В погоне за солнцем
Шрифт:
Лист лег на стол: Эрелайн привычно потянул его из стопки, позабыв, что закончил. Он досадливо поморщился и хотел было вернуть его, но передумал.
Перо, прежде лежащее рядом, вновь оказалось в руке, и, нырнув в чернильницу, вывело скупым мужским почерком: "Зарерожденный". И, помедлив, правее и выше добавило: "Кэррой".
Точка, которую Эрелайн поставил, не отрывая от бумаги пера, стремительно темнела, разрастаясь, наливаясь чернильной синью, и от нее уже начинали разбегаться первые тонкие веточки-нити.
Перо вздрогнуло - и одним росчерком изменило точку на вопрос.
Эрелайн сцепил ладони и опустил на них подбородок.
Кэррой - или нет? Никаких
И не только его.
Взгляд невольно скользнул по перевязанной узкой золотой лентой пачке писем. Буквы полувыцвели, слишком много времени утекло с тех лет, но слова и такой знакомый почерк - беглый, отчетливо мужской, с длинными росчерками и узкими вытянутыми буквами - угадывались безошибочно. Как угадывался аромат ночной фиалки, которыми дышали хрупкие страницы, помня ту, кому предназначались.
Аромат, пришедший из его детских снов и истлевших воспоминаний...
Эрелайн откинулся на стуле, закрыв глаза. Губ коснулась грустная улыбка. Даже работа не помогла привести расшатанные нервы в порядок. Слишком много для одного дня.
Что ж...
Стул скрипнул, отодвигаясь, царапая пол. Эрелайн поднялся и, помедлив, направился к стеллажу, за одной из створок которого притаился черный футляр.
Замок открылся с сухим щелчком, и в его руку легла, отразив глянцевым, вскрытым лаком боком свет дождливого дня, скрипка.
Эрелайн провел смычком легко, осторожно, совсем коротко - в первый раз, на пробу, точно узнавая ее настроение. И второй раз, уже увереннее, привычнее.
Скрипка заплакала в его руках - тихо, пронзительно, так нестерпимо больно...
Шаги - неторопливые, плавные, в такт играемому анданте - ведут к окну. Смычок не рвется из рук - скользит по струнам.
В его движениях - ни покой, ни мягкость полутонов, а резкость недосказанных фраз; напряжение, прячущееся за безупречно выверенными движениями. Напряжение - и боль, о которых кричит только скрипка и его темный, сумрачный взгляд.
Скрипка играла отчаянье и усталость; песнь хмурого дня поздней осени, когда ветер срывает последние пожухлые листья, бросая их вместе с россыпью капель в лицо, а окна луж затягиваются первым, ломким еще льдом и душа погружается в странный, тяжелый и мутный сон, от которого нельзя очнуться. Пронзительный-резкий, мучительно-медленный и тягостный плач скрипки вплетался в бледный и тусклый свет дождливого дня, в слабый и робкий перестук капель, и погружала в зыбкую дрему, где так любят поджидать, прячась до поры среди серых будней, воспоминания. Которые хочется, но нельзя забыть.
Хочется, но нельзя...
– Что-нибудь стало известно?
– голос звучал ровно и безразлично - как всегда, когда он слишком волнуется, замыкаясь в себе, чтобы не выказать истинных чувств.
Почему-то из того дня ему лучше всего запомнился свет, льющийся из распахнутых окон.
Первый хрустально-ясный день в месяце Золотых туманов...
– Адмунд вьер Эстс скончался.
– Что?
– Эрелайн вздрогнул, и за тщательно удерживаемым равнодушием на мгновение расцвела целая гамма чувств: удивление, неверие, страх... Страх, что слова советника могу оказаться правдой.
Позже он научится не выказывать своих чувств никогда, что бы ни случилось.
–
Из отчетов, которые мне предоставил Адрин, следует, что еще позавчера вьер Тэсс присутствовал на приеме в дома вьер Риан, - сухо продолжил Эрелайн, взяв себя в руки.
– Ни о каких признаках скорой смерти речи не шло.
– По прибытию с означенного приема в доме вьер Риан, Адмунд вьер Тэсс поднялся на террасу второго этажа. Перила балюстрады, на которые он облокотился, обрушились, увлекая его за собой, - сухим канцелярским языком отчитался Кэррой. И добавил уже иначе, помедлив: - Он мертв, мой лорд. Мне жаль.
– "Балюстрада обрушились, увлекая его за собой", - повторил Эрелайн. Голос, прежде скорее сдержанный, чем бесчувственный, потускнел, выцвел.
– Тысячу раз лорд вьер Тэсс поднимался на эту террасу смотреть на раскинувшиеся над ним звезды, а позавчера, накануне допроса и взятия под стражу, вдруг сорвался вниз. Вы видели тело?
– спросил он, резко сменив тему.
– Он мертв, мой лорд. Решительно и бесповоротно. Я лично засвидетельствовал его смерть.
Эрелайн спрятал лицо в ладонях, собираясь с силами. Безразличие и странная, гулкая пустота овладели им, стали им. Не было ни грусти, ни тоски, ни разочарования - только пустота.
– Кто-нибудь знал о том, что вы направляетесь во владения дома вьер Тэсс? Выдвигались обвинения?
– слова, срывающиеся с губ помимо его воли, как будто говорил кто-то другой. Голос был чужим.
– Нет, как вы настаивали.
Тишины не срывалась со стрелок часов, а как будто замерла в одном бесконечно-долгом и не длящимся вовсе мгновении. Дождь отстукивал их ударами холодных капель. Сам не зная, сколько времени прошло с последних сказанных им слов, Эрелайн отнял ладони от лица и буднично сказал:
– Приступайте к дальнейшему расследованию.
– Сожалею, но я не могу этого сделать.
– Прошу прощения?
– впервые за их короткий разговор он поднял глаза на Кэрроя и теперь смотрел на него так, будто впервые увидел.
В грифельно-черном, вороновом взгляде советника нельзя было прочитать, какие чувства владеют им теперь.
– Я не смогу приступить к дальнейшему расследованию по причине гибели последнего участника Ночи преданных клятв.
– Не думаю, что Адмунд был последним. Его мы искали больше семнадцати лет. Я уверен, есть еще кто-то, кого мы упустили. Кто-то - или что-то. Письма, архивы, записи, воспоминания...
– Вы уверены - или хотите в это верить?
– непростительно резко начал Кэррой - и продолжил, прежде чем Эрелайн успел ему возразить.
– Письма и архивы заговорщиков уничтожены. Вам об этом известно.
– Известно, - жестко сказал лорд-хранитель.
– Как известно и то, что глава заговора не найден. Вы полагаете уместным говорить, что все участники мертвы? Я - нет, - и, не меняя интонации, закончил: - Расследуйте смерть вьер Эстс и тех заговорщиков, кто волею случаях - или чьей-то пока не известной нами воли - погиб не в Драконьих Когтях и не в Ночь преданных клятв. Слишком много случайных совпадений. А я не верю в совпадения.