В твоих глазах
Шрифт:
«Я
ТЕБЯ
ЛЮБЛЮ».
Я успеваю вовремя отпрянуть. Байрон выключает воду и хватает полотенце. Выпрямляюсь на стуле, допивая молоко. Я дрожу, как вор, которого чуть не поймали на месте преступления.
Через некоторое время он появляется на кухне. На нём синие спортивные брюки и белая футболка. Босой, горячий, влажный.
— Ты всё съела?
— Хмм, — смущённо отвечаю я.
— Мне нужно немного отдохнуть перед тем, как идти на факультет. Если ты тоже хочешь, я лягу на диван. Ты занимай кровать.
—
Он, кажется, собирается возразить, но потом кивает.
— Хорошо, я дам тебе плед.
Даже не верится, что всего двадцать четыре часа назад он был моим. А я — его. Очевидно, он воспринял мои слова буквально. Понял, насколько они разумны, несмотря на сарказм. Очевидно, как только преодолел оцепенение желания, он осознал всю нелепость своих слов, этой безрассудной сладости, этой притворной ревности. Он увидел единственное, что можно увидеть: красивую девушку, которая не стоит более глубоких размышлений, не стоит риска оказаться на скамье подсудимых из-за отношений между профессором и студенткой, а главное, не может и никогда не сможет сравниться с белой-как-мрамор Изабель.
Байрон достаёт из ящика клетчатый плед. Предлагает мне одну из своих подушек. Он спрашивает, не нужно ли мне чего-нибудь. Я отвечаю «нет», но когда он поднимается по лестнице, я не могу удержаться и импульсивно говорю ему:
— Ты хороший учитель, профессор Лорд. Я буду скучать по твоим лекциям.
Он замирает на ступеньке, поворачивается и встревоженно смотрит на меня.
— Что ты хочешь сказать?
— То, что сказала. Ты потрясающий профессор. Несмотря на то что посещала их нечасто, твои лекции были…
— Ты больше не собираешься их посещать? — Резко прерывает он.
— Нет.
— Почему? Если это из-за того, что случилось, то больше не повторится. Давай всё вернём на круги своя. Нельзя сдаваться из-за… из-за такой малости.
«То, что для тебя мало, для меня — всё.
На той стеле, на кладбище, я отказалась даже от своей гордости.
Мне не нравится то, кем я стала, но полагаю, что ничего не могу с этим поделать.
Перемены есть перемены, даже если они оставляют тебя беззащитной».
— Я не такая уж идиотка, — отвечаю я, ненавидя его, потому что люблю. — Стипендия включает только плату за обучение, но мне придётся обеспечивать себе комнату и питание. А поскольку я потеряла работу и квартиру, я не…
— Как это случилось? — перебивает он, спускаясь ко мне. — Что, чёрт возьми, ты сегодня натворила?
— Тебе это не интересно. Я просто хотела сказать, что ты хороший учитель, и точка. Остальное — моё дело. Я отдохну часок, а потом уйду.
— Куда? Куда, твою мать, ты пойдёшь? — Его голос теперь высокий и резкий, словно его апломб растаял на лестнице.
— Какое тебе дело?
— Как ты потеряла дом и работу за двадцать четыре часа?
— Я могу многое сделать за короткое время. И вообще, повторяю, это моё дело. И вообще, раз ты такой дружелюбный, я уйду сейчас. Я не намерена больше беспокоить вас, ваша светлость.
Судорожно запихиваю свои немногочисленные, убогие пожитки в рюкзак, и наклоняюсь, чтобы подхватить растение.
«Мы снова в пути, детка».
Я направляюсь к двери. И чуть не врезаюсь в стену. Байрон останавливает меня, заставляет повернуться спиной к стене; на одном предплечье висит рюкзак, в другой руке — растение, разделяет нас, как колючая стена.
— Послушай… — шепчет он, разводя руки и отступая на шаг, будто не желая прикасаться ко мне, как будто прикосновение ко мне вызывает у него отвращение. — Не говори ерунды, Франческа. Я не знаю, что случилось, но не думай об уходе, вообще не думай. Ты говоришь, что я хороший учитель. Хорошо, спасибо. Но ты тоже талантлива. Твои стихи… это одна из самых прекрасных вещей, которые я когда-либо читал. У тебя… у тебя есть что-то, чувственность, интеллект, которые… ты не можешь выбросить. Ты остаёшься здесь и точка. То, что было между нами, осталось в прошлом, сдано в архив. Ты приехала в Амхерст учиться, и ты будешь учиться. Пока… пока ты не найдёшь другую квартиру и новую работу, ты можешь оставаться в моей квартире. Я даже тенью к тебе не прикоснусь. Мы будем соседями, не обращающими друг на друга внимания. Но ты не должна уходить, ты не можешь уйти, ты будешь горько сожалеть об этом вечно. — Пока говорит, Байрон так пристально смотрит на меня, что кажется, его взгляд проникает в моё сознание.
Правильнее всего было бы сбежать: не только с его занятий, но и из колледжа.
Я могу переехать обратно в Коннектикут, жить с Монти и Энни и пройти несколько курсов там.
С их помощью искать новую работу будет проще.
Тогда я больше никогда не увижу тебя, профессор, и перестану чувствовать себя как сейчас. Будто у меня нет одной ноги, сломана рука и между рёбер капает мёд.
Или я могу выбрать что-то среднее: пойти к Софии на время, уверена, она с радостью меня приютит.
Но это не то, чего я хочу.
«Я хочу тебя, я не могу оставаться вдали от тебя, мне достаточно шпионить за тобой из-за ширмы».
Поэтому отвечаю ему тихим голосом:
— Хорошо, но только на несколько дней.
— Только на несколько дней.
— А пока я буду спать на диване.
— И мы установим время для принятия ванны.
— И я не хочу, чтобы ты готовил для меня, — заявляю категорично.
— Не буду.
— Окей.
— А теперь поставь это растение и отдохни.
— Её зовут Шилла.
— Скажи Шилле, чтобы она немного поспала, а сама ложись на диван. Что бы ты ни сделала вчера, это тебя сокрушило.
— Могу сказать то же самое о тебе.
— Видимо, мы любим хорошо проводить время.
— Можно и так сказать.
Мы смотрим друг на друга, как бы взаимно провоцируя. Затем Байрон берёт ледебурию и ставит её у окна, в прямоугольнике оранжевого солнечного света. Затем, молча, идёт к лестнице и на этот раз исчезает наверху, не добавив ни единого слога.
Глава 16
Такую войну испытывали поэты, слагая полные страсти стихи? Ощущали эти муки души и тела? Это кровоточащее желание прижаться к ней, сказать ей: «останься сейчас, потом и навсегда», которому мешает обязанность быть отстранённым, холодно вежливым и даже немного засранцем?
Возможно, да, а может быть, и нет. Байрону было нелегко.
Ему хотелось спросить её, что случилось, почему, как и когда она потеряла работу, почему, как и когда покинула свою квартиру.