Уютная душа

— Извини, друг, но у тебя со страху за Милку мозжечок набок съехал. Попей таблеточки, а если не поможет, придется оперировать. От меня-то ты чего хочешь?

— Встретиться с тобой хочу, баран! Чтобы ты мне про этого своего Чеснокова все, что знаешь, выложил. Ясно тебе?

— Ясно.

— Ко мне на работу завтра можешь часа в четыре приехать? Посидим, коньячку попьем…

Что оставалось делать бедному Миллеру? Немного поворчав для порядку, он согласился.

Между тем сон ушел окончательно. Надев махровый халат, Дмитрий Дмитриевич отправился на кухню.

«Как быстро прошла молодость! — думал он, насыпая молотый кофе в турку. — Вот уже и дети друзей заводят романы…» А он все один, все мечтает о любви и счастье… Всю жизнь он гонялся за призраками. Ученые звания, признание коллег казались ему очень важными вещами, он добился их, но, добившись, понял, как мало они стоят. Он покорял вершину за вершиной только для того, чтобы убедиться, какая на них пустота. Считая себя великим человеком, он мечтал о великой любви, и женщина, казалось ему, должна быть ему под стать. Да, молодость прошла в погоне за химерами, пока не выяснилось, что счастье — это Таня и работа в районной больничке. Хотя он мог понять это гораздо раньше, жениться в двадцать лет на уютной, доброй девушке и уехать в деревню. А на свежем воздухе и мама, может, оправилась бы… Больная мать и малолетняя сестра послужили бы ему надежной гарантией от неудачного брака — за жениха с таким приданым пошла бы только самоотверженная, трудолюбивая и любящая девушка. Возможно, Миллер и не любил бы ее так страстно и мучительно, как Таню, но пережитые вместе трудности сблизили бы их так, как не может никакая любовь.

А теперь, конечно, время упущено. И остается только с этим примириться. Лучший способ сохранить душевный покой — не терзаться об утраченном, а радоваться чужому счастью. Вот у Милки роман со Стасом Чесноковым, дай Бог, чтобы у них все срослось… А Миллер всегда сможет дать им хороший совет, помирить, словом, стать для влюбленных эдаким добрым дядюшкой.

* * *

Он сменил обувь, надел халат и открыл дверь в операционное отделение. Администратор сказала ему, что Розенберг где-то там. Чувствуя себя неуютно, Миллер оглядел коридор, прикидывая, в какую дверь толкнуться. Без операционного костюма, колпака и маски не хотелось вламываться в операционную.

Он осторожно приоткрыл дверь в моечную, надеясь получить у сестер более точные сведения о местонахождении Розенберга. В маленькой комнате оглушительно шумела вода, и худенькая женщина мыла под краном инструменты, стоя к нему спиной.

Сердце почему-то забилось сильнее, и Миллер не отрываясь смотрел, как она сосредоточенно трет зажимы, сутулясь и приседая от усердия.

«Почему мне так приятно смотреть на нее?»

И тут она обернулась…

— Таня! Вы?!

— Дмитрий Дмитриевич!

Они бестолково шагнули друг к другу, потом так же бестолково отпрянули, пряча руки за спину и делая вид, что вовсе не хотели обняться.

— Таня… — тихо повторил Миллер.

Красная, с пылающими щеками, она опустила глаза и снова схватилась за инструменты, но руки ее подрагивали, а вода брызгала во все стороны. Она досадливо кинула зажим обратно в раковину и закрыла кран.

— Как вы?

— А вы?

— Дим, ты чего тут торчишь? — В дверях возник Розенберг. — Пойдем коньяк пить!

— Яш, дай поговорить с человеком. Ты знаешь, что Таня — лучшая операционная сестра в мире? Правда, когда я с ней работал, ее было заметно больше. Вы так похудели… Вы здоровы?

— Абсолютно.

— Точно здоровы? А может, это ты, Яша, ее обижаешь? Или испытываешь на ней новые секретные технологии липосакции? — Миллер нарочно говорил шутливым тоном, чтобы Таня не поняла, как он взволнован встречей.

Розенберг захохотал:

— А что, идея богатая. Новый метод снижения веса — берешь с дамочки деньги, вручаешь ей швабру и отправляешь на месяц санитарить в больничку. Эффект гарантирован.

— При чем здесь швабра? Надеюсь, ты не заставляешь Таню шваброй махать?

Розенберг фыркнул:

— А чем, по-твоему, я должен заставлять махать свою санитарку?

— Что? Таня? Вы — санитарка? Вы?

Она смущенно опустила глаза, а Миллер понял, что разозлился на нее, несмотря на радость неожиданной встречи.

— Как вы могли, Таня? Вы, сестра высочайшей квалификации!

— Дим, не ори, — поморщился Розенберг. — Что тут такого? Можно подумать, она Родине изменила. Человеку деньги нужны, не все могут за идею горбатиться.

— Я не против денег. Но с Таниной подготовкой можно даже в частной клинике претендовать на сестринское, а не санитарское место.

— Претендовать можно на что хочешь! — отрезал Яша. — Только с местами напряженка. Вряд ли она бы и на эту работу у меня попала, если бы Максимов не попросил за свою знакомую.

— Он сказал, что я его знакомая? — тихо переспросила Таня.

— Было бы странно, если бы он просил за незнакомую, — пожал плечами Розенберг. — Правда, непонятно, почему он не сказал, что вы — операционная сестра. Знай я об этом сразу, пристроил бы вас удачнее. У меня все вакансии заняты, но я обзвонил бы коллег и нашел бы вам место по специальности.

Таня нервно крутила в руках щетку для инструментов, и Миллеру показалось, что сейчас она сломает хрупкую деревяшку.

Она ушла из клиники сразу после того, как он ударил Максимова. Значит, не придумав, как отомстить ему, Борис Владиславович решил отыграться на ней! За что? За то, что нашелся человек, готовый вступиться за нее. Вот он и решил унизить ее, удалить из коллектива, в котором ее уважают и любят, доказать, что она — не больше чем поломойка. И уж совсем гадко, что Максимов не сообщил Яше о том, что Таня — его жена. Ну понятно, профессору ведь неприлично иметь жену-санитарку.

Бедная, с каким же подлецом она живет…

— Так мы идем пить или нет? Таня, вы, когда здесь закончите, бутерброды нам приготовьте. — С этими словами Розенберг взял Миллера за рукав и бесцеремонно потащил по коридору.

Они расположились в комнате отдыха, Розенберг достал коньяк, Миллер закурил, все еще переживая неожиданную встречу.

Вскоре появилась Таня. Пряча глаза, она приготовила большую тарелку бутербродов, сварила кофе. Миллер попытался было усадить ее на диван, но она пробормотала «потом, потом», вырвалась и убежала.

Через некоторое время он, извинившись перед Розенбергом, отправился ее разыскивать, но дежурная сестра сказала, что Таня ушла домой.

«Не хочет видеть меня, свидетеля своего унижения. Если бы она знала, что я чувствую…»

Глава 12

Неизвестно, чего она ждала от этих сборов, но все оказалось гораздо скучнее, чем она представляла. Она-то думала, что раз уж их, группу медиков МЧС, вывезли на природу в бывший пионерский лагерь, то заставят бегать по родным просторам с носилками, брать полосу препятствий и делать перевязки в военно-полевых условиях. Возможно, научат разворачивать подвижной госпиталь. Что-то вроде детской игры «Зарница», о которой ей рассказывал папа.