В моей руке – гибель

— Вот взгляни: некий Яковенко Андрей Геннадьевич. — Он положил на стол Колосова фото — распечатку с компьютера, откуда глядел молодой мужественный блондин в тельняшке и камуфляже, с усиками и заметным шрамом над правой бровью. — Старший лейтенант. Сотрудник спецподразделения „Сирена“. Пропал без вести тридцатого апреля сего года. В программе есть все на него. Он за Центральным окружным управлением числился. — Егоров вздохнул. — Пропал парень. Картина такая: после сдачи дежурства в здании министерства на Житной примерно в 8.30 он убыл с места службы, а домой так и не вернулся.

— А где он живет?

— Недалеко, на Варшавском шоссе. Отец, мать, сестренка… Они люди ученые, сначала особо не волновались. В „Сирене“ этой, сам знаешь, какая работенка — объявляют ЧП, мигом на вертолет и хоть в Грозный, хоть на Камчатку бросают. Спецподразделение „Сирена“ было элитным министерским отрядом, специально созданным для борьбы с вооруженным терроризмом. Однако на следующие сутки, когда он так и не вернулся, родители позвонили начальнику Андрея.

Ну и дело завертелось. В принципе его искали в основном по Москве, однако…

Колосов посмотрел на фотографию, затем вопросительно глянул на Егорова:

— Что-то с нашей стороны есть?

— В программе есть одна подробность насчет родственников. Так вот: бывшая жена Андрея проживает в Раздольске.

Они в разводе уже полтора года. Там есть информация, что ее опрашивали местные сотрудники — им ориентировка пришла, и товарищи Андрея — они тоже в его поиск активно включились. Однако никто ничего не узнал, жена все отрицала. Ваше убийство, конечно, никакого отношения к этому не имеет, хотя… Я слыхал, вы там при осмотре кое-какие странности выявили. — Егоров помолчал. — Это я тебе для расширения кругозора, Никит. Если предположить двое в этом дачном местечке за один месяц и… Словом, будешь в Раздольске, поимей в виду: а вдруг это место, где у нас люди пропадают?

Эта косноязычная и туманная фраза звучала в устах Егорова весьма многозначительно. Однако соглашаться с такими голословными предположениями Никита не собирался: с одной стороны. Сладких, Грант, заказуха, с другой, эти без» вести пропавшие… Какая тут может быть связь? И потом, даже факт смерти их пока точно не установлен — трупы-то до сих пор не найдены. Так что…

Однако по инструкции он был обязан организовать проверку любой, даже, возможно, ложной информации по делу.

Поэтому он связался со Спицыным, и тот пообещал поручить участковому снова навести справки по делу и Соленого, и Яковенко: повторно допросить соседей алкаша и бывшую жену сотрудника «Сирены».

В Раздольском отделе, а они добрались туда уже в пятом часу. Катя сначала оказалась предоставленной самой себе: Никита заперся в кабинете с начальником ОВД — он и Спицын явно секретничали. Она терпеливо дожидалась в дежурной части. Минут через пять туда заглянул пришедший с улицы молоденький лейтенантик — худенький, как тростиночка, в пилотке, лихо сдвинутой набекрень, новеньком мундире и с планшеткой в руках. Типичный участковый. К нему тотчас же ринулись две гражданки, караулившие в коридоре. Катя от нечего делать прислушалась к их разговору. Тетки громогласно жаловались на то, что у одной похитили мелкий рогатый скот — козу, а у другой несколько куриц. Они требовали от участкового, чтобы «наглому разбою был положен конец, а к вору-подлецу приняты меры».

— Уж не первый случай у нас на Мебельном! — кричала одна. — Вон у Базыкиных тоже коза пропала, а у Сидоровых кролики! Только они богатые у нас, жалиться к вам не пошли.

А мы с Настеной — бедные, одни пацанов ростам, для нас и курица — ущерб значительный. Так что, дорогой товарищ, будь добр, меры принимай… А уж если ваш беззубый закон не позволяет к этому вору статью какую подвести, скажи нам, мы с ним по-свойски, по-деревенски посчитаемся.

— Все наш закон позволяет, дорогие гражданочки, и меры и контрмеры, морщился участковый. — Только скотинка-то ваша того… Кому она нужна-то, господи? Сама куда-нибудь убрела. А ведь тут дело возникнет, вы вдумайтесь. Уголовное дело! Ответственность, морока занятым людям, и, тьфу, по такому пустяку — коза, видите ли, испарилась!

— Моя Маруська мне пять литров молока давала, — взвилась одна из теток. — И убечь сама никуда не могла — к колышку, зараза, была привязана. Я ее на травку пустила, а вы…

Если не примешь заявление — к прокурору пойдем!

— Что за люди! Давайте уж, — участковый сунул бумаги в планшетку. — Мне только живность вашу искать сейчас. Тут у нас дела серьезные — убийство в районе, небось слыхали, а вы с такой мелочовкой…

— Коза моя была источником дохода целой семьи. У меня двое вон мал мала. Ты, что ль, им теперь молока отдоишь?

У тебя и доилка небось еще не выросла!

— Но-но, — лейтенантик вспыхнул до корней волос. — Без оскорблений при исполнении.

Катя отвернулась, чтобы его не смущать. М-да-а, кражи скота в сельской местности. Как-нибудь надо тиснуть по этому поводу статеечку в «Сельскую жизнь». Для этого молодца, конечно, подумаешь, коза, а для деревенских…

В дежурку заглянул Колосов, и участковый тут же выпроводил назойливых жалобщиц восвояси.

— Как поручили — все исполнил, товарищ майор. — Он достал из планшетки блокнот. — У всех был, со всеми беседовал. Тут вот показания соседей Соленого. А тут… Жена Яковенко Ганичева Лидия Александровна, семидесятого года рождения, местная. Но она ничего о муже своем бывшем сообщить не может. Плачет только, — он вздохнул. — Она сейчас не в Раздольске с родителями живет, как в ориентировке указано, а на Мебельном.

— На Мебельном? — Колосов нахмурился. — И давно?

— Полгода уж как. Бабка у них померла, дом там оставила.

Ну, Ганичева туда и перебралась. Работает она в Павлово-Посаде. Ей до станции на электричку ближе с Мебельного — через лесок, и там. С мужем бывшим, с этим Яковенко, в тот день, тридцатого апреля, говорит, они не виделись. Он ей звонил на Пасху. Ну и все.

— А почему они развелись, не спрашивал?

— Спросил. Говорит, ей его работа обрыдла. Дома почти не бывал, получал мало. Она его все куда-нибудь в охрану устроиться просила, а он органы бросать не хотел, ну и конфликтовали… Не фронтовая подруга, в общем, эта гражданочка.

— Яковенко мог знать, что она на Мебельный перебралась?

— Конечно. Он же ей звонил. А потом он же сам ее со всем барахлом туда и перевез — у него «москвичек» родительский, ну помог бывшей супруге.

Катя слышала их разговор и ничего не понимала: это кто еще такой Яковенко? И почему это Никита при упоминании Мебельного поселка так насторожился? Правда, спроси она его — он бы и сам сейчас не ответил. Может быть, его встревожил тот факт, что Мебельный, где проживала жена пропавшего без вести, располагался всего в пяти километрах от Половцева, где столь странным и диким способом замочили Антипова? Ну что из того? Что из всей этой пестрой мозаики вытекает?

Явно, что пока не вытекало ничего. Но Колосов все же заметил:

— Ты вот что, лейтенант… Это дело серьезное. Без вести пропал наш коллега, брат по оружию. Так что приложи максимум, понял? Поспрашивай на Мебельном, на станции, ну и вообще… Фото вот это покажи. Парень Яковенко был рослый, видный, а вдруг…

— Есть, — участковый кивнул. По его серьезному насупленному виду Катя поняла, что пропавшего без вести этот молодец будет искать с гораздо большим рвением, чем каких-то там коз.