В лапах зверя
Шрифт:
— Короче так, девочка, — начинает он, и я поздравляю себя с маленькой победой, — я до недавнего времени про тебя нихрена не знал.
Ну, понятно… А тут внезапно узнал.
— А тут внезапно узнал… — словно слышит он мои мысли, — не вовремя, блять.
Пожимаю плечами. Дети — всегда не вовремя. Мама так говорит.
— Как вы познакомились с мамой?
Он тормозит, видно, сбиваясь с мысли, чуть заметно морщится, идет к барной стойке, набулькивает себе чего-то определенно крепкого из квадратной бутылки.
Жду, мне торопиться, похоже, некуда.
Страшно даже представить,
И, кстати…
— Мне надо маме позвонить…
Телефона у меня нет, дядя Сережа отобрал еще в машине по пути сюда, но наверняка здесь есть, откуда позвонить. Номер ее я знаю…
— Нет, — спокойно отказывает мне отец, — нельзя.
— Почему? — удивляюсь я, — она будет волноваться же… Я понимаю, что со своего нельзя было, чтоб не отследили, но почему с вашего…
— Ты, все же, ебнутая, — говорит отец, — зря я на гены понадеялся. К ним мозги еще нужны, а они у тебя — от матери, похоже.
— Не надо так про маму говорить, — обрываю я его. И пусть внутренне я вполне согласна, потому что мама — та еще звезда… Но это я могу говорить. И про себя. А он — не может.
Она меня рожала и воспитывала, в конце концов, как умела, пока он… Где-то был! И, судя по квартирке, нифига не бедствовал!
Отец молчит, переваривая мое хамство, отпивает еще, видно, для успокоения нервной системы, затем наливает второй бокал, толкает мне.
— Выпей.
— Я не пью.
— Правильно, – кивает он, — ладно… Сейчас сложная ситуация, Лика… Блять, никогда не думал, что у меня дочь будут Анжеликой звать, — неожиданно усмехается он, — твоя мамаша… Ей эта хрень нравилась, французская… Все время, помню, по видосу крутила… Как только нарыла у меня в доме этот бред?
Он крутит головой, и лицо его становится таким… Странным. Мечтательным даже. Словно вспоминает о чем-то теплом и веселом.
Меня как-то это выражение даже чуть-чуть примиряет с действительностью. Если он, вспоминая о маме, такое ощущает, то, может, и я не ошибкой была? Ну, или не совсем ошибкой…
— Почему вы расстались? — спрашиваю я.
Он переводит взгляд на меня, и глаза теряют теплоту. Острыми опять становятся, жесткими.
— Мать не говорила? — отпивает он еще из бокала.
— Нет.
— Она не захотела меня ждать, — он отворачивается, щурится на город за окном.
А я смотрю на его профиль, жесткий, по-мужски красивый, и думаю, что в молодости мой отец, наверно, вообще огнище был. Он и сейчас полне себе ничего: высокий, крепкий, без живота, с сединой и крутыми морщинами у губ и глаз. Такой Харрисон Форд на русский лад, только поострее и погрубее.
Маму можно понять, что повелась.
А вот что не стала ждать…
— Из тюрьмы?
— Оттуда, — кивает он.
Ну… Тоже можно понять…
— Я про тебя не знал, — снова говорит он, — она нихера не сказала… А когда я через десять лет вышел, она уже давно свалила из города… Я не стал искать, не до того было.
— А как узнал? — удивляюсь я.
— Люди добрые сказали, — усмехается он, — я не поверил… Но проверил… Оказалось, правда.
— И давно?
— Пару месяцев, — отвечает он, — смотрели за тобой… Я все думал,
надо оно или нет…— То есть, ты знал, в какой заднице я живу, и еще и думал? — вырывается у меня, и вот обиду не могу сдержать.
Вспоминается, что я за эти два месяца как раз на выпускном побывала, в перешитом из старого маминого платье. Одноклассницы ржали.
А потом как на линейку в каблуху шла… И юбку свою, единственную тоже, стремную. Над ней, а еще над моими белыми волосами, которые вообще ни в какую укладку не укладываются, тоже ржали.
И отчима вспоминаю.
И…
Ой, да много чего!
А этот, значит, наблюдал и думал, надо ли мне!
— Ты не знаешь, как я живу, девочка, — отвечает мне отец, — и лучше бы не знать тебе…
— Тогда почему я здесь, в итоге?
— Потому что у меня проблемы. А еще крыса завелась.
— А я причем?
— А ты — мое единственное слабое звено…
Молчу, переваривая информацию.
Слабое звено, значит… Жила себе, жила… Бедненько, грустненько, не видя перед собой никакого особого будущего, даже не размышляя о нем!
Тут бы насущные проблемы решить, вот честное слово, не до планов!
И надо же, в один момент эта моя не самая счастливая жизнь оказалась под угрозой! Вот за что? Ну ладно бы успела погулять вволю! Тряпки красивые потаскать, в салоны походить дорогие, на тачках погонять… Да в универе крутом поучиться, в конце концов! Всегда же хотела! Тогда понятно было бы, что за все надо платить!
А мне сейчас за что?
За грехи и сладкую жизнь папаши, которого я в глаза не видела всю свою жизнь?
Хочется вскочить и проораться, прямо от души так!
Но смысла нет.
Я попала в замес просто потому, что папаша меня не вовремя нашел.
Блин, что такое не везет, да…
— И дальше что? — голос мой, на удивление спокойный, даже меня саму поражает.
Отец с уважением поднимает бокал с выпивкой, салютуя.
— Молодец. Крепкие нервы.
Молчу, никак не комментируя, хотя ужасно хочется, да.
— Дальше… дальше тебя надо куда-то деть.
— В смысле? — не понимаю я, — куда еще? У меня дела свои, так-то. Учеба… Мама…
— Забудь, — отец морщится так, словно я о чем-то настолько незначительном говорю сейчас , что даже разговора не стоит.
— Что значит, забудь? — не собираюсь я идти навстречу и понимать его мимику, — мне домой надо! Это из-за тебя там проблемы! Решай их, и я поехала!
Мне кажется, я этим высказыванием отца до глубины души поражаю, потому что он реально рот открывает и не сразу находит, что сказать.
А когда находит…
Ну, в общем, отчим так высказываться не умеет… Цветисто получается, прямо песня, даже заслушиваюсь.
От двери раздается ржач дяди Сережи:
— Охеренно, Сурен! Твоя девочка, теперь вижу!
Отец с неудовольствием поворачивается к скалящемуся подчиненному и тот, мгновенно поскучнев, протягивает трубку:
— Волк вернулся.
Отец, приподняв бровь в удивлении, берет телефон:
— Привет, брат, давно в стране?
Слушает ответ, смотрит на меня, словно решая что-то, затем выходит в другу комнату, говоря по пути: