В годы большой войны

— Да… Но я уверена, что обо мне никто ничего не знает…

— И тем не менее ты должна оборвать связи с Виктором и его сестрой… Полностью! На наши встречи выходи, как условлено. Но первой не подходи. Я или кто другой найдем тебя… Все это очень серьезно, Кетрин…

Охваченный тяжелым предчувствием, Грамм расстался с Кетрин. Конечно, он передал Дюреру о том, что произошло. Дюрера тоже встревожил рассказ Грамма.

После того как Амиго попал в руки гестапо, Дюрер на всякий случай сменил квартиру, оставив старое жилье под наблюдением своих людей. После провала Амиго прошло несколько недель, и ничего подозрительного не происходило. Амиго молчал. Вероятно, Дюрер мог считать себя в безопасности, но… И это «но» его настораживало…

С Граммом они разговаривали на вокзале, прохаживаясь в толпе пассажиров.

— Давай договоримся так, — сказал Анри. — Прежде чем встретиться, обрати внимание на стену возле багажной камеры… Предположим, вот здесь. Любой знак карандашом будет означать опасность.

Дюрер остановился у багажной камеры, закурил и погасшей спичкой указал на затененный выступ стены. Потом бросил спичку в урну, и они отошли.

— Сделай так, чтобы Кетрин больше не встречалась ни с кем…

В ту встречу Питер посвятил Дюрера в свои семейные дела, которые радовали и тревожили, — у Лоты будет ребенок.

— Надо подумать, куда бы ее теперь отправить… Мы столько лет ждали этого события… И вот — самое неподходящее время.

— Посели ее в каком-нибудь женском пансионате, — предложил Дюрер. — Где-то в глуши, подальше от города.

— Вероятно, так и придется сделать, — согласился Грамм.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ДОНЕСЕНИЯ ИЗ ТЫЛА ВРАГА

1

Это была радость — большая и тихая… Советские войска под Москвой разгромили германскую армию! Оказывается, всю неделю там шли ожесточенные бои, а Москва не торопилась сообщать о победе. Ждали, когда прочно определится успех. И вот сообщение от Советского Информбюро:

«Противник несет тяжелые потери, наступление советских войск продолжается…»

Угнетенное состояние духа, тревога, лежавшая камнем на сердце все эти месяцы, сменились неуемной, хотя и молчаливой, радостью. Шандор боялся выдать свою взволнованность перед чертежником из «Геопресс», которому он поручил подготовить карту Подмосковья, где развернулась битва. Давно ученый картограф Шандор Радо не работал с таким упоением, как в этот зимний декабрьский день. Он сам вычертил карту Подмосковья, написал незнакомые русские названия городов, освобожденных наступающей Красной Армией, — Дмитров, Малоярославец, Можайск, Калинин… Карту передал чертежнику для работы, торопил его, чтобы вовремя отправить в редакции газет, которые пользовались услугами агентства «Геопресс». Он с гордостью ощущал собственную причастность к победе, одержанной там, за тысячу километров от швейцарской границы.

В эти дни Пюнтер передал Шандору поздравление от Лонга и извинения за высказанные когда-то сомнения. Лонг — французский журналист, в прошлом сотрудник французского генерального штаба, много лет работал корреспондентом в Берлине. После разгрома Франции эмигрировал в Швейцарию, ждал случая, чтобы вступить в борьбу с фашизмом. Лонг без колебаний согласился сотрудничать в группе Радо. Используя старые связи, он добывал важнейшую информацию.

С новым сотрудником Шандор поддерживал связь через Пюнтера, и французский патриот не знал Шандора Радо, только слышал краем уха об Альберте. Но однажды — в пору тяжелого отступления Красной Армии — Лонг сам сказал Пюнтеру, что ему надо встретиться с руководителем советской разведки в Швейцарии.

— Зачем? — удивился Пюнтер.

— Меня одолевают сомнения… Советская Армия на краю гибели, Гитлер рвется к Москве. Он назначил уже день парада на Красной площади… Какой смысл заниматься разведкой, когда все решает грубая военная сила. И сила эта на стороне Гитлера… Я хочу быть честным и, прежде чем уйти, должен поговорить с главным… С Альбертом.

Пюнтер передал Радо просьбу Лонга. Шандор задумался. Выходить на встречу с Лонгом не следует. Но, с другой стороны, нельзя потерять такого человека, как Лонг. И Шандор решился.

Они встретились в Берне. Лонг — широкоплечий человек лет пятидесяти, с приятным, интеллигентным лицом — повторил Шандору то же, что говорил Пюнтеру. Но он начал с другого.

— Я знаю, — сказал он, — вы такой же Альберт, как я Лонг… Но оба мы — антифашисты. Я вижу вас впервые и, быть может, никогда больше не увижу, поэтому хочу говорить откровенно, как наедине с собой в бессонные ночи.

— Вы собираетесь уйти? — без обиняков спросил Радо, вглядываясь в лицо сидящего перед ним француза.

— Да!.. Уважающий себя человек в безвыходном положении кончает самоубийством… Я знаю — поражение России разрушит надежды на освобождение Европы… Помогать вам я стал ради моей страны, ради ее свободы.

— Я верю вам… Но люди бывают разные… Крысы первыми бегут с корабля. То, о чем говорите, называется дезертирством, — жестко сказал Радо.

Лонг вскочил, побледнел, затем лицо его стало багровым.

— Я никогда не был дезертиром! — негодуя воскликнул он. — Я — французский офицер, и слова ваши не имеют ко мне отношения…

— Извините меня, Лонг, — перебил его Шандор, — я не хотел вас обидеть или оскорбить… Но вы сами предложили быть до конца откровенным, и ваше намерение выйти из борьбы, мне кажется, вызвано утратой веры в успех. В войне одинаково опасны как самонадеянность, так и растерянность, потеря воли к сопротивлению. Этим я объясняю и поражение Франции.

Потом Шандор заговорил о России. Вспомнил первую свою поездку в Страну Советов.

— Я увидел тогда молодую республику, разрушенную, нищую, но с яростью отбивавшуюся от нашествия четырнадцати стран, не считая к тому же армии белых. Когда мы ехали в поезде, нам пришлось самим рубить дрова, носить их на паровоз, потому что в России не было угля… И хлеба не было. Но Россия выстояла. Такие там люди. Почему же мы должны сомневаться сейчас в ее силах, при всех неудачах, при всех потерях, которые она несет. Скажите, какая еще страна оказала Гитлеру такое сопротивление, как Россия?

Разговор в квартире Пакбо затянулся за полночь.

В конце разговора Лонг сказал:

— Не скажу, что вы полностью меня убедили, но дезертировать я не стану… Желаю вам успеха, Альберт. Можете рассчитывать на мою помощь.

И вот — поздравление от Лонга. Его извинения по поводу той мимолетной слабости.

Лонг не только поставлял информацию, касавшуюся военного положения Германии, ее планов в войне, дислокации войск, но и привлекал к работе новых людей. Люди по своим убеждениям и политическим взглядам были разные, но едины в главном: фашизм — смертельная опасность для всего человечества.

Одним из новых людей, привлеченных Лонгом, был его приятель Эрнст Леммер, немецкий журналист, который работал в Берлине корреспондентом венгерской газеты. В Германии, так же как и в Венгрии, он считался пронацистским человеком, не вызывающим подозрений. Он был на короткой ноге с министром иностранных дел Риббентропом и черпал информацию в высших сферах нацистского рейха. В переписке с Центром Леммер значился под псевдонимом «Агнесса».

И еще один источник информации появился у Радо с помощью все того же Лонга. Это был австрийский аристократ, ненавидевший Гитлера. Когда-то граф занимал видное положение в политических кругах Австрии, но после аншлюса эмигрировал в Швейцарию. Он не скрывал неприязни к нацизму и мечтал о восстановлении монархии Габсбургов в Австрии. Однако это не мешало ему передавать Лонгу сведения, которые он получал от друзей. Австрийского монархиста-аристократа Шандор назвал Грау. Граф, вероятно, так никогда и не узнал, что в советской разведке он значился под таким псевдонимом…