В небе Ленинграда

– Вот и все,- закончил свои воспоминания Петр Андреевич.- Сгорел на земле. Так и не стало этого аса. Жаль, что не удалось взглянуть на него хоть на мертвого. Не дешево достался он нам.

Немец, сидевший за соседним столиком, вдруг быстро поднялся и подошел к советским летчикам.

– Прошу извинить меня.- по-русски обратился он к

Пилютову.- Я слышал ваш рассказ. Все в нем верно, кроме одной детали, быть может, теперь не столь существенной для вас, но весьма немаловажной для вашего противника.

Пилютов с удивлением посмотрел на незнакомца.

– Да, кроме одной,-повторил немец, внимательно рассматривая Пилютова, и добавил:- Так вот вы какой!

Пилютов, ничего не понимая, пожал плечами и спросил:

– Так что же неверно?

– "Желтоносый" не сгорел, он жив.

– Вот как!- смешался Пилютов.- Откуда это вам известно?

– Кому же и знать, как не мне!
– Незнакомец вдруг щелкнул каблуками, особенно четко, как это умеют делать только кадровые военные, и, заранее наслаждаясь произведенным эффектом медленно произнес: - Разрешите представиться: "Девятнадцатый желтый".

– Затем он рассказал, как, сбитый в последнем бою Пилютовым, все же сумел приземлиться. На льду его подобрали советские солдаты. Летчика доставили в госпиталь, а после лечения отправили в лагерь для военнопленных. В плену он научился довольно свободно разговаривать по-русски. После войны он в числе первых освобожденных военнопленных вернулся, на родину и стал жить в ГДР. Видимо, пережитое на фронте и в плену оставило в бывшем асе глубокий след.

Разгром "Карельского вала"

Я начал свои воспоминания рассказом об июньских событиях 1941 г. Закончу тоже июнем, но уже победного 1944 г. Но прежде позволю себе небольшое вступление.

В феврале 1942 г. решением Государственного Комитета Обороны меня назначили первым заместителем командующего ВВС Красной Армии. Это назначение свалилось буквально как снег на голову. Я долго и безуспешно гадал, кому обязан столь крутым поворотом в служебной карьере. Лишь много позже узнал, что моему столь большому повышению содействовал А. А. Жданов. Но в то время об его участии в моей судьбе я даже не подозревал, Андрей Александрович ни словом не обмолвился об этом. Более того, при расставании он сделал вид, будто мой перевод в Москву полная неожиданность и для него.

В одиннадцатом часу ночи 1 февраля 1942 г. меня срочно вызвали в Смольный. Жданов прихварывал и потому принял меня полулежа. Как всегда, приветливо поздоровавшись, он осведомился, как идут дела в моей "епархии", помолчал, внимательно глядя на меня, и вдруг тихо, по четко произнес:

– К сожалению, Александр Александрович, нам придется расстаться. Вас срочно вызывают в Москву.

В моей памяти еще очень свежи были частые смещения военачальников, особенно в первые месяцы войны, и я, хотя за собой никакой вины не чувствовал, встревожился.

– Скажите, товарищ Жданов, я в чем-нибудь провинился? Не справился с работой?- напрямик спросил я.

– Ну, что вы, что вы!
– Жданов даже приподнялся на диване.- Напротив. Вас назначают на новую, очень ответственную работу.

Но повышение не прельщало меня. Я привык к Ленинграду, а за семь месяцев войны еще больше сроднился с городом, с его героическими защитниками и мужественным населением и потому попросил оставить меня на прежнем месте.

– Не в моей власти,- и Жданов развел руками.- Да и так надо. Так надо,повторил Андрей Александрович.- Улетите завтра же. Вас уже ждут. Явитесь сразу в ЦК партии, там вам все объяснят. Ну, желаю успехов на новом месте. Мы же расстаемся с вами с самыми добрыми чувствами. Семь месяцев бок о бок - это что-нибудь да значит.

Я зашел к командующему фронтом М. С. Хозину попрощаться. Хозин высказал сожаление.

– Не забывайте Ленинградский фронт,- на прощание сказал он.

2 февраля 1942 г. я вместе с адъютантом Л. Смирновым на единственном оставшемся у нас исправном бомбардировщике Пе-2 улетел в Москву. Вел самолет Владимир Александрович Сандалов. (Замечу, кстати, что через несколько месяцев Сандалова за боевые действия под Ленинградом представили к званию Героя Советского Союза и я, будучи в то время уже командующим ВВС Красной Армии, утвердил это представление. А вскоре появился и Указ Президиума Верховного Совета СССР.)

В пути нас застала непогода, и мы заночевали в Череповце. В Москву на Центральный аэродром прилетели утром 3 февраля. Днем я был в ЦК партии, где и получил должную информацию, а вечером был принят Сталиным.

Так кончилась самая памятная и дорогая сердцу страничка моей фронтовой биографии. Начиналась новая. Однако покидал я Ленинград с уверенностью, что фашистам никогда не бывать в нем. После сокрушительного разгрома гитлеровских войск под Москвой коренной поворот в ходе войны в нашу пользу почувствовала вся страна. И мы, ленинградцы, уже в то самое тяжкое для города и фронта время не просто мечтали, а обменивались мнениями и строили планы, где и когда будем прорывать блокаду.

Провожали меня ближайшие помощники - полковники В. Н. Жданов и С. Д. Рыбальченко, полковой комиссар А. А. Иванов, главный инженер А. В. Агеев и еще несколько сослуживцев. Прощаясь с боевыми соратниками, я сказал, что скоро придет праздник и в наш город и что гнать врага от Ленинграда будем вместе.

Но участвовать в прорыве блокады в январе 1943 г. мне не довелось, хотя и очень хотелось. В то время я по заданию Ставки находился на Донском фронте, откуда руководил действиями советской авиации, помогавшей нашим наземным войскам в ликвидации армии Паулюса.

Не пришлось мне непосредственно участвовать и в январско-февральской операции 1944 г., в результате которой Ленинград был полностью освобожден от блокады, а 18-я и 16-я фашистские армии оказались отброшенными на рубеж Чудского озера и реки Великой.

Только в июне 1944 г. наконец-то вновь оказался на берегах Невы. Приехал я в Ленинград в качестве представителя Ставки с заданием проверить готовность авиации фронта и КБФ к предстоящей операции на Карельском перешейке и затем координировать ее боевые действия.

Для операций 1944 г. характерным было не одновременное проведение их по всему советско-германскому фронту, как в предшествовавшем году, а последовательное, одна за другой. Но старое испытанное правило: бить врага непрерывно, не давать ему передышки, оставалось в силе.

Такой план был не случаен. Он позволял нам создавать на решающих стратегических направлениях мощные ударные группировки, держал противника в постоянном напряжении и заставлял его усиленно маневрировать большими массами войск, которые требовались для затыкания брешей в обороне. Кроме того, такой метод ведения наступления путал гитлеровцам все карты, мешал им разгадывать наши замыслы и заранее готовиться к отражению ударов.