В погоне за солнцем
Шрифт:
– Хочешь великий секрет?
– заговорщицки понизив голос, почти шепотом спросил я. И, выждав паузу, сообщил: - Мне все равно.
И, вдоволь полюбовавшись отразившимся на лице моего друга и ученика недоумением, пояснил:
– Честно, Корин. Я не могу разделаться с этим проклятым бессмертием уже целый век. По правде сказать, я уже почти отчаялся. Или совсем отчаялся? Не знаю. Но особых надежд не питаю. Я уцепился за твое предложение, как за соломинку, не потому, что всерьез рассчитываю на "успех" (хотя надежда - подлое чувство, и на какое-то мгновенье ей всегда удается обмануть разум), а потому, что мне нужна цель. Хоть какая-нибудь: надуманная, искусственная, лживая, мимолетная... Мне нужен путь, по которому
– Ты никогда не согласишься, Мио, - покачал головой Корин, грустно смотря на меня.
– На что?
– не понял я, с головой погрузившись в собственные мысли и, честно говоря, забыв, где и с кем нахожусь.
– Не согласишься на работу в Академии. Ведь это быт, статика. Смерть для тебя. Для такого тебя. Не важно, что изменится во внешнем мире. Ты действительно мертв. Давно и бесповоротно. Пока ты не изменишься сам, не отпустишь прошлое, все будет для тебя пусто и бессмысленно. Мне действительно жаль.
Корин говорил, и каждое его отрывистое слово болезненно отзывалось во мне. Потому что он хоронил меня заживо. Поняв, наконец, что я чувствую и кто я есть, он распрощался и с тем Мио, которого сам придумал, и со мной самим, настоящим. Корин понял меня - и смирился, готовый принять любое мое решение и не оспаривать его. И отпустить, если я захочу уйти навсегда.
И отпускал.
....так дети наивно и эгоистично верят, что мир не меняется, всё - навсегда, и родители будут жить вечно. Верят даже тогда, когда сталкиваются со смертью лицом к лицу. Дети не принимают смерть; не умеют ее принимать. Но от них ничего не зависит, и все идет своим чередом.
А он - мог повлиять. И по-детски не хотел отпускать.
Как взрослый, Корин осознавал и понимал мой выбор, был готов его принять - и уважал вне зависимости от того, нравится он ему или нет. Ребенок не может этого; потому что его мир - светел и ясен, хрустально-чист и упоительно прекрасен. В нем все счастливы, и нет большого горя. И дети не понимают, что, если выбор сделан, пытаться изменить что-то уже бесполезно.
Корин уже понимал, но еще верил. И всеми силами вытравлял эту веру, чувствуя себя глубоко несчастным и ненавидя себя за это. Взрослеть всегда больно.
Внутренняя ломка кривила лицо в ужасной гримасе боли и обиды. А я понимал, что молчать нельзя, что он прав, но не так, не настолько, и безумно хотел сказать, возразить - только не знал, как. Утешать? Оправдываться? Оспаривать правду? Нет, нет, все не то! Где мое треклятое красноречие, когда оно действительно нужно?!
– Корин, - медленно начал я, пытаясь подобрать слова, способные выразить невыразимое.
– Ты меня неправильно понял... вернее, понял как раз-таки правильно, но вывод сделал неверный. Я не собираюсь прощаться с жизнью, честное слово! Хочешь - пообещаю это еще раз, по-настоящему, добровольно? Говоря, что цель "временная", я лишь хочу сказать, что она не ведет к моей звезде. Но может привести. Перипетии, неожиданные повороты, тернистые тропы - все это "слепой" шанс. Карта, вытянутая наугад. Настоящее Путешествие всегда сложно - и всегда награждает того, кто пройдет путь, по заслугам. У правильного пути не бывает простых и прямых дорог. Вдруг поросшая вереском, вьющаяся по лесам
– Браво, Мио, - слабо улыбнулся Корин.
