В оковах его власти

Вот только и тут Надя считала себя виноватой, потому что обрекала другого человека на те муки, от которых уберегла Сашу. Мерзко? Да. Подло? Наверное, но иначе она бы поступить не смогла. В ней была черта — идти до конца и не сворачивать на полпути. Будет больно, страшно, сложно, но все это лишь тернистый путь, по которому ей суждено идти самой без оглядки на прошлое. До конца с верой в саму себя и в Бога.

И Надя обязательно справится, как-нибудь. Она будет бороться, будет стараться, а если не выйдет…что ж, она пыталась. Хотя бы попыталась сделать что-то, но провалилась. Отрицательный исход — это тоже исход. Что до любви, то она в этой девушке не умрет никогда, просто потому что…

Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.

ГЛАВА 25

БЕЛОВ

Мы сместились в общий зал, где народу значительно уменьшилось. Руки чесались надеть перчатки и поспарринговаться с кем-то. Ваха явно прочитал это желание, бегущее строкой по моему лбу.

—Хочется, да?

Не то слово, разумеется. Но я тоже не дурак, с первого раза понял, что да как после слов врача о том, чем это чревато. Жить-то хочется несмотря ни на что. Просто однажды я прошел комплексное обследование, где мне поставили совершенно однозначный диагноз, предшествующий печально известной деменции боксеров. В свои года стать таким никто бы не захотел, так я и слез с иглы бокса, оставив себе тренировки с грушей. Много лет подряд в зале отдыха моего рабочего кабинета висела она, но хватило ненадолго. Два месяца. И тогда Ваха повесил новую. Теперь, надеюсь, не стоит даже пояснять уровень стресса, получаемого на моей работе?

—Очень скучаю по этим ощущениям.

Кто бы что ни говорил, но бокс — это совсем не про спорт. Это скорее про умение сдерживать свою злость и выплескивать её исключительно в отлаженных и натренированных движениях. Сублимация. Способность выстроить из себя целостного человека. Кто скажет, что просто так ему нравится бокс, — врут. Они все приходят сюда за адреналином и снующему по крови предчувствию победы. Это ощущение невозможно стереть из памяти и невозможно ему противиться. Как ни крути — исход один, ВСЕ ПРИХОДЯТ В БОКС ЗА ЖЕЛАНИЕМ ОБУЗДАТЬ ЗВЕРЯ, рвущегося наружу, и получить дозу адреналина.

Я своего, выходит, обуздал другим путем. Смирением. Это пришло с возрастом, по молодости я был не слишком уж терпелив, и куда менее способен был на полумеры.

—Да, было времечко, не то что сейчас. Другая молодежь.

—Мы тоже для наших стариков были другими, Ваха, а дети они всегда другие. И в лучшую сторону другие. Смышленее, мудрее, и так дальше по списку.

—Ты давно такой умный стал? — он усмехнулся и посмотрел на меня исподлобья.

—Не знаю, внезапно как-то шандарахнуло.

По телу приятно разливалось тепло. Мы уселись за барную стойку, стоящую прямо в общем зале и впервые за долгое время говорили, как нормальные люди. Неприятно рубануло по грудине осознание того, что мне этого сильно не хватало. Вот так вот сидеть и говорить с другом. Как раньше. Будто бы никакого дерьма между нами не произошло.

И тут я получил звонок от сына, чем был приятно удивлен. Сражен наповал. Он первым изъявил желание поговорить. Конечно, я догадывался о причинах, побудивших его к этому, но все равно надеялся, что мы сможем мирно урегулировать вопрос.

—Кажись, сегодня я все-таки побоксирую с человеком, а не с грушей, — выдал я, допивая остатки коньяка, теперь не кажущегося мне таким уж невыносим на вкус.

—Ты так и не рассказал ему ничего? —Ваха разлил еще по одной и протянул стакан мне. Я взял его в руки и начал рассматривать янтарную жидкость, прокручивая емкость в руках.

—Нет. Не знаю как.

—Ртом, Белый. Ты сына терять не должен из-за ошибок других людей. Хватит уже. Азизе ты больше ничего не должен, как по мне. Отбегался. Свой срок отбыл, так сказать.

—Время разрушать и время строить, да? — я чокнулся с его стаканом и еще раз опрокинул в себя соточку. —Перчатки есть?

—Пфф, целый шкаф. Бери любые.

Я встал, ощущая, что все еще могу двигаться без вертолетов. Это есть зер гуд. Напялив первые попавшиеся, я подошел к груше и точечным ударом приложился правой. Затем левой. Правой. Левой. Снова и снова. Пока пот по спине не полился, пока мозг не включился окончательно, настраиваясь на самый главный мой бой. Бой с самим собой. Цель одна — мой сын, за него я готов сражаться с кем-угодно и до победного конца.

В какой-то момент мне в спину прилетел удар. И я печально улыбнулся, понимая, кто это был.

—Ты какого хера без моего ведома с моей женщиной какие-то дела имеешь, а? Ты не смей к ней вообще подходить! —сын пылал от злости. Руки его подрагивали от струящегося по телу праведного гнева. Вероятно, он прав в том, что злился. Наверное, будь я на его месте, поступил бы так же. Но как еще я должен был до него достучаться? Чтобы быть услышанным, порой нужно действовать через других людей и издалека.

—Если бы я все проблемы решал, как ты, то сейчас я бы не был там, где я есть. Предлагаю спокойно поговорить.

Во мне тлело спокойствие. Может в силу принятого на грудь спиртного, может потому что это был уже мой предел — нет смысла изводить себя дальше. Но мои слова щелкнули по носу сына, теперь он распалялся все сильнее и сильнее, не желая даже допустить вероятность обычных переговоров. Хотя даже заключенным дают возможность сказать последнее слово, а я вроде как сидеть не собирался. Чем я хуже?

—Я не хочу тебя видеть. Но сейчас ты выслушаешь меня и зарубишь у себя на носу, что Василиса — это моя, бля*ь, зона ответственности, и не смей тыкать свой нос, куда тебя не просят, ясно тебе? Увижу просто рядом с ней — переломаю ноги, будешь на коляске на работу ездить, — он толкнул меня в грудь, но это вызвало лишь улыбку. А еще гребанную гордость за то, что у меня такой сын. Не просто пацан зажравшийся какой-то, а настоящий мужик. И мало того, что он сейчас защищал свою женщину на словах, он был готов рвать за нее глотки и буквально физически.

Я тоже был способен на многое, и лучшая идея из всех возможных посетила мою голову.

—Давай пари, если на ринге победишь ты, так и быть, я больше не буду вторгаться в твою жизнь и жизнь Василисы. Если я уложу тебя на лопатки, то после мы поговорим нормально и без прикрас. Что скажешь, сын?

Лицо Руса зарделось, а брови хмуро сошлись на переносице. Он бесился адски, но все равно согласился, пусть мне и пришлось немного применить манипулятивные средства. Мне с ним разговор был нужен, и раз уж сын сам ко мне пришел, грешно было не воспользоваться всеми открывшимися возможностями.