрепший детский организм у меня ничего, кроме жалости, не вызывает. Таня была совсем ребенок, когда выходила замуж — маленькая, кругленькая. А физиономию ее можно было смело использовать для рекламы детского питания «Здоровый малыш». Воспринимать это дитя как партнера по сексу мог только человек с нездоровыми наклонностями.

«Кажется, битье профессоров скоро войдет у меня в привычку», — тоскливо подумал Миллер, из последних сил подавляя желание ударить коллегу. Никто не смеет думать о Тане как о партнерше по сексу!

Глава 9

Новая работа неожиданно пришлась Тане по душе. Во время учебы в институте она уже работала санитаркой и теперь думала, что в частной клинике ее ждут те же обязанности — мытье палат и уход за лежачими больными. Физического труда Таня не боялась, она принадлежала к счастливой категории женщин, у которых в руках спорится любое дело, однако после работы в операционной убирать помещения было бы очень скучно.

Но, узнав, что она — операционная медсестра, менеджер по персоналу определила ее в оперблок, так что Таня оказалась в привычной обстановке, правда, теперь она не подавала инструменты хирургу, а только обрабатывала их. Обязанностей было много, и некоторые оказались не то чтобы интересными, но, во всяком случае, требующими внимания и сосредоточенности. Так, например, она должна была содержать в порядке операционный микроскоп и плазменный скальпель — внушительного вида приборы, которыми здесь пользовались почти на каждой операции. Присмотревшись, Таня поняла, что, даже если бы ее приняли сюда операционной сестрой, она все равно не смогла бы полноценно работать — половина инструментов для пластических операций была ей незнакома.