В твоих глазах
Шрифт:
Как только перестал пялиться и огляделся, Байрон понял, куда она направляется, и это открытие привело его в ужас. Не потому, что место было ужасное, а потому, что оно было прекрасным. От этого Фран стала ещё привлекательнее в его глазах. Поэтому, догадавшись обо всём, у Байрона не было желания повернуть назад, а всё сильнее возникало искушение последовать за ней дальше и в какой-то момент показаться и заговорить.
Его опыт профессора поэзии, выбравшего Амхерст, штат Массачусетс, в качестве места преподавания, несмотря на то, что он мог претендовать на поступление в Гарвард или Йель, позволил ему с полным знанием фактов заявить, что немногие студенты по-настоящему понимали важность этого места. Для него это было почти магическое решение, для многих же это был всего
То, что Фран едет именно туда, в Хоумстед, дом-музей необыкновенной американской поэтессы, имело привкус знака, подсказки.
«Подсказки к чему?»
Байрон не знал, но не отступал. На остановке он дождался, пока Фран сойдёт, и продолжил своё абсурдное преследование.
К сожалению, экскурсии нужно было бронировать заранее, а она, похоже, этого не сделала. За воротами небольшая группа, не более дюжины туристов, следовала за гидом и фотографировала каждый куст. Фран созерцала эту сцену сквозь прутья решётки, сжимая их, как ребёнок, который наблюдает за тем, как группа сверстников развлекается, не имея возможности принять в этом участие. Затем она направилась дальше по улице, к небольшому парку неподалёку. Там она села на скамейку среди деревьев, живых изгородей и указателей, надела наушники, прикурила незажжённую сигарету и начала читать. Вернее, она открыла книгу на странице с закладкой, но иногда закрывала глаза, сосредотачиваясь на музыке, которую слушала, делая длинные затяжки сигаретой и словно улетала из этого сада, с этой скамейки, города и мира. Внезапно ему показалось, что она плачет. Это были слёзы?
Этого подозрения было достаточно, чтобы побудить его подойти.
Но если Байрон думал, что задумчивость Фран равносильна тому, что она не обращает внимания на окружающее пространство, то сильно ошибался. Как только положил свою руку ей на плечо, последовала, мягко говоря, бурная реакция. Фран схватила его за запястье и с силой вывернула. Затем она широко раскрыла глаза и уставилась на него, зажав сигарету между губами, а другой рукой вытащила наушник.
— Какого… — произнесла она в гневе и удивлении. Девушка тут же узнала его и ослабила хватку, но не потому, что сожалела о причиняемой ему боли, а словно ей вовсе не хотелось к нему прикасаться. — Что ты здесь делаешь? — спросила настойчиво.
— То же, что здесь делаешь и ты, полагаю. Посещаю музей, посвящённый Эмили. Как ты?
Он погладил свою щёку, подразумевая: «Твоя щека, твоя кожа, рана». Она инстинктивно прижала ладонь к лицу, но не ответила. Снова поправила наушник, словно намереваясь этим решительным жестом изолировать себя, и отгородить его.
Поэтому он сел рядом с ней на скамью. С этой стороны Байрон мог хорошо рассмотреть рану, и он с облегчением отметил, что та чистая и прозрачная; заживёт без особых следов. Он также мог видеть — и очень хорошо, — её глаза. Не зрачки, поскольку в этот момент Фран закрыла глаза, а веки. Опухшие, обведённые тёмными кругами. Она плакала? Провела ночи без сна? Из-за браслета? Как много для неё значил этот Маркус, который всё больше и больше выворачивал ему яйца?
На мгновение Байрона охватило детское искушение не отдавать ей браслет. Но потом… потом… он увидел её такой хрупкой и несчастной, что не смог устоять перед желанием утешить. Пока она сидела с закрытыми глазами, с раскрытой книгой на коленях — всего лишь сборник стихов Дикинсон, — а сигарета умирала между её губами, съедаемая ветром, Байрон сунул руку в карман, вытащил браслет и замер так, с открытой ладонью. Он ждал, что она откроет глаза в момент, когда ей захочется их открыть.
Внезапно, словно его присутствие рядом не давало ей покоя, Фран подняла веки. Как только она заметила браслет, сигарета выпала изо рта на скамейку, как обгоревший лист. То же самое произошло и с книгой. Она упала на траву с тяжестью камня.
Не говоря ни слова, Фран буквально выхватила браслет у него из рук. Молчаливо сжала в кулаке. Однако Байрон уловил лёгкую дрожь в её теле, и на этот раз ему пришлось устоять перед ещё более непреодолимым искушением:
обнять её.— Значит, тебя зовут Фран.
— Франческа! — уточнила она почти со злостью.
Байрон догадался, что Фран — это уменьшительное, данное ей тем самым Маркусом, и его иррациональная неприязнь усилилась.
— Браслет оказался в пасти дракона. Настенный светильник, я имею в виду. Я сохранил, чтобы отдать, а потом увидел тебя, — объяснил он, несмотря на отсутствие у неё вопросов на этот счёт.
Франческа впервые повернулась и посмотрела на него. Её глаза были усталыми, глубокие и измождённые, они казались убежищем тысячелетий боли, свернувшейся в чисто-белом, в угольно-чёрном, в бронзовом цвете. Сухие, как песок вдали от моря, и по-настоящему усталые. При ближайшем рассмотрении они всё больше и больше казались ему драгоценными камнями: оникс и обсидиан, жидкое золото, напоминание о топазе.
— Послушай, я не знаю, зачем ты здесь. Если хочешь, чтобы я поблагодарила тебя, хорошо, спасибо тебе большое, — сказала Франческа, — но перестань крутиться вокруг меня.
— Пока не доказано обратное, это ты крутишься вокруг меня, — ответил он с улыбкой. — Ты записалась на мой курс и пришла в мой бар. Я же не приглашал тебя.
— А я не приглашала тебя в чайную комнату, где работаю. И сюда.
— Тогда предположим, что совпадений поровну, — возразил Байрон, хотя на самом деле никаких совпадений не было. — Лучше скажи, ты видела дом? — Он указал на закрытые ворота в пятидесяти метрах от скамьи.
— Нет, — пробормотала она.
— Никогда?
— Нужно бронировать, а я всегда забываю, — бесцветным тоном призналась Франческа, незаметно пожав плечами. Один из наушников болтался рядом с её ухом, и из динамика доносилась музыка на дикой громкости; она почти напоминала крики крошечной группы пленников. Байрон сразу узнал Don't Cry группы Guns N' Roses. По какой-то причине, столь же непостижимой, как и многие другие в последние дни, выбор этой песни вызвал у него желание сделать что-то для Франчески.
— Ты хочешь посетить сейчас? Тур закончился, но я знаю кое-кого, кто может помочь.
— Дерзай. Я останусь здесь.
— Это не значит, что если согласишься, то я прошу тебя о чём-то взамен. Ты не можешь жить в Амхерсте и не посетить музей.
«Как Изабель, которая за четыре года ни разу не ступала туда».
— Я приду в другой раз, одна.
Тогда Байрон сделал то, о чём вполне мог бы пожалеть: он взял Франческу за руку. Контакт, лишённый злого умысла, защитный жест отца, что берёт ребёнка за руку, чтобы проводить до места, который тем не менее, заставил Байрона затаить дыхание. На мгновение он ощутил безумную уверенность в том, что превратился в мальчишку, кто чувствует, как все бабочки Амазонки порхают у него между рёбер. Он почти бегом повёл Франческу навстречу невысокому усатому человечку, так похожему на Супер Марио, что можно было ожидать, как тот вытащит из кармана разводной ключ и красную кепку. Однако человечек держал в руках большой ключ и собирался закрыть ворота.
— Эй, Йонас, не мог бы ты оказать услугу моей подруге? Она хотела бы посетить музей, но целыми днями работает, и у неё есть время только в этот час. Она любит нашу Эмили, — сказал он маленькому человечку, помахивая книгой, которую схватил с земли за мгновение до этого забега. Между тем Франческа отреагировала очень странно. Байрон опасался, что она в гневе вырвется из его хватки, но девушка удивила его. Она держала свою руку в его руке недолго, но отдёрнула её вяло, с каким-то изумлением.
Под покровом мягких морщин Йонас улыбнулся.
— Если меня спрашиваете вы, профессор, я не могу отказать. Невозможно забыть, что вы делаете для музея.
— Мы не задержимся надолго, обещаю.
— Я подожду вас здесь, устал ходить туда-сюда за группами. Уверен, вы ничего не тронете.
— Можете не сомневаться.
Байрон снова повернулся к Франческе. Он испытал безграничную нежность, когда понял, что девушка выглядит почти испуганной. Он улыбнулся ей.
— Может, войдём?