В погоне за солнцем

– Добро пожаловать!

Едва мы переступили порог, как навстречу выскочила бойкая и улыбчивая девчушка в чистеньком передничке и защебетала, не давая вставить ни слова:

– Комнатки большие и малые, на двоих-на троих, с комодом-кроватью...

– А на одного есть, красавица?
– проникновенно спросил Нэльвё, сначала бессовестно ее перебив, а затем так же бессовестно польстив.

Рыженькая и курносая, вся в веснушках, с озорными карими глазами, - красивой она не была. А вот обаятельной - очень даже.

Служанка зарделась и защебетала еще звонче:

– Ежели на одного, ваше благородие, то господских у нас всего две комнатки, обе свободны. Есть еще клетушки-комнатушки, куда только койка влезет да места еще на шаг остается - их пяток.

Почему-то у меня не возникло ни секундного сомнения, кому предстоит ночевать в "клетушке-комнатушке": слишком уж красноречивым был ужас, написанный на лицах моих благородных спутников.

Но Нэльвё почему-то не торопился делать заказ. Он долго молчал, словно борясь с собой, и, помедлив, все же спросил у соловушки:

– А на двоих господские есть? Они с двумя кроватями или одной?

Я поднял на него удивленный взгляд, просто диву даваясь такой нежданной-негаданной заботе.

– С одной, господин!

Нэльвё выразительно скривился и посмотрел на меня со странной смесью жалости, жадности и чего-то, смутно напоминающего чувство долга. Когда столь же жалостливо на меня глянула я Камелия, я вспомнил, что мне, вообще-то, нехорошо, и впервые за много лет это кого-то волнует.

– Два одиночных господских и один на двоих. Такой же.

Я поторопился скорчить особенно страдальческую физиономию, чтобы Отрекшийся ни в коем случае не усомнился в моем паршивом самочувствии и в правильности сделанного выбора.

Девушка тряхнула косичками и упорхнула - по всей видимости, передать хозяину наши слова.

Нэльвё повернулся ко мне и показал кулак.

Ладно, ладно! Больше не придуриваюсь!

Мы протолкались к чудом незанятому столику у окна. Я брезгливо отодвинул неубранные еще пивные кружки и тарелку с полуобглоданной курицей. Одна из подавальщиц тут же подлетела к столику и, виновато улыбнувшись, сноровисто составила грязную посуду на поднос, смахнула крошки - и растворилась в толкотне зала.

Мне достался стул, стоявший ближе всего к окну. Принимать заказ никто не спешил. Нэльвё и Камелия в очередной раз переругивались - кажется, опять из-за злосчастного чемоданчика и больше от скуки, чем всерьез.

Я отвернулся к окну и, повинуясь странному порыву, потянул на себя край шторы в крупную клетку. Она качнулась смешно, как занавес сцены - и обнажила треугольный провал окна, из которого на меня, не мигая, смотрела ночь.

– Что заказывать будете, господа?

Я вздрогнул. Пальцы разжались. Красно-клетчатая занавеска с тихим шелестом-смешком опустилась и качнулась назад. Ощущение тяжелого, злого взгляда пропало.

"Я же давно не боюсь темноты", - мелькнула слабая, какая-то детская мысль. Словно я пытался убедить себя - и не верил.

Девчушка пронеслась по залу огненным вихрем - и замерла у нашего столика с двумя подносами наперевес. На одном из них опасливо покачивалась стопочка тарелок, а с другого то и дело норовили соскользнуть пивные кружки, и девчонка каждый раз торопливо наклоняла поднос в другую сторону.

Я слабо улыбнулся. Она - огненная, искристая, яростная - развеяла объявший меня ужас одним своим смешливым присутствием. Но не до конца.

– А что предложите?
– лукаво спросил Нэльвё.

– Чем богаты - тем и рады! Курица запеченная, похлебка горячая, каши гречневая да пшеничная с мясом и луком, супы разносольные, картошка-толчон...

– А что быстрее всего?
– перебил я тараторку, окончательно отойдя от пережитого и поняв, что, если вот сейчас не поем, то умру от голода. Судя по отчаявшимся и крайне несчастным лицам спутников, их мучила та же проблема.

– Курица с картошкой или похлебка! Они уже вас стоят-дожидаются.

– Курицу, - махнул рукой Отрекшийся. Было заметно, что он готов ее съесть и один.
– С картошкой. На троих.

– Как угодно, господин!
– звонко выкрикнула девушка - кажется, раньше, чем он успел договорить.

– Ну что ж...
– протянул Нэльвё с гаденькой усмешкой, как только пичужка упорхнула к стойке.
– Рассказывай, Мио.

– Что?
– наивно сморгнул я, будто бы не понимая, о чем речь.

– Все!

– Да! Мы же друзья!
– радостно добавила Камелия.

Нэльвё аж закашлялся, пытаясь скрыть вырвавшийся при слове "друзья" смех. Мы обменялись понимающими взглядами, но тактично промолчали, решив пока не развеивать пустые мечтания девушки.

– Кто были эти люди?

– Да!
– поддакнула Камелия.
– И что они от вас хотели?

– Честно? Понятия не имею.

– Мио, - негромко начал Нэльвё, и от его голоса мне стало холодно. Thas-Elv'inor облокотился о стол, приблизившись ко мне. Я невольно попятился и поморщился, резко натолкнувшись на спинку стула. Взгляд - пронзительно-фиалковый, холодный - был слишком близко. Я избегал его всеми силами, слишком хорошо понимая, что в нынешнем состоянии противиться воле Отрекшегося не смогу.

– Мы рисковали жизнью, связавшись с тобой, - вкрадчиво продолжил Нэльвё.
– Не кажется ли тебе...

– Я могу поклясться, что не только не знаю, кому и что от меня нужно, но даже не имею об этом ни малейшего представления. Так тебя устроит?

Отрекшийся напряженно замер, ища подвох в моих словах - и не находя. Формулировка была исчерпывающей.

– Но ты знал, что кому-то нужен?
– помедлив, полуутвердительно спросил Нэльвё. И, дождавшись кивка, спросил: - И как давно?

– Я впервые увидел плакаты тогда же, когда и Камелия. Считай сам. Получается, около суток назад, - пожал плечами я.

– А ночью, - вдруг ахнула, вспомнив, Камелия - и затараторила: - Прошлой ночью, когда вы просили у меня помощи... получается, эти люди хотели вас найти?

Я едва удержался от зубовного скрежета. Камелия! Ну что тебе стоило промолчать?!

– Ночью?
– голос Нэльвё заледенел.
– То есть кто-то нас выслеживал, а ты даже не изволил поставить меня в известность? Я уже не говорю о том, что гораздо лучше и быстрее разобрался бы с твоей проблемой.