В душе февраль, или Мне нечего терять, кроме счастливого случая (Охота на мужа-2, или Осторожно: Разочарованная женщина)

Женька тут же заерзал на стуле.

– Ты какого черта пуговицы расстегнула? Ты чо, тут решила стриптиз устроить?

– Мне жарко.

– Пойди, встань под кондиционер. Чо постоянно на Макса пялишься? Ты у кого собралась защиты искать? Я же сказал, что из наших пацанов никто на твои сиськи не поведется, так что зря стараешься. Может, ты еще задницу оголишь? Жалко, что у тебя на ней пуговиц нет!

– Жень, ты что такое говоришь! – Макс растерялся и, по всей вероятности, не сразу сообразил, как нужно себя вести в этой ситуации.

– Знаю, чо говорю. Она на тебя глаз еще в беседке положила, когда ты с пацанами сидел. Мается, не знает, кого охомутать, чтобы ее на волю вызволили. Она почему-то решила тебя своим рыцарем сделать. Наверное, увидела в тебе миротворца.

Слова Женьки вывели из равновесия урода. Он тяжело запыхтел, как самый настоящий паровоз, раздув при этом и без того огромные ноздри, и прощебетал молодым, задиристым голосом:

– Ты, Же-ня, навер-ное, поза-был, в чьем ты доме на-хо-ди-шь-ся?! Кто дал те-бе та-кое пра-во обра-щать-ся с моей бу-ду-щей же-ной подоб-ным обра-зом?! Она мо-жет за этим сто-лом да-же со-вершен-но го-лая сидеть, то-ль-ко бы это мне нра-ви-лось, а ты за этим столом си-дишь последний раз. Боль-ше я те-бя не хо-чу ви-деть ни за обедом, ни за ужи-ном, да и вообще в этом до-ме тоже. Немедлен-но изви-ни-сь перед моей бу-ду-щей женой и знай, что се-год-ня те-бе пред-стоит совсем малоприят-ный разго-вор с моим от-цом.

Мордоворот опустил глаза и печально шмыгнул носом:

– Анна, извини меня, я сам не ведаю, что говорю. В столовой и в самом деле душно, да еще этот чай с жасмином. Говорят, что чай в жару очень даже полезно пить, мол, он так хорошо жажду утоляет, а получается по-другому. Наверное, меня именно от этого чая и разморило.

Я молча кивнула и посмотрела на урода с благодарностью. Я и не знала, что это маленькое уродливое создание имеет такую реальную власть над окружающими его людьми… Конечно же, в этом заслуга его отца, и неизвестно, как будут вести себя братаны, когда узнают, что пахана больше нет…

– А что у всех такие кислые физиономии? Что-то случилось?!

Я резко подняла голову. На пороге стоял заспанный, по-видимому, только что проснувшийся пахан и зевал. Он был одет в какой-то незамысловатый ночной халат и домашние тапочки… Я посмотрела направо, налево, затем вновь перевела взгляд на его лицо и покачнулась.

Урод пожаловался пахану на Женьку. Женька принялся что-то объяснять и всячески выкручиваться. Ситуация складывалась явно не в его пользу…

Но я ничего не видела и не слышала… Я не понимала, кто сейчас передо мной стоит – покойник ли, привидение? Он был живой. Когда пахан повернулся, я увидела, что на его затылке не было крови. Ни крови, ни дырки от выстрела. Никаких следов. Затылок… ровный, слегка лысоватый и даже немного блестящий…

Я с грохотом повалилась на пол.

Не знаю, сколько времени пролежала без сознания. Вероятно, потом я уснула и очень пожалела, что проснулась. В видениях, отделяющих меня от реальности, я видела пышные похороны, на которых присутствовало много разношерстного народа. Я видела гроб. Он был очень дорогой, украшенный ультрамодными цветами и лентами. Такие похороны можно было видеть только по телевизору, когда хоронили видных политических деятелей, известных артистов или кого-нибудь из сильных мира сего. А сейчас хоронили пахана… Ему подготовили особенное место на дорогом, элитном кладбище, где хоронят только за огромные деньги. Нужны еще связи. Неподалеку стояла часовенка, окруженная аккуратными елочками. От нее и начинался путь пахана в загробный мир. Как и положено в таких случаях, распоряжались ритуальными действиями молодые крепкие ребята со стрижеными затылками и свирепыми лицами. Как только гроб поставили на табуретки, чтобы затем опустить в землю, появился какой-то седой мужчина и произнес прощальную речь.

Он говорил о самых лучших качествах пахана, о том, что пахан был жестоко убит выстрелом в затылок конкурирующей фирмой, что его братаны обязательно найдут виновных и с ними расправятся. Смерть за смерть, око за око, зуб за зуб. Он говорил громко, прочувствованно, но без лишней экзальтации. Как только он пожелал пахану спать спокойно, не переживать за правое дело, потому что оно обязательно будет продолжено, и произнес традиционное: «Пусть земля тебе будет пухом», к гробу стали подтягиваться родные и близкие, чтобы поцеловать покойного в лоб. Почему-то одной из первых была я, одетая во все черное, с заплаканным лицом, под глазами темные круги, говорящие о том, что я безутешно страдаю. Я скрючилась, словно старая бабка, и крепко держала за костлявую руку урода, вытирая его влажное лицо и ласково называя его своим мужем. Следом за нами к гробу подошли наши дети, трое маленьких, корявых, недоразвитых уродцев. Я нежно подтолкнула уродцев к гробу и попросила, чтобы они попрощались с любимым дедушкой. Один из уродцев чуть было не упал в могилу – его ноги были разной длины, и каждое движение давалось ему с огромным трудом. Это было любимое чадо папы-урода, он ласково называл его коротконожкой…

Как только прощальная процедура закончилась, несколько братков взяли толстые веревки и опустили гроб в могилу. Стоящие у края могилы взяли по горсти земли и стали бросать на крышку гроба.

Мой муж-урод громко зарыдал и положил огромную инопланетянскую голову на мое хрупкое плечо, которое под такой тяжестью чуть было не хрустнуло. Наши дети-уродцы облепили меня, будто цыплята курицу, боязливо озирались по сторонам, не понимая, что происходит. Поначалу было слышно, как грубые комья стучат по лаковой крышке гроба, но затем эти звуки стали более глухими и очень скоро прекратились вообще.

Я с трудом приоткрыла глаза и постаралась понять, в каком измерении нахожусь в данный момент. Рядом со мной сидела усталая Елена Михайловна и промокала мое лицо холодным полотенцем. В комнате стоял резкий запах нашатыря.

– Где я? – с трудом прошептала я и постаралась приподнять тяжелую голову.

– Как где? В доме. У тебя случился обморок.

– Пахана уже похоронили?

– Какого пахана?

– Дедушку.

– Не знаю. – Домработница испуганно смотрела на меня, судя по всему, совершенно не понимая, о чем я говорю.

– А где мой муж? Он с детьми?

– Какой муж?

– Ну как какой? У меня один муж – урод. Он сейчас занят с нашими детишками, маленькими уродцами?

– Ты про Лешика?

– Про него.

– А я подумала, ты бредишь или умом тронулась. Лешик в своей комнате собирает мозаику.

– С собаками?

– Что – с собаками?

– Я говорю, мозаика с собаками?

– Да бог ее знает. Может, и с собаками.

– А дети?

– Какие еще дети?

– Ну как какие? Наши с ним дети.

– У вас есть дети?

– Трое маленьких уродцев. Лешик больше всего на свете любит коротконожку. У него одна нога намного длиннее другой. Купить штанишки или ботиночки – целая проблема… Приходится все на заказ шить.

Домработница потрогала мою голову, внимательно вгляделась в зрачки.

– У тебя жар. Что ж с тобой творится-то?

– Вы думаете, я умом тронулась?

– Похоже на то.

– Мне тоже так показалось. В этом доме любой умом тронется. Тут другого выхода нет. Я теперь понимаю, почему вы так иной жизни боитесь. После этого дома на воле жить не сможешь. Вы тут двадцать лет прожили, а я всего несколько дней и уже умом тронулась.

У меня и в самом деле был страшный жар. Припомнив пахана, стоящего в дверях, я вскрикнула.

– Да что с тобой творится? – перепугалась Елена Михайловна.

– Почему дедушку не похоронили? Я же сама видела, как его засыпали землей…