В год огненной векши

– Не стал уж будить тебя. Рано выехали. Сам до бора проводил, - ответил, подходя ближе и внимательно следя за тем, не отпрянет ли, не испугается.

Подошел так близко, что Забава почувствовала какую-то новую ниточку в душе, потянувшись за которую, услышала едва заметный отклик. Так могла она слышать только кровных родичей своих – отца с братьями. Но то были не они! То была другая, гораздо более сильная, хоть и не кровная связь.

Всеволод, глядя на жену свою, такую близкую сейчас и все же недоступную, подумал: «Сколько угодно серебра дал бы, чтоб узнать, что за мысли у нее сейчас в голове. Вот опять глаза спрятала. Душу показать боится. А все ж выдали тебя твои очи карие. Не было страха в них, и отвращения не было. Только любопытство девичье. Что ж… Пусть не соперник я Изяславу в росте и красоте, да и ты ведь не одними глазами смотришь».

Прервав его мысли, Забава, смущаясь, сказала:

– В гриднице стол накрыт, завтракать пора.

Когда Всеволод с Забавой наконец вошли в гридницу, там уже шумели дружинники. За трапезу никто не принимался – ждали князя. Завидев Всеволода, все притихли, и Забава порадовалась тому молчаливому уважению, с которым встречали суровые воины ее мужа.

Князь привычно сел во главе стола; справа к нему придвинулся Изяслав, слева сел Ратибор, которого благодаря природному уму и рассудительности приняли здесь как своего.

Забава хотела было устроиться на другом конце стола, да подскочившая Раска зашикала на нее и, вручив большое блюдо с пирогами, подтолкнула к столу. Забава поставила блюдо на стол и снова попыталась присесть, но служанка дала ей знак идти на кухню. Рассерженная княгиня на кухню пошла, но лишь для того, чтобы отчитать служанку. Только Раска ее опередила:

– То не пир ведь нынче! – запричитала она, не глядя на княгиню, ворочая в печи ухватом тяжелые чугуны.
– Жене хозяйничать надобно, угощать, приказать курник подать, творог, меду долить или еще чего. Неужто матушка не научила!

Слова Раски больно резанули по сердцу. Хотелось ответить резко. В родном доме была Забава всегда при отце и братьях, и никто не смел выпроводить ее из гридницы.

– Без матушки росла – некому научить было, - сказала, отвернувшись.

Раска тут же бросила свою работу, стукнула чем-то по столу, рушником стегнула вертевшуюся тут и начинающую прислушиваться девку-служанку.

– Прости старуху глупую, княгинюшка!
– сказала отчаянно, со слезами в голосе. – Не знала, прости бестолковую…

Забава только улыбнулась этой искренности и села завтракать на кухне.

В гриднице ели с охотой, не чинясь, попутно разговаривая о том, о сем, не касаясь серьезных дел. Когда позавтракали, отодвинули в сторону блюда и разложили на столе берестяные свитки, столпились над ними, что-то оживленно обсуждая.

Заметив, как заинтересованно смотрит на это через приоткрытую дверь Забава, Раска объяснила:

– Скоро рыба придет в северные моря. Наши на челнах да осиновках в море пойдут. Князь завсегда руководит.

Забава кивнула. Хоть мало что поняла, но пытать не стала. Хотелось ей о другом спросить.

– Скажи, Раска, - решилась наконец она. – Почему идола Мокоши нет на капище?

– Князю Род покровитель да Перун, - ответила служанка равнодушно, будто говорили об очевидном. – А Мокошь отвернулась от черных волков давно уже. Когда-то было в Перуновых горах капище, и идол стоял каменный, высокий. А как ушел из Северомирска черный волк, так и не стал народ на капище ходить да Мокоши кланяться. Позабыто, позаброшено там нынче.

– Что же, неужто ничего не осталось? – спросила Забава, в памяти которой всплыли слова женщины из сна о том, что не все время разрушило.

– Кто ж ее знает… - пожала плечами Раска, - давно это было. Да ты у князя спроси, он скажет. Бывал он там не раз. Это всего в дне пути, у серебряных рудников заброшенных.

Из гридницы послышался стук отодвигаемых лавок. Выглянув, Забава увидела, как тяжело встают из-за столов, расходятся мужчины. Пора было идти в покои.

Когда княгиня открыла дверь в горницу, Всеволода еще не было. Подойдя к зеркалу, девушка сняла с головы плотный сине-белый платок и будто впервые увидела себя: все те же волосы, и глаза вроде те же, а, вместе с тем, вся она другая. И сила внутри поет, не смолкая.

Вошедший неслышно в горницу Всеволод смотрел на лицо в отражении и не узнавал в этой красавице той беззаботной девочки, что без страха когда-то цеплялась за него, идя к капищу. «Как бы обнял сейчас, - подумал он, - закутал в руки свои…»

Улыбнувшись довольно своему отражению, Забава не сразу увидела, как сзади подошел муж. Показалось вдруг, будто на плечи плащ накинули или шаль пуховую, так тепло стало.

Встретившись в зеркале с ее удивленным взглядом, Всеволод спросил рассеянно:

– Здесь уже?

Она кивнула его отражению, не оборачиваясь. Отпустив ее взгляд, князь расстегнул широкий пояс и, сняв его, положил на лавку. Сам устало сел, облокотившись спиной о стену.

– Нынче дел у меня много, Забава, - сказал, как бы сожалея о чем-то. – Ты Раске не дозволяй собой помыкать – в доме ты хозяйка. Скоро мы с Изяславом уедем. К лукоморью рыба пришла, надо промысел поглядеть. Неделю с небольшим не будет меня, а там, глядишь, и посольство вернется.

Новость одновременно обрадовала и испугала Забаву. Услышав, что Изяслав уезжает, она облегченно вздохнула. Чувствовала, хоть и не подавал бугровский князь виду, что добра от него ждать не следует, сквозила в каждом движении его резкость, нервозность какая-то. Но отъезд Всеволода ее огорчил. Чужой город вокруг, и она всем чужая.

– С тобой Ратибор останется, - будто услышав ее мысли, произнес Всеволод.

– Отец с братьями завсегда с собой меня брали, а по хозяйству здесь Раска и одна справится… - грустно ответила Забава.

С трудом пряча улыбку, Всеволод подумал: «Вот ведь глупая! Как взять тебя? Уж здесь как пьяный хожу, а там и подавно. До промысла ли будет… Поеду, хоть голову чуть остужу. К тому же, Изяслав там будет. Уж не за ним ли ехать хочешь?..»

Ответил сдержанно:

– Нынче уж серпень на исходе, холодные ветра с моря дуют.

Поняв, что спорить не имеет смысла, Забава попросила о другом:

– Князь, служанка моя, Луша, ведь в подвале до сих пор…

Всеволод непонимающе посмотрел на нее.

– И не думал я ее держать долго в подвале, - сказал, нахмурившись. – Отпущу и отправлю подальше от Северомирска.

– Князь! – воскликнула Забава. – Мы ведь с детства вместе. Отец ко мне ее еще девочкой приставил. Наша она, светоградская.

– Она-то светоградская, да ведь ты теперь княгиня северомирская, - сказал, не сумев скрыть обиды.