В твоих глазах

И себя не повалить.

Никому он не нужен.

Он просто глазеет на мир,

Разрабатывая план мести.

Байрон ощущал себя стальным монстром, испытывал ревность, ярость, боль.

«Эти чувства заставляют меня регрессировать.

Обо мне можно было сказать всё, кроме того, что я был импульсивным драчуном, одной из тех татуированных обезьян, словарный запас которых, основан на члене и заднице.

Сейчас, однако, я изрыгаю мысленные ругательства, и мне хочется кого-нибудь убить. В частности, Эрика».

Внезапно, несмотря на грохот баса, гитары и барабанов, он услышал за дверью шум. Схватив на лету книгу, Байрон рывком сел на диван и сделал вид, что погружён в чтение. Он слишком поздно понял, что взял сборник «Песен сотворения мира» американских индейцев — поэтический, почти мистический текст, который очень мало соответствовал музыке.

В квартиру вошла Франческа. Краем глаза он заметил, как она кладёт ключи на маленький столик у входа, рядом с его комплектом, и почувствовал себя несравненным идиотом, ощутив волнение от этого доверительного жеста. Байрон определённо был в затруднительном положении. Тридцатидвухлетний мужчина не может переживать из-за того, что два комплекта ключей соприкасаются, не может, если только в его разуме не произошёл сбой.

Байрон поднял голову, словно только что её заметил и неопределённо кивнул, а затем вернулся к чтению книги.

Франческа на несколько мгновений задержалась у входа в просторное помещение лофта, затем ускорила шаг и присоединилась к нему на диване.

— Могу я поговорить с тобой? — громко обратилась к нему, сквозь оглушительную музыку. Байрон кивнул, убавил громкость с помощью пульта дистанционного управления и закрыл книгу.

«Где ты была?

Что делала?

Ты знаешь, что я схожу с ума из-за тебя?»

— В чём дело? — холодно спросил он.

— Я не хочу долго задерживаться здесь, — так же холодно ответила она. — Понимаю, что причиняю тебе неудобства.

— Немного.

— Немного в моей стране уже слишком. В общем, я сегодня разговаривала с Эриком, и он сказал, что в одной из кофеен рядом с юридическим факультетом ищут официантку. Мы пошли вместе, и я подала заявление о приёме на работу. Кроме того, его двоюродный брат сдаёт квартиры по доступным ценам людям, кто не может получить жильё в кампусе. Мне нужно время всё организовать, и я уйду.

— О, какой красавчик, Эрик, значит, твой герой, — пробормотал Байрон тоном с остроумным намерением, который тем не менее вышел едким до глубины души.

— Нет, мне не нужны герои. Он помог мне, но я бы и сама справилась. И вообще, это не твоё дело. Заботься о своих героинях.

Она встала, в её глазах плескалась яркая, почти лихорадочная ярость, и направилась на кухню. Байрон слышал, как она взяла стакан, открыла воду, и подождав немного, наполнила.

«Проклятье, проклятье, проклятье».

Ему не следовало приближаться к ней и делать то, что хотел. Обнять, прижаться к ней, дышать одним воздухом с её губ. Он не должен был.

Поэтому, чтобы не поддаться этому непреодолимому желанию, Байрон направился в противоположную сторону.

Куртка, ключи и прочь из дома.

* * *

Так продолжалось несколько дней. Они практически не встречались. Каждую ночь Байрон проводил в Dirty Rhymes, а когда возвращался перед самым рассветом, находил Франческу спящей на диване. Иногда он останавливался и смотрел на неё, неподвижный, как наркоман, столкнувшийся с искушением. Она выглядела такой красивой, когда отдыхала. На ней были шорты и футболка с длинными рукавами, и иногда одеяло сползало на одну сторону, открывая его взору длинные ноги, округлость груди, покатые ключицы, ухо, открытое между каштановыми локонами волос. После того как он откликался на лесть десятка женщин в клубе, а его тело не выдавало даже проблеска желания, эти невинные подробности заставляли его каждое утро, от ночи до рассвета укрываться в мезонине, чтобы спрятать доисторическое существо, поселившееся в брюках. Байрон даже не мог облегчиться, опасаясь, что Франческа его услышит. Так что ему приходилось ждать, пока усталость и отчаяние сами укротят его.

Позже, пока он ещё спал, Франческа уходила. Она нашла работу в том кафетерии и работала изнурительную смену с шести до девяти часов. Затем у неё было с полудюжины занятий до полудня, а в три часа возвращалась в кафетерий до самого вечера. Однажды Байрон зашёл к ней во время работы. Он вошёл с безразличным видом, что-то заказал, вышел с американским кофе в пластиковом стаканчике и чуть не закричал от ярости, когда понял, сколько придурков её осаждают. И не только Эрик: все мужчины от восемнадцати и старше, включая нескольких пожилых профессоров, заметно сожалеющих о своём распутстве в прошлом, не упускали возможности отпускать комплименты и фальшиво-милые шуточки, пялясь на это высокое стройное чудо, фигуристую и чувственную брюнетку. Он ушёл, бросив свой кофе, как хотел сделать с Эриком и всеми остальными, и больше не возвращался. Зачем мучить себя? Воображения ему и так хватало, зачем же ещё добивать себя реальностью?

Однако однажды его решимость сопротивляться и бороться с самим собой получила почти смертельный удар. Изнуряя себя, чтобы не думать, Байрон бегал в сумерках по травянистым дорожкам кампуса, как его вынудили задуматься. Франческа и Эрик сидели на скамейке в тенистом месте. Они интимно разговаривали и… ему показалось, что они целуются.

«Сейчас я его убью».

Разделявшие их метры Байрон прошёл строевым шагом воина, вооружённого копьём и готового вонзить его в грудь врага до крови. Но он остановился. Он не мог устроить нелепую сцену посреди кампуса. И не потому, что заботился о защите своего доброго имени. Ему было плевать на свою репутацию. Байрон заботился о Франческе. Сплетни могли проникнуть в университет, что навредило бы ей. Никто не должен был говорить о ней плохо, никто не должен был делать инсинуации. Поэтому он сдержался. Байрон замер в десяти метрах от затылка этих двоих, сидевших близко, слишком близко, сжал кулаки, молча проклял вселенную и ушёл.

Позднее вечером в клубе он словно сошёл с ума. В его голове беспрерывно крутился абсурдный фильм, как Франческа принимает этого улыбающегося молодого человека и занимается с ним сексом на его диване. Во власти неконтролируемого безумия Байрон покинул клуб и неожиданно вернулся домой. Он чувствовал себя глупо, как те мужья-рогоносцы, которые приходят домой рано, пока их жёны прячут любовников в шкафах, и без предупреждения вошёл.

В музыкальном центре стоял диск, но не из коллекции Байрона. Франческа слушала и подпевала, буквально во всю мощь своих лёгких, песню Синди Лопер True Colors.

Но я вижу твои истинные цвета,

Они пробиваются наружу.

Я вижу твои истинные цвета,

И за это я тебя люблю.

Поэтому не бойся показать их,

Твои истинные цвета.

Истинные цвета прекрасны,

Как радуга.

Улыбнись для меня,

Не будь печальным, не могу припомнить,

Когда в последний раз видела, как ты смеешься.

Если этот мир сведёт тебя с ума,

И ты больше не сможешь выносить всё это,

Позвони мне,

Потому что ты знаешь, что я сразу приду.

Франческа пела энергично, словно извлекая свой голос из глубины сердца, и одновременно что-то готовила на кухне. Босиком, в коротких шортах, которые надевала для сна, и мешковатой майке, что болталась на одном плече, демонстрируя изгиб предплечья, угловатый выступ лопатки и крыло маорийского дракона, вытатуированное на спине. На кухонном столе лежал раскрытым университетский учебник. Франческа стояла к Байрону спиной и помешивала что-то в керамической миске, напевая и танцуя в медленном и томном ритме. В квартире Франческа была одна.