В моей руке – гибель
Шрифт:
— Как странно… необычно. Не проще ли было этого типа застрелить, или оглушить, или… — Катя, затаив дыхание, измеряла глубину своего жестокосердия.
Увы, ни Сладких, ни тем более этого Гранта ей не было жалко совсем. Она прекрасно сознавала эту свою черствость, но даже и не пыталась ее в тот миг преодолеть.
— И что же теперь все это — висяк? — задала она новый вопрос.
Воронов взглянул на часы.
— Чего, Кать, не знаю, того не знаю, — признался он. — Дело на нас, значит, будем по нему работать, а удачно теперь или неудачно… ладно, мне пора. Спасибо за теплые слова насчет моих сочинений.
От спокойного профессионального пессимизма Воронова
„Интересно, будут ли теперь Никитины орлы столь же ревностно пахать по делу убиенного киллера? — уныло размышляла Катя. — Никита всю эту публику на дух не переносит.
Его тайное кредо всем известно: чем больше и чем скорее они друг дружку перегрохают, тем воздух станет чище, так что… возможно, он теперь просто вид сделает, что они работают по этому убийству, а на самом деле палец о палец не ударят. Кому этот киллер нужен-то? Кто о таком плакать станет?“
Однако пускаться в дальнейшие дилетантские размышления ей не захотелось. А захотелось, причем смертельно, немедленно пообщаться с начальником „убойного“.
Но временило обеденного перерыва еще было много, день только начинался, пришлось ждать. Катя трудолюбиво корпела над очередным „кровавиком“ для „Дорожного патруля“.
Изредка обращалась к компьютеру — надо было уточнить кое-какие данные. Неожиданно забастовала ручка. Стержень кончился. Катя полезла в сумку за запасной и наткнулась на базаровские „блюблокерсы“. Мигом и творческое настроение пропало, и трудолюбие иссякло. Вспомнились ваганьковские похороны, клан и…
В пятницу Кравченко вернулся в половине первого ночи под сильнейшими парами. Катя знала: даже в таком опасном состоянии драгоценный В. А, садится за руль, наплевательски относясь ко всем запретам ГАИ. Сколько раз она с ним из-за этого ругалась! Даже вон выставляла, но…
Наутро в субботу, еще в постели, она попыталась закатить ему скандал насчет „пьянства, разгильдяйства и преступного авантюризма“, но Кравченко сквозь сон лишь томно улыбался ей и зарывался лицом в подушку. За завтраком она делала вид, что дуется на него, а он ел так, что аж за ушами трещало.
Потом ей предстояло выступить в роли верной женушки, собирающей мужа в командировку. Кравченко летел в Австрию всего лишь на две-три недели, а брал с собой жуткое количество вещей. Порой Кате хотелось комом запихать все эти его шмотки в чемодан и, подобно героине незабвенных „Женщин на грани нервного срыва“, шваркнуть его из окна квартиры в мусорный контейнер.
Кравченко, протрезвевший, гладковыбритый, пахнущий туалетной водой, мятной резинкой, жутко подлизывался, беспрестанно путаясь под ногами. Это у него называлось „помогать собираться“. Он мило болтал, а по сути сплетничал про Базаровых и вчерашние посиделки в узком кругу. От него Катя узнала новость: на мальчишнике отсутствовал Иван — младший брат близнецов.
— У них, по-моему, напряженка какая-то в отношениях, — делился Кравченко. — Ну, я особо-то не вникал, но по виду точно. А чего, собственно, им делить? Видела, как живут?
У каждого — по тачке, да по какой! Даже у этого шкета то ли „Опель“, то ли „Ауди“, но он, близнецы говорят, что-то трусит, за руль не садится… Дядя Володя никого из сынков не обидел. При таких деньгах это, правда, нетрудно.Тут Катя выслушала подробнейшую справку о том, что после слияния таких нефтяных гигантов, как „Юкос“ и „Сибнефть“, компания, в совет директоров которой входил Владимир Базаров, „Нефть и газ России“ окончательно вышла из-под опеки „Юкоса“ и теперь самостоятельно конкурирует со слившимися гигантами и с „лукойлом“, и даже с… В подобных делах Катя ничего толком не понимала, а посему пропустила весь пространный комментарий мимо ушей. Конечно, спора нет, Базаров — человек с большими деньгами. И отец его тоже был не бедный, этот покойный патриарх отечественного кино, и братец зеркало европейского постмодернизма в кинематографе, а вот сыновья…
— В бизнесе при отце один только Димон кружится, — дальше делился Кравченко. — На пользу ему ваш юрфак пошел. Башка у него светлая: где-то в юридическом отделе фирмы дела делает. И зарплата — дай бог. Это папаша в совете директоров давит, чтобы компаньоны для его сынка не жадничали, двигали его карьеру. А вот Степа окончательно с правоведением расстался. Знаешь, какой у него талант открылся? Я вчера узнал — чуть не упал.
— Какой? — Катя спрашивала машинально: складывала в спортивную сумку Вадькину обувь.
— Педагогический. — Кравченко хмыкнул. — А предмет, знаешь, какой он себе избрал? Ни много ни мало — жизнь и смерть.
— Как это?
— Любитель он, профан, а туда же… С Серегой нашим они одного поля ягоды. Идеалисты. Экспериментаторы.
— Как это? Я не понимаю.
— Ну ты знаешь, где мы с ним накоротке сошлись. — Катя прежде слыхала от Кравченко, что особо сблизился он со Степаном Базаровым на так называемых гладиаторских игрищах.
Кравченко иногда по профессиональной необходимости, а порой просто из любви к искусству посещал состязания по так называемому русскому бою: организовывал проведение занятий и спецсеминаров для сотрудников своей службы безопасности. Именно на этой „педагогической“ почве он и сблизился с Базаровым, который некоторое время был продюсером и устроителем „гладиаторских боев“. Катя не знала точно, как именно называется у этих чокнутых единоборцев тот, кто организует и финансирует этот безобразный мордобой, да и знать не хотела.
— Ас ринга, или как это у вас там зовется… с ковра, он разве совсем ушел? — вяло полюбопытствовала она.
— Угу. Точнее, его ушли. Пришлось. Не законтачил он с Динамитом, ну и…
— А кто такой Динамит?
Кравченко только руками развел, ну ты, мол, даешь! Катя спохватилась: господи, да это какой-то там у них чемпион.
Вадька им просто болеет, даже однажды, помнится, Катю возил в спорткомплекс любоваться на эту знаменитость.
— Отчего же Степан с этим взрывоопасным не поладил?
— Это их дела. Степа своих секретов не открывает. Да мы с ним год не встречались — много воды утекло. Я и не знал, что у него творится. Вчера он рассказывал, мол, у него уже свое дело — военно-спортивная школа для молодежи. Они с Мещерским как клещи друг в дружку вцепились насчет проблем какого-то там выживания, адаптации к экстремальным условиям и… Словом, скука для подготовишек. Но вообще, судя по пленке — он нам кассету демонстрировал, — в его доморощенном спортколледже вроде бы все уже налажено. Я вот когда вернусь с нашего с Чучелом Сен-Готарда, загляну к Степке на огонек. Может, что путное и для своих мальчиков у него почерпну.