В год огненной векши

Он помолчал, наблюдая, как растерянно посматривают дружинники на своего воеводу, потом продолжал снисходительно:

– Да уж ладно… Знаю, как верен ты был брату моему, да жду для себя такой же верности.

Воевода, уже собиравшийся тихо покинуть гридницу, закипел от гнева. Приезд Изяслава и его рассказ о смерти Всеволода поразили его. Но чем больше он думал над словами князя, тем меньше им доверял. Как и многие северомирцы, он презирал бугровского князя, потому не мог стерпеть сейчас его унизительного высокомерного тона. Все, что сдерживал днем, поднялось и душило. Руки сжались в кулаки, глаза засверкали от злости.

– Князя нашего нет за столом, - грозно отвечал он Изяславу, - потому не нарушен обычай. А княгиня верно сделала, что не явилась на тризну, потому как тризна эта на балаган похожа.

Вмиг стихли голоса. Все, кто был в гриднице, уставились на Володара, посмевшего в глаза князю сказать такие слова.

– Вот как ты заговорил! – воскликнул Изяслав, вставая из-за стола и хмуря брови. – Отчего же, скажи, тризна на балаган похожа?

Кто-то из северомирских громко кашлянул, кто-то толкнул воеводу сзади, призывая замолчать, но тот не хотел уже молчать.

– Отчего? – загремел его голос. – Оттого, что первейший долг твой был перед братом тело его в Северомирск привезти да предать огню с почестями. Что ж ты сделал? Неоплаканным ушел князь в мир Нави. Как княгине в глаза смотреть будешь?

– Как смеешь ты слово молвить! – взвизгнул Изяслав, багровея от гнева. – Ты сам первый князя предал!

Бугровские дружинники, хмуро слушавшие эту перепалку, начали подниматься со своих мест. Немногочисленные северомирские воины, стоящие рядом со своим воеводой, насторожились.

– Князю своему и княгине я верой и правдой много лет служу, - вскидывая голову, отвечал Володар. Он знал, что никто из северомирцев не посмеет обвинить его в измене.

– Лучшие твои дружинники, сотники, все костьми лежат у Сурицы-реки, а ты жив-здоров! Отсиделся в Северомирске, как лис в норе, - продолжал обвинять Изяслав.

Он говорил, и возмущенный ропот наполнял помещение.

– Мне князем приказано было город защищать да княгиню! – едва перекрикивая этот шум, уже не так уверенно отвечал воевода.

– А ты и рад! – пальцем ткнул в него Изяслав.
– А мои Бугровцы со мной стояли, землю нашу кровью своей напоили!

– Напраслину не возводи, князь! – подался вперед воевода.
– Я с Всеволодом не в одном сражении побывал, пока твои бугровцы товары свои стерегли…

Но ему не дали говорить. Бугровские опять зашумели, загалдели так, что невозможно было перекричать.

Володар замер у входа, медленно начиная постигать смысл того, что произошло нынче в Северомирске, а поняв, ужаснулся. Невольно подсчитал он в уме, что на одного его дружинника приходится по двое-трое бугровских. Значит, стоит только захотеть Изяславу – живым из гридницы не выйдет никто.

Мысли эти прервал Изяслав, который с такой сильно ударил кулаком по столу, что загромыхала посуда и попадали на пол высокие кубки с золотистым пивом.

– Иди, Володар, - неожиданно примирительно заговорил князь. – Вижу, горе застит очи тебе. Потому прощаю неразумные речи.

Воевода только поклонился слегка, ничего не отвечая, и, придерживая меч, чтоб не бряцал об одежду, вышел вон вместе со своими воинами.

Забава не знала, что происходит в гриднице. Всю ночь она искала в Яви Всеволода. И плакала, и просила его откликнуться, но по-прежнему ничего не слышала в ответ. Рано утром ее разбудил шум за окном. Окончательно проснувшись, она схватилась за голову: с улицы раздавался громкий стук молотков. Стучали так, что тряслись стены.

– Раска, - осипшим голосом позвала Забава служанку, которая, видимо, только вошла.
– Что за стук, скажи, за окном?

Женщина что-то суетливо и бестолково начала переставлять на столе, словно тянула время и не хотела отвечать княгине.

– Вот охальники, напугали! – бормотала она, - не бойся, княгинюшка! От воров это, от дурных людей защита.

– Какая защита? От каких воров? – приподнялась на кровати Забава, у которой вдруг потемнело в глазах.

– Князь Изяслав приказал, чтоб тебя защитить, - присаживаясь рядом с княгиней и протягивая ей серебряный ковш с водой, отвечала Раска.

– Что ты говоришь! – оттолкнув ее руку так, что расплескала воду, Забава вскочила с кровати и метнулась к окну.

С улицы тесовыми досками заколачивали ее окна. Одно уж было совсем закрыто, два других – еще наполовину.

Не помня себя, Забава кинулась к двери, да чуть не упала, споткнувшись о все ту же Раску, которая бросилась ей под ноги, обняла и не давала идти.

– Не надо, Забавушка, не пустят тебя! – завыла служанка.

Дрожащими руками отодвинув ее, Забава подошла к двери и толкнула. Дверь поддалась, и княгиня уже хотела выйти, но два чужих воина преградили путь.

– Не велено выпускать, - сказал один, холодно глядя на нее сверху вниз.

– Как смеете! – не своим голосом воскликнула Забава. – Я княгиня северомирская…

– Нам князь приказал, - все так же спокойно и равнодушно пробасил дружинник, – токмо служанку выпускать, а боле – никого.

Дверь закрылась, и Забава осталась стоять в полутемной комнате.

– Раска, - медленно развернувшись к женщине, позвала она, - как же это? А воевода что? А Ратибор?

Служанка подошла, обняла ее за плечи и, отведя к кровати, ответила:

– И не знаю, что сказать… Беда одна не приходит! Помер воеводушка-то наш, пропал, голубчик.

– Как? Куда пропал? – Забава схватила ее за руки, не замечая, что делает больно.

– В колодце утоп, - зашептала Раска.
– Вроде хмельной больно был, ночью пошел воды испить и не вернулся.

– Да как хмельной, Раска! –не верила Забава.
– Сроду я не помню, чтоб он лишнего…

– Вот и жена воет, кричит, что не мог он! А на голове-то вроде рана, и руки содраны в кровь!

Забава, словно оглушенная происходящим, встала с кровати и подошла к столу. Еще не до конца понимала она происходящее, но страшная догадка мелькнула в голове. Вспомнились вдруг слова Мокоши, что нельзя допускать шакала в волчью стаю.

Не замечая ее отчаяния, служанка продолжала:

– А может, и вправду, брага всему виной. Вон сколько бочек для народа выставили. У нас столько отродясь не было! Видать, из самого Бугрова везли. Да серебро раздают монетами иноземными. Щедро раздают!

Слова ее прервал надрывный стон. Забава, вся сжавшись, осела на пол.

– Княгинюшка! – закричала было служанка, собираясь уже звать на помощь, но Забава повернула к ней перекошенное от боли лицо и резко оборвала:

– Молчи!