В плену сомнений

Но прошлой ночью…

Черт побери, прошлой ночью он зашел слишком далеко. После небольшого разногласия, вызванного спором, равно ли по силе поэтическое вдохновение у Хью Мориса и Горони Оуэна, он неожиданно усадил Джулиану к себе на колени и заставил замолчать великолепным поцелуем, повлекшим за собой еще множество безрассудств. Их ласки стали нетерпеливее и горячее Спустя некоторое время его рука скользнула под ночную сорочку, затем, достигнув впадинки между ног Джулианы, принялась нежно гладить то, что обещало стать для нее источником будущих сильнейших наслаждений.

Как и прежде, Джулиана поначалу с негодованием оттолкнула его руку, но затем, вспыхнув от смущения, позволила ему сгладить новизну открытия шквалом неистовых поцелуев. И когда его рука, вновь проделав только что проложенный путь, нащупала маленький, увлажнившийся от ожидания бугорок, Рис услышал блаженный стон, сорвавшийся с ее губ.

Так протекла целая неделя наслаждений.

И целая неделя мук.

Воган только бессильно скрипел зубами, с трудом справляясь с возбуждением, доставлявшим ему теперь нестерпимую физическую боль. Сегодня он должен был во что бы то ни стало положить конец этим мучениям. Желать ее тело днем и ночью стало поистине невыносимым страданием для него.

После каждой ночи, полной ласк и прикосновений, лишь возбуждающих, но не утоляющих, Рис просыпался от мучительной боли, жаждущий облегчения. У него больше не было сил выносить эту муку. Он страстно желал засыпать и поутру просыпаться в объятиях любимой. И еще он желал уберечь Джулиану от ее бесчестного отца.

Сегодняшний вечер должен все решить. Этой ночью он не зайдет слишком далеко в своих ласках. Если Джулиана отвергнет предложение, которое он намеревался ей сделать, он не останется с ней больше ни на минуту и положит конец этой изощренной муке. Если же она согласится, то всего лишь несколько дней томительного ожидания – и она будет полностью принадлежать ему.

Он спрятался за деревом, росшим под самым окном Джулианы, и принялся ждать. Осторожно выглянув из своего укрытия, Воган с радостью обнаружил, что семейство Сент-Албансов заканчивает десерт. Еще несколько минут, решил он, оценив обстановку за столом, и можно будет наконец пробраться в комнату Джулианы.

Внезапно Рис вздрогнул: за столом сидела Джулиана. Как могло случиться, что она покинула свою комнату? А может, никто и не собирался запирать ее на две недели, и она просто все это выдумала?

При этой мысли гнев овладел им. Неужели она лгала ему? И не было вообще никакого наказания? В конце концов, он исправно являлся к ней в указанное ею самою время и потому не мог узнать о том, действительно ли Джулиану не выпускают из комнаты. Все, что ему оставалось, – это только верить ее словам. Значит, могло и не быть никаких суровых мер. Значит, в тот злополучный день ее просто могли лишить ужина, вот и все.

Воган терялся в догадках, бессильно вцепившись пальцами в жесткую кору дерева; былые подозрения с новой силой вспыхнули в его мозгу и опять не давали покоя. Ему вновь казалось, что Джулиана намеренно проникла на собрание «Сынов Уэльса», воспользовавшись для этой цели платьем простолюдинки. Как бы то ни было, она – дочь своего отца, а отец ее – бесчестный человек, обманом завладевший чужим состоянием. К тому же Джулиана англичанка – и в этом также ее вина, как бы она ни клялась в любви к валлийской поэзии. Да и вообще, что привлекло ее, дочь английского графа, к такому простому валлийцу, как он?

Тут Воган заметил, что граф, должно быть, сказал нечто такое, что заставило Джулиану встать и покинуть Я свое место за столом. Кивнув на прощание родным, она Я удалилась к себе наверх. Несколько минут спустя в ее окне по обыкновению зажглась лампа – знак того, что Джулиана ждет его.

У Риса отлегло от сердца. Возможно, он все-таки заблуждался насчет ее неискренности. Возможно, ей всего лишь дозволено участвовать в семейной трапезе, чтобы затем вновь возвратиться в свою темницу.

Он сознавал, что безудержная страсть к Джулиане заставляет его отыскивать все новые и новые оправдания ее поведению, и увидеть истинную ее сущность было бы, для него настоящим страданием. Проклиная про себя медлительность ненавистного семейства, Воган с нетерпением дожидался, когда наконец сможет вскарабкаться наверх, в комнату к любимой.

Да, страсть к Джулиане была сильнее в нем, чем голос рассудка. И потому он не хотел предпринимать ничего, что бы могло охладить в нем это влечение. К тому же, видимо, и сама Джулиана была готова отдаться ему. Единственным его желанием было обладать ею, а все остальное пусть летит к черту. Если бы она была хоть немного опытней, Рису было бы гораздо легче осуществи задуманное, и он с наслаждением сделал бы своим соблазнительное тело с мягкой, белоснежной кожей.

Однако было ли чувство к Джулиане одним лишь влечением? Рис затруднялся с ответом. Днем, вдали от нее, все непреодолимей становилось желание говорить с нею, и потому он с таким нетерпением дожидался ночи, чтобы обсудить с Джулианой волновавшие его проблемы. Иногда он мысленно советовался с нею, вспоминая отдельные фразы, реплики, ее смех, ее сиявшие счастьем глаза. Джулиана сумела подчинить себе все его помыслы.

Теперь в гостиной дома Сент-Албансов царило заметное оживление: ужин был окончен, и все расходились по своим комнатам. Пару минут спустя Воган уже на дерево и, перебравшись на ветку, заглянул в окно Джулианы. Девушка сидела у туалетного столика и медленно расчесывала свои густые волосы. У Риса перехватило дыхание: густая масса рыжих волос поблескивала огненными искорками при каждом движении гребня.

В который раз сомнения вдруг одолели Вогана. Только слепая страсть могла бросить его, словно последнего глупца, в объятия дочери своего злейшего врага. Стараясь прогнать предательские мысли, он достал из кармана несколько камешков, специально заготовленных для такого случая. В первую ночь он неосмотрительно взобрался по узкому карнизу к самому ее окну и с мольбой пытался убедить Джулиану впустить его. Но сегодняшней ночью у него не было нужды прибегать к подобной тактике.

Наконец очередной камешек, ударившись о стекло, привлек внимание Джулианы. Она подбежала к окну, растворила его, и Рис увидел, как густой румянец покрыл ее щеки.

– Ты сегодня так рано… – прошептала она. – Почему же ты…

– Дай сперва войти. – И, стараясь сохранять равновесие, он ловко шагнул на карниз под ее окном и крепко схватился за выступ стены. Наконец, когда окно за ним закрылось, Джулиана предупредила:

– Летиция может прийти сюда в любую минуту. У нас совсем немного времени.

– Я знаю.

Сомнения, одолевавшие Риса последнее время, помимо его воли прозвучали обвинительной речью для Джулианы:

– Ты же говорила мне, что тебе не велено две недели покидать свою комнату, а я только что видел, как ты преспокойно сидишь за общим столом в гостиной!

И тут же пожалел о своих словах, увидев, как помрачнело от негодования ее лицо.

– Так, значит, ты шпионил за мной? – с обидой в голосе спросила Джулиана.

– Нет, я просто пришел раньше, потому что… – Он замолчал, видя, что она отвернулась, явно не желая выслушивать его оправдания. Какой же он подлец, если посмел обвинять в неискренности столь невинное существо!

– О, любимая, прости меня! Сам не знаю, почему ты еще терпишь все мои выходки. Я просто недостоин находиться с тобой рядом, прикасаться к тебе, моя милая.

Не поднимая на него глаз, Джулиана с обидой в голосе ответила:

– Я ужинала вместе со всеми, потому что так пожелал отец. Завтра он должен отправиться на несколько дней в Пембрук. – Воган явственно видел, как дрожали ее губы. – Потом он сразу же отослал меня к себе, но ты, верно, и сам это видел.

– Видел, но, как последний глупец, не хотел поверить своим глазам. – Он точно помнил, что граф отослал дочь сразу после окончания трапезы, но малодушно поддался обуревавшим его сомнениям. Оставался единственный способ высушить слезы, готовые уже хлынуть из этих прекрасных глаз.