В твоих глазах

Тем не менее время и жизнь отомстили. Мне следует поверить, что карма существует.

Марджери Лорд подвергла меня такому же наказанию.

Она показала мне то, что я уже знала: я не та женщина, которая нужна Байрону. Он не влюблён в меня, я лишь приятное развлечение, чтобы успокоить его бунтарскую половину.

Но ещё Марджери Лорд познакомила меня с той, о ком я ничего не знала: Изабель.

Открытие, что Байрон был не столько влюблён, сколько боготворил жену, меня не утешает. Я боюсь, что чувство вины может оказаться более фатальной опасностью, чем вечная бывшая любовь.

Он сам однажды сказал мне, что я напоминаю ему о ней. Неужели через меня он пытается спасти Изабель? Пытается компенсировать мою хