В тени Рюджина

— Ты… Твои слова опасны, Бансай, — угрожающе свел брови росорьё. — Ими ты отрекаешься от Дара рода Отшельника! Воля Дракона — это не наша Воля!

— А что есть наша Воля? — негромко спросил в ответ Бансай, окинув оппонента усталым взглядом. — И насколько она верна? Почему наша Воля не говорит нам покинуть храм сейчас для помощи шиноби в войне? Почему эта война не наша? Почему эта война не дайме, хотя ею он достигает своих целей? Почему эта война — не война шиноби, хотя они выполняют ее как свою работу? Почему эта война — не война простых людей, хотя она влияет на их жизнь и несет лишения? Почему наша Воля настолько разная у каждого, что когда приходит горе, то для всех оно чужое. И когда приходит радость, она тоже для всех чужая. Но Воля Дракона соединяет всех. Глас Рюджина звучит для каждого, услышать его сложно, но услышав его, можно научиться слышать и голоса других. Это ли не то, чему нас учило Знание отшельника? Поэтому я и мои спутники сегодня покидаем Храм.

Произнеся свою речь, Бансай решительно развернулся и направился к Железным вратам. Несколько десятков монахов разных рангов в молчании последовали за ним. Чири удивленно свел брови и вопросительно посмотрел на Чукаку. Но старый монах только с грустной улыбкой провожал взглядом уходящих братьев.

Несмотря на слова росорьё об отречении от Дара, Бансай не утратил полученной в результате долгих тренировок чакры, потому открыть смыкающую врата печать ему не составило труда. Однако, когда тяжелые створки начали медленно расходится в стороны, рассветная тишина вновь была нарушена тяжелым голосом росорьё.

— Ты не можешь покинуть Храм, Бансай. Ты часть его. Остановись, пока я не остановил тебя. Шиноби Конохи перед войной оградили Храм защитными печатями, в том числе взрывчатыми. Я только что активировал их. Ты можешь снять печать Железной Стены, но не можешь разрушить эту преграду. Остановись. Сегодня никто не покинет Храм.

Замерев на месте, Бансай внимательно осмотрел ведущую к воротам тропу. Чирику и отсюда было видно, что он рассматривает появившиеся на земле линии фуиндзюцу.

— Воля Дракона — это надежда. Надежда на то, что наш опыт из прошлого не будет бесполезен в будущем, — не оборачиваясь, произнес Бансай в ответ на слова старца. — Но Воля Дракона — это и вера. Вера в то, что провидение приведет нас к нужному пути.

Замолчав, Бансай решительно шагнул вперед. И… ничего не произошло. Чирику видел, что линии печатей все еще на месте, но Бансай ступал по ним, словно по несуществующим. И десятки его спутников тоже. С интересом посмотрев на росорьё, Чирику увидел, как решительно сжаты его кулаки. И как стремительно появляется на его лице выражение крайнего удивления.

В неестественной тишине десятки монахов покинули храм, несмотря на угрозу наличия ловушек с Кибакифуда, взрыв прогремел лишь однажды. Когда на истоптанную монахами грунтовую тропу опустилась любопытная ворона. Всполох яростного пламени поглотил ее тело и скрыл за собой удаляющуюся группу.

Глава 41 Господин Солнце

29 октября 47 года от начала Эпохи Какурезато

Крутись, крутись, кругом повернись,

Далекое время, кругом повернись!

Кругом повернись, в моем сердце отзовись,

Кругом повернись, в моем сердце отзовись.

или

Слова текли мелодичным потоком, срываясь с уст красноволосого паренька. Их сильно глушила и искажала надетая на его лицо маска с ликом демона, но до моих ушей доносилась и более глубокая, потусторонняя часть песни. За спиной парнишки маячила гротескная тень демона, так же мерно напевая слова. От такого дуэта мурашки бегали по спине. К счастью, кроме меня его никто не слышал.

Птицы, звери и жуки,

Древа да цветы,

Любовь вырастил к ним в сердце ты моем.

И услышав шепот ветра,

Я вернусь тогда к тебе.

И как раз с тихим шелестом ветра, наградив меня напоследок заунывным коротким воплем, тень за спиной красноволосого паренька растворилась в воздухе, оставив после себя ощущение потустороннего холода. Я же устало опустил руки, разрывая поток чакры в барьерную технику. Лишенная подпитки пелена слабо гудящего пламени быстро развеялась, рассыпавшись пурпурными искрами.

Мой красноволосый клон, Дайки, который и был заключен в барьере, тут же рухнул на колени, лишившись сил. И одновременно с этим с его лица упала белая маска, со звонким стуком упав на вымощенный каменной плиткой пол заклинательного покоя храма Отогакуре. Пара ирьенинов, сразу Ринха и Узумаки, метнулись к нему, спеша оказать помощь, я же только окинул его раздосадованным взглядом.

— Ему нужен отдых и питание, помогите ему добраться до кухни, благо в этом храме есть синсендзё, — отворачиваясь, приказал я, попутно вытянувшейся рукой подхватив с пола маску, после чего позвал главу Узумаки, протягивая ей рогатый лик демона: — Акичи, как оценишь выполнение техники?

— Хорошо, Рюджин-сама, — с вежливым поклоном принимая артефакт своего клана, ответила девушка. — Дайки очень способен. Поразительно, насколько быстро он усваивает техники.

— Это Дайки. Я с самого начала советовал оценивать его не по возрасту и не удивляться талантам, — кивнув, ответил я Акичи. — Ладно. На сегодня хватит, дождемся, пока Дайки отдохнет, и я проверю, нет ли у него осложнений после призыва. Спасибо за работу, Акичи.

Не дожидаясь ответа девушки, я быстро зашагал в сторону выхода из храмовых залов. Сегодняшний ритуал, несмотря на свою техническую успешность, меня разочаровал и раздосадовал. Призыв Хашихиме, который я давно планировал осуществить, но всякий раз откладывал из-за осторожности и опасений за жизнь Акичи, все же был сегодня проведен, благо в одном из моих клонов имелся наиболее подходящий для техники геном. Однако желаемых ответов я получить не смог, только эта песня, напоминающая мотивом пару народных напевов, вошедших в гимны Рюджинкё.

Вырвавшись из плена деревянных стен на свежий осенний воздух, я остановился на опоясывающей здание заклинательных покоев энгаве. На родном для меня языке из прошлого мира этот архитектурный элемент храма назывался бы гульбище, но от названия суть ее не меняется. Открытая галерея была тихим местом с прекрасным видом на небольшой сад, окрашенный в яркие цвета осени. Прекрасное место, чтобы подумать о жизни своей непростой.

Вдохнув влажный свежий воздух, я постарался привести мысли в порядок. Шелест желтых и красных листьев на ветвях деревьев в этом помогали. Если подумать, то ничего трагичного-то не произошло, просто призыв не смог ответить на давно мучившие меня вопросы. И также не дал ответов на вопросы, которые встали передо мной лишь недавно. К этому стоило быть готовым, просто я почему-то решил, что все пройдет именно так, как я того хочу. Как выяснилось, не все мои желания сбываются.

— Я смотрю, демоны Узумаки не оправдали твоих ожиданий, Чи-тян, — тихо подойдя, произнесла Мицуко.

Женщина в призыве не участвовала, так как была занята делами военного управления, но, похоже, зная о сложностях техники, решила проведать меня при случае.

— Они оказались более тупы, чем я ожидал, — со вздохом ответил я. — Об этом стоило догадаться еще по Морьё и записям Узумаки. Сознание потусторонних существ… — я замялся, подбирая подходящий эпитет, но быстро бросил это занятие. — Слишком специфичное оно. Оказывается, не все из них даже способны разговаривать. А если и способны, то толку от этого немного. Тот же Морьё умеет соображать, прогнозировать и делать выводы на основе своего опыта, но с целеполаганием у него серьезные проблемы. Он не понимает сути собственных желаний. Я даже не уверен, что его желания — это именно желания, а не просто некая программа действий. И Хашихиме не лучше.

Еще раз вздохнув, я облокотился на перила галереи, глядя в теряющуюся в дымке тумана Отогакуре.

— Не знаю, отчего и почему, но их разум словно неполный. Вряд ли хоть от кого-то мне удастся добиться ответов на мои вопросы.

— Всегда остается Хання. И Хакуджа Сеннин. К ним и следовало сразу обратиться, если ты хочешь узнать про того монаха.

— Да, ты права, — согласился я.

Про того монаха и в самом деле лучше пробовать узнавать в Рьючидо, они все-таки контактируют с этим миром. А их глава, Хакуджа Сеннин, живет достаточно долго, чтобы помнить обо всех значимых событиях вплоть до пришествия Кагуи. Только…