В твоих глазах

Байрон неподвижно замер в центре лофта и молча наблюдал за ней. Вскоре он понял, что ему не хватает дыхания, а сердце бьётся в таком бешеном ритме, что это похоже даже не на удары, а на мощный раскат грома.

В этот момент Франческа, словно почувствовав присутствие и тень, испуганно обернулась. Веер её волос последовал за молниеносным изгибом шеи, из рук выпала миска. Содержимое кремообразной консистенции растеклось по полу, мебели, её голым ногам.

— Ох, проклятье, — ругнулась она, наклоняясь, чтобы поднять грязное месиво. Девушка выглядела взволнованной и неловкой, и когда Байрон подошёл к ней и опустился рядом на колени, чтобы помочь ей, она сказала, переводя дыхание:

— Ты меня напугал! Я пыталась приготовить тирамису, как ты, и не хотела устраивать беспорядок, думаю, миска раскололась, я заплачу и…

Байрон схватил её за руку. Два пальца другой руки он приложил к её губам. Несколько секунд они стояли так, наблюдая друг за другом, между шкафом и столом, сгорбившись, как кошки, в окружении капель сахара и какао. От резких движений майка на Франческе сползла набок, и одна из её грудей почти вылезла наружу, а нежно-розовый сосок стал мягким. Их глаза, океан и зелень леса, впились друг в друга, и Байрон понял, понял раз и навсегда, что выиграл серию бессмысленных сражений и окончательно проиграл войну.

Сознание твердило ему: «Вставай, бросай её, спасай себя», но убедить себя прислушаться было невозможно. Не позволяя никаким словам изменить его мнение, пока Синди Лопер пела и пела, а само существование Франчески распаляло его обоняние, слух, зрение, осязание и вкус, он поцеловал её с жестокостью безумца. Обхватив одной рукой шею, другой — грудь, похожую на мясистый георгин, Байрон прижал Франческу к себе и лизнул в губы. На мгновение он подумал: «Если она отвергнет меня, я умру», но она ответила на его поцелуй столь же жадным языком.

Они оказались на полу, двигаясь с судорожной яростью. Лёжа на спине, он наблюдал, как Франческа приподнимается над его телом, стаскивает с себя майку и шорты и остаётся роскошно обнажённой, её груди мягко покачивались. Он смотрел, как она расстёгивает его ремень, спускает брюки до бёдер. Видел, как она раскрывается перед ним, двигаясь с нетерпением шлюхи и грацией ангела.

Байрон быстро переместился, обхватил её и развернул. Теперь на полу лежала она, измазанная шоколадом. Он слегка приподнял ей бёдра и стал проникать, пока не исчез полностью в её теле, погрузившись в лоно.

Когда он услышал, как она умоляет его не останавливаться, как обхватывает его голову руками, он рисковал потерять рассудок и кончить в неё. Но на нём не было презерватива, и он боялся за неё. Не за себя. Если бы он мог потакать собственному желанию, то достиг бы оргазма там, в самой потаённой части её тела, до последней капли. Но он должен был сохранить проблеск разума и, когда убедился, что она удовлетворена, чтобы не лишить её даже вспышки удовольствия, оставил её жар за мгновение до взрыва. Он кончил сразу, ей на кожу между пупком и всё ещё вздымающейся грудью, с диким криком, который отражал силу возбуждения, накопившегося за эти дни.

Затем он опустился на неё и начал целовать. Удерживая ладонями её лицо, Байрон посвятил этому поцелую бесконечное количество времени. Внутри себя он уловил голос, сначала почти неслышный, потом слабый, но постепенно звучание становилось всё громче. Голос шептал ему, говорил, выкрикивал два простых слова без обмана: «Люблю тебя».

Два простых слова, которые Байрон не произнёс, но которые хранил глубоко в сердце. Он боялся напугать её этой правдой, без которой уже не мог обойтись. Он продолжал целовать, а потом скользнул губами по горлу, по груди, по острым соскам, похожим на влажные наконечники стрел, по пупку, по татуированному цветку, по цветку под татуированным цветком. Поцелуи, ещё поцелуи. Франческа выгнула спину, новые стоны в воздухе, её оргазм, такой эротичный среди этого хаоса, что освободил его душу и чувства. Байрон вновь залил её жидким жаром, выкрикивая её имя на весь дом, на луну, на жизнь, пока оргазм сотрясал его от волос до пят.

Наконец, в изнеможении оба рухнули на пол.

Лежали молча, обнявшись, потные, почти растаявшие. Через некоторое время Франческа прошептала озорным весёлым тоном:

— Ты вернулся раньше, чтобы трахнуть меня?

— Нет, я вернулся раньше, потому что боялся, что ты трахнешь Эрика.

— Я не настолько груба, чтобы использовать гостеприимство и переспать с кем-то в хозяйском доме.

— Я не хозяин.

— Ох нет? А кто ты?

— Отныне ты будешь заниматься любовью только со мной. Никаких исключений. Но… что ты имеешь в виду? Ты занималась этим с ним где-то ещё? — Его голос прозвучал встревоженно, и от одной мысли о том, что она может быть с кем-то ещё, у него сжалось внутри, и ему захотелось пронзить врага копьём и снова разбить зубы, носы и яйца. Байрон приподнялся, опираясь на один локоть, и уставился на неё сверкающими глазами, немного сердитыми, немного расстроенными.

Франческа не ответила на его вопрос. Вместо этого сказала:

— Если тебе можно со студентками с ресницами, как у куклы, и кто всю лекцию призывно демонстрирует киску, я оседлаю кого захочу, где захочу.

— Итак, сучка, — сказал он твёрдым, почти ледяным голосом. — Пункт первый: я не трахал студентку с кукольными ресницами. Не отрицаю, у той девушки были такие намерения, но я послал её подальше. Пункт второй: смотреть на неё было единственным способом не смотреть на тебя и не запятнать себя убийством Эрика посреди лекции. Пункт третий: я хочу только твою киску, проклятье. И гарантирую, я мог иметь их столько, сколько захочу, — я даже пытался убедить своего друга ниже обратить внимание на другую, но он, кажется, согласен со мной — мы хотим только твою. Пункт четвёртый: теперь тебе нужно избавиться от того парня. Скажи ему, что тебе это неинтересно, скажи ему всё, что хочешь, воображения тебе не занимать.

— Эрик был так любезен, помог мне найти работу и квартиру… и, мне кажется, я ему действительно нравлюсь, — пробормотала Франческа с высокомерной полуулыбкой.

— Мне всё равно! Скажи ему, как есть!

— Что именно? Знаешь, Эрик, мне придётся порвать с тобой, потому что я сейчас трахаюсь с профессором Лордом, а он хочет эксклюзивности?

— В данный момент ты меня не трахаешь. Это нечто большее, и ты это знаешь. Мы вместе, и точка. До конца семестра было бы лучше не ставить людей в известность, но ты что-нибудь придумаешь. В любом случае, тебе не нужна новая квартира. Ты просто останешься здесь.

— Это невозможно, мне не нравится быть чьей-то содержанкой.

— Твоя голова твёрже стали! Ты не моя содержанка, ты моя женщина! Но если это заставит тебя чувствовать себя спокойнее, можешь участвовать в расходах по дому, хорошо?

— Хм… Я, может быть, и соглашусь, но это не устранит другую проблему. Она выйдет наружу. Я не могу жить здесь до января и надеяться, что это останется незамеченным.

— Мы будем осторожны. На людях я буду держаться от тебя подальше. Из дома будем выходить отдельно и возвращаться отдельно. Но я хочу, чтобы ты была здесь.

— Чтобы я была готова в любой момент, когда ты захочешь развлечься? Ты хочешь, чтобы я стала твоей шлюшкой?

— Чтобы найти тебя. Чтобы знать, что ты здесь. Чувствовать твой запах. Видеть твои глаза. Чтобы целовать тебя. Заниматься с тобой любовью. И не надо этих слов, ты не моя личная шлюшка, я сказал тебе, — ты моя женщина. Больше никакой ерунды. Я не буду спать ни с кем другим, и ты не будешь спать ни с кем другим. И скажи Эрику, чтобы он убирался с моей дороги.

— И как долго продлится эта сделка? Есть ли дата, после которой ты и твой друг получите право снова искать кого-то ещё?