В тени горностаевой мантии
Шрифт:
— Это все вздор, граф: стоило нам выехать из дворца, как большая сверкающая звезда, прочертив небо над головой ее величества, упала в Неву. Государыня вздрогнула и, кажется, впервые за последние дни опечалилась. «Не закат ли это моей звезды?», сказала она, заметив, что звезда родилась над ее головою и упала к стенам Петропавловской крепости, где находится царская усыпальница… Князь Платон Александрович был также испуган и не нашелся вдруг, что ответить… Король Густав пытался что-то сказать в утешение, но ее величество только покачала головою. Постарайтесь, Александр Николаевич, разговорить государыню…
Вечер у графа Строганова прошел удачно, — залы ярко освещены, артисты, игравшие комедию императрицы, роли свои знали на зубок и декламировали громко и выразительно. Лев Александрович Нарышкин, как всегда, удачно шутил, а столы были верхом изобилия и совершенства… Однако государыня после представления
— Дурной знак, мой королефф. Видно приходит и мое время… — Сказала она, укладываясь.
— Перестаньте, ваше величество. Вы прекрасно выглядите и сами изволили говорить, что стараниями пирата Ламброзия [138] ваши ноги пришли в прежнее здравие. А падучая звезда — не более чем знак отъезда великой княжны в Швецию…
— Ах, если бы это было так… Сегодня в парке, когда мы сидели на скамейке, шведский король просил у меня руки Alexandrine…
— Но мне говорили, что ранее уже шли переговоры о его браке с принцессой Мекленбургской?
138
Речь идет о греческом моряке Ламбро Дмитриевиче Кацонисе, поступившем на русскую службу около 1774 г. в чине майора. Во время Второй русско-турецкой войны был капером в Архипелаге. После Ясского мира продолжал корсарствовать. Позже, по протекции адмирала Рибаса вошел в милость к фавориту Зубову и объявил себя лекарем. Он сумел убедить императрицу в пользе холодных морских ванн для ее больных ног и добился временного успеха в лечении. Смерть Екатерины II прервала его эксперименты.
— О, мой королефф, вы, как всегда, в курс все события. Я знала об этом и потому отвечала ему, что подумаю… Вечером я сказала, что готова согласиться на этот брак только в том случае, если все мекленбургские связи будут разорваны и Alexandrine останется в прежней вере.
— Возможно ли это, ваше величество?
— По поводу мекленбургский переговор король согласился сразу. А вот вопрос о свободном исповедании православный вера, как я и ожидала, вызвал затруднений. Der kleiner K"onig <Маленький король (нем.).> пытался уверять, что сие есть невозможно. Он уверял, что не будет стеснять свобода совесть супруга и что в частная жизнь она может исповедовать свою религию. Но он не может позволять ей иметь своя часовня и причт в королевский дворец и что на официальная церемония она должна придерживаться вера его страна.
— Но это же прекрасно! Разве это не справедливое требование, ваше величество? Как бы отнеслись лютеране-шведы к будущему наследнику, рожденному православной матерью?
— Дочь Петр Великий выходил замуж за герцог Карл Фридрих Голштинский, не переменив вера, и права ее сына на престол были признаны сеймом. Вы знайт сама, что избрание не состоялось лишь потому, что императриц Елисавет уже объявила сын своя сестра, как русский великий князь и свой наследник.
— И что хорошего? Была ли герцогиня счастлива? — Анна запнулась. — Или ее сын?..
— Ах, мой королефф, что такое счастье? Это только путь к поставленный цель, не более… Швеция — исконный враг России, и побежденная она должна подчиняться наши требования. Не подобает русская великая княжна переменять веру, так я считаю!
— Мне кажется, ваше величество, что этакое obstination <упрямство (фр.).> вызовет массу осложнений. Король Густав молод и тоже очень упрям. А молодые люди так полюбили друг друга…
— Спокойной ночи, моя милая. Мы одинаково хорошо знаем, что такое любов… Шведские министры помогут мне, и будет так, как я сказала.
— Спокойной ночи, ваше величество.
Екатерина была права. Большинство шведов, прибывших с королем, уговаривали его согласиться на условия императрицы. Правда, камер-юнкер Клас Флемминг открыто заявил, что никогда не посоветует монарху предпринять действия, противные законам королевства. Посол Курт Штединг, в доме которого на Английской набережной под именем графа Гага жил Густав IV, вел двойную игру. Но в конце концов разумные доводы большинства как будто победили. Был составлен брачный договор, в котором главную роль играл пункт о свободе вероисповедания православной религии великой княжной после свадьбы. Однако в день обручения, когда документ был представлен российским полномочным министрам,
пункта этого в нем не оказалось. Разводя руками, шведы сказали, что король забрал его, чтобы еще раз переговорить с императрицей.К шести часам в большом зале Зимнего дворца собрались все приглашенные. Приехал из Гатчины великий князь-отец невесты с супругой, пришли великие князья, ее братья. Все перешли в большой зал, куда через некоторое время со второго этажа спустилась и сама великая княжна Александра в подвенечном платье. Ждали императрицу. В своих покоях она диктовала графу Моркову содержание спорного пункта проекта, который предлагала подписать шведскому королю. Заодно на словах она велела передать, что в случае отказа обручение может не состояться. [139]
139
Копия этой любопытной записки сохранилась в мемуарах графини Головиной: «Проект. Я торжественно обещаю предоставить Ее императорскому высочеству государыне великой княжне Александре Павловне, моей будущей супруге и шведской королеве, свободу совести и исповедания религии, в которой она родилась и воспитывалась, и прошу ваше величество смотреть на это обещание, как на самый обязательный акт, который я мог подписать».
После этого, выждав некоторое время, прибыла к собравшимся в полном блеске своего величия. Недоставало лишь жениха…
Время шло и постепенно веселое настроение уступило место недоумению. Король Густав не производил впечатления неучтивого человека. Первой подняла тревогу Анна Никитична Нарышкина. Усилиями Николая Ивановича почтенная статс-дама снова обрела утраченные милости.
Граф Аркадий Иванович Морков, [140] а за ним Безбородко отправились в дом шведского посла и там сказали Густаву о том, что императрица и весь Двор уже собрались и ожидают, и что его опоздание является несказанным оскорблением государыне.
140
Морковы — дворянский род, происходящий из Новгорода. А. И. Морков (1747–1827) был видным дипломатом екатерининского века, по характеристике Н. Карамзина «знаменитым в хитростях дипломатической науки». Был с князем Д. А. Голицыным в Гааге, затем — послом в Стокгольме, где поддерживал сношения с недовольным дворянством против короля Густава III. Вернувшись, стал правой рукой канцлера Безбородко, а затем вошел в доверие фаворита П. А. Зубова, заполучив через его посредство всю иностранную переписку императрицы.
Регент, подхватив юного короля под руку, ходил с ним по зале и тоже, по-видимому, уговаривая уступить. На что Густав достаточно громко, чтобы слышали все присутствовавшие, ответил: «Нет, я этого не желаю и ничего более подписывать не намерен». Раздосадованный всем происходящим, он удалился в свои апартаменты и запер дверь. Через некоторое время регент с поклоном передал русским его письменный ответ.
Вернувшись, Морков подошел к Платону Зубову и зашептал ему что-то на ухо. Императрица делала вид, что не замечает. Фаворит побледнел. Хочешь, не хочешь, а вводить государыню в известность о состоянии дел было нужно…
Ах, как он шел к ней! Брел по стенке, обходя стоящих, заплетая ногу за ногу, пока не увидел взгляда Екатерины. Тут он подбежал и попытался незаметно сунуть в руку записку короля… Она прочла одним взглядом. [141]
Страшно побледнела, потом кровь бурно прилила к ее щекам, лицо побагровело, глаза расширились, как при ударе. Императрица поднялась, челюсть ее отвисла и не подчинялась ей. Наконец, пролепетав нечто вроде того, что чувствует себя дурно, она тяжело оперлась на руку камер-фрейлины и покинула зал. С трудом добравшись до своих покоев, отослала всех, кроме Анны.
141
Ответ шведского короля также можно найти в мемуарах Варвары Николаевны Головиной. Она цитирует ее вслед за Проектом Екатерины II без обращения: «Дав уже мое честное слово Ее императорскому величеству в том, что великая княжна Александра никогда не будет стеснена в вопросах совести, касающихся религии, и так как мне казалось, что ее величество этим довольна, то уверен, что императрица нисколько не сомневается в том, что я достаточно знаю священные законы, которые предписывают мне это обязательство, что всякая другая записка становится излишней». Подписано: «Густав Адольф 11–22 сентября 1796 года».