В годы большой войны
Шрифт:
О потерях немецких войск Гитлер не спрашивал, а командующий фон Браухич и его начальник штаба Гальдер предпочли умолчать. Потери же в войсках были огромными. Русские отступали, но оказывали жестокое сопротивление.
Общий вывод был единодушен: через три недели — к началу августа — Советский Союз развалится.
Прошло еще полторы недели, Гитлер издал новую директиву войскам, в которой, однако, ничего не говорил ни о повороте на север центральной группировки фон Бока, ни о продолжении наступательных операций на Москву. Русские неожиданно усилили сопротивление.
Откуда у них могли взяться резервы? — недоумевал начальник разведывательного управления
Тогда Гитлер решил выехать в ставку фон Бока в Борисов, чтобы выяснить обстановку на месте. Его сопровождали генерал-фельдмаршал Кейтель и военный советник Иодль. Главный штаб сухопутных войск представлял полковник Хойзингер, начальник оперативного управления. Ни Браухич, ни Гальдер выехать в Борисов не могли, обстановка на фронте осложнилась, и не следовало оставлять войска без руководства даже на один день.
На совещание в Борисов Гитлер вызвал командующих армиями. Многие высказывались за дальнейшее наступление на Москву, но Гитлер принял иное решение. Командующему южной группой войск фон Рунштедту приказал готовиться к наступлению на Киев, с выходом на Дон и Северный Кавказ. Он объяснил:
— Русские сосредоточили под Москвой свои последние силы, а мы ударим на юге и на севере — займем Петербург. — Гитлер упорно не называл этот город его новым именем — Ленинград, так же как Сталинград, который в немецких штабах именовался Царицыном.
Гитлер добавил — Москва не уйдет, сейчас важнее получить Украину, Кавказ и Петербург, лишить противника угля, нефти, железа, военной промышленности.
Но дело было не только в этом — Гитлера насторожили тяжелые потери в армейской группировке «Центр». Он уже начинал понимать, что блицкриг, разгром советских армий в приграничных районах не получился.
Но время шло. Наступление в России замедлилось. Больше всего раздражали нелегальные радиостанции, работавшие в самом Берлине. Раздражали, как жужжание назойливой мухи, мешающей спать. Тревожила и перспектива, как докладывать об этом Гитлеру. Гиммлер скрепя сердце решился ему об этом сообщить. Фюрер пришел в ярость. Он задыхался от бешенства, грозил разогнать, стереть в порошок тех, кто не способен найти врага, оказавшегося в его собственном доме…
Когда Гитлер остыл и обрел способность слушать, Гиммлер доложил о мерах, намеченных для ликвидации радиоточек. В гестапо создана специальная группа, в которую входят опытные криминалисты, инженеры, знающие технику радиопеленгации, дешифровки, привлечены сотрудники абвера. Военно-исследовательской фирме «Лёве опта радио АГ» дано задание — сконструировать новые системы пеленгаторов с тончайшей наводкой. Операция начнется с Берлина, как только пеленгаторы будут готовы. Гиммлер докладывал, что, кроме того, приняты меры, чтобы лишить противника какой бы то ни было информации. Население предупреждено: болтливость, разглашение служебной, государственной тайны будут караться строго, вплоть до расстрела.
Гитлер одобрительно кивал головой. Гиммлер наблюдал за выражением лица фюрера. Кажется, пронесло! Фюрер забарабанил пальцами по столу. Верный признак, что настроение восстанавливается. Гиммлер кончил доклад, и Гитлер спросил:
— О чем же сообщается в перехваченных телеграммах? Какими сведениями располагает противник?
— Мой фюрер, — тихо и растерянно произнес Гиммлер, — радиотелеграммы, к сожалению, пока не поддаются расшифровке… Мы принимаем меры. — Он умолчал, что перехвачено уже больше сотни донесений и что каждая шифрограмма, по-видимому,
написана особым шифром.Гитлер снова вспылил, потом приказал выполнять намеченный план. Вот когда все забегали!
Конечно, легче всего было выполнить последнюю часть плана — пригрозить болтунам, арестовать десяток-другой, если надо, сотни немцев, не умеющих держать язык за зубами, и отправить их в концлагерь для острастки другим… На стенах, заборах, даже на тротуарах немецких городов появилась намалеванная черной несмываемой краской расплывчатая фигура ссутулившегося человека, приложившего к уху сложенную козыречком ладонь. Под фигурой-тенью надпись: «Тсс!.. Шпион подслушивает!!»
Но легионы намалеванных черных теней не лишили, видимо, противника информации — тайные передачи «пианистов» продолжались. Радиопеленгаторы, установленные на машинах, рыскали по городу, нащупывая подпольные коротковолновые станции. Но «пианисты», словно певчие птицы, все время меняли места, пощелкают где-то, дадут трель, потом исчезнут и щелкают совсем в другой стороне. Только один «пианист» прочно обосновался в районе Матфейкирхеплац, где-то совсем близко от управления абвера. За ним и начали прежде всего охотиться.
Операцию готовили тщательно. Чтобы не спугнуть «пианиста», гестаповцев переодели в форму почтовых работников. Над люками уличных колодцев, ведущих к телефонным подземным кабелям, раскинули брезентовые палатки с почтовой эмблемой — перекрещенные рожки и зубчатые молнии. Гестаповцы делали вид, что ремонтируют линию связи. На задворках стояли наготове машины, набитые вооруженными полицейскими. Площадь Матфейкирхеплац обложили со всех сторон. Теперь-то «пианисту» некуда будет деться. Радист выходил на связь в разное время, но в полдень — в двенадцать тридцать — обязательно вел свои передачи. В ремонтных палатках расположились техники-пеленгаторы, снабженные новыми, только что выпущенными портативными аппаратами. Специалисты считали их чудом современной радиотехники. Настроились, ждали, но… именно в этот день таинственный радист в эфире не появился…
В управлении функ-абвера с нетерпением ждали исхода операции. Захват «пианиста» помог бы раскрыть тайну шифра.
Неудача с поимкой радиста обескуражила руководителей функ-абвера. Начали предполагать самое невероятное: быть может, в какое-то звено немецкой разведки проник агент противника, который предупредил врага? Как иначе все это объяснить? Началась тщательная проверка сотрудников, стали устанавливать, кто, когда, с кем разговаривал в этот день по телефону из управления функ-абвера. Телефонных звонков почти не было. В те часы, когда вокруг площади Матфейкирхеплац готовилась операция, из управления функ-абвера звонил только лейтенант Хайльман, вызывал дважды одного и того же абонента. Первый раз к телефону никто не подошел. Затем, через четверть часа, Хайльман позвонил снова и разговаривал по служебным делам с сотрудником абвера министерства военно-воздушного флота Харро Шульце-Бойзеном. Оба эти человека были, разумеется, вне всяких подозрений…
Шульце-Бойзен, получив предупреждение о нависшей опасности, в самый последний момент предупредил радиста Ганса Коппи.
Да и сам радист в тот день почувствовал что-то неладное. Перед сеансом он выскочил на улицу за сигаретами. Вышел из табачной лавочки, стал закуривать и услышал писк зуммера, который доносился из брезентовой палатки, раскинутой у тротуара. Потом чьи-то голоса:
— Ничего не слышно…
— Подожди, еще рано…
Встревоженный радист вернулся в квартиру. В это время и позвонил ему Шульце-Бойзен.