– Чудесная ода иррациональности.
– Жизнь вовсе не обязана соответствовать нашим ожиданиям и нашим представлениям о ней. И уж тем более не должна быть рациональной.
– Мы это уже обсуждали. И мое мнение ничуть не изменилось. Ладно, - преувеличенно бодро сказал Корин и хлопнул в ладоши, примиряюще улыбаясь, - тогда, полагаю, самое время растормошить Нэльвё и обговорить предстоящее "путешествие".
– Я еще не согласился насчет Камелии!
– напомнил я, но без толку: Корин, демонстративно насвистывая незамысловатый мотивчик, уже весело поднимался по лестнице. Мне же только и оставалось, что последовать за ним. Я знал: если Корин втемяшил себе что-нибудь в голову, то ничто не заставит его передумать.
Нэльвё ждал нас уже в кабинете, хмурый и сосредоточенный. Кошка крутилась поблизости, норовя сунуть любопытный нос во все углы. Она заинтересованно обнюхала один из свисающих со стола свитков, и хотела было подцепить его лапой и свалить на пол, чтобы осмотреть, когда проходящий мимо Корин щелкнул ее по носу. Nieris зашипела: не столько угрожающе, сколько обиженно. Маг потрепал ее по холке и подошел к стеллажу. Вытянув с одной из полок скатанную карту, он расстелил ее на столе.
Я скользнул взглядом по знакомому контуру Северы: ощерившейся в злобном оскале волчьей морде. Переносица, Лиирский хребет, брала начало с западной оконечности материка и тянулась на северо-восток, подпирая там западные торговые порты, северные крепости смертных и Лес Тысячи Шепотов.
Когда-то единственным путем сквозь неприступную горную гряду, из Зеленых Холмов в Край вечной ночи, был Сумеречный перевал. Но сглаживались острые пики, некогда царапавшие небосвод, осыпались крутые склоны и отвесные скалы. И все чаще находились смельчаки, готовые за обещания славы и звонкой монеты отважиться на переход.
Узкая полоска суши, протянувшаяся на юге и отделенная от материка морем Изменчивых Грез - волчья пасть, полуостров Семи Бурь. В трех днях пути по воде от нас.
Сам Торлисс располагался на одном из волчьих клыков, неровно вдающихся в море. Его неспокойным водам город был обязан мягким, совсем не северским, климатом.
– Арлетта вот здесь, - колупнул Корин небольшое пятнышко в окружении еще нескольких, поменьше, в правом нижнем углу карты.
– За день добраться можно даже на дырявой посудине.
– Арлетта...
– нахмурился я.
– Это в дюжине дней пути, не меньше. И направление... неудачное. После Ильмере кончаются ваши земли, и я впервые этому не рад. Добираться телепортами было бы куда удобнее. Неужели вы постоянно претерпеваете такие неудобства?
– Для чиновников и преподавателей есть отдельная сеть порталов. Серия последовательных перемещений запускается в Торлиссе и Лэйдрине и ведет прямиком на Арлетту. Но этот вариант вам не подходит, - предвосхитил Корин незаданный мной вопрос.
– Пропуски именные, а я слишком часто бываю на Арлетте - стража знает меня в лицо. К тому же вы отправляетесь втроем, а провести с собой можно кого-то одного.
– Втроем?
– с непередаваемой интонацией спросил Нэльвё.
– А кто третий?
Словно дожидаясь этого вопроса, дверь с тихим скрипом отворилась. На пороге в нерешительности замерла Камелия. Просьбу Корина она выполнила, сменив платье на костюм для верховой езды. Но что это был за костюм! Расшитый золотыми нитями жакет, облегающие брюки, высокие сапоги из мягкой кожи, кокетливый шлейф из тяжелой, ложившейся складками ткани. Все - в родовых бело-золотых цветах, и возмутительно дорогое даже на вид.
Золото на белом... королевские цвета.
– А вот и ответ на твой вопрос, - пошутил я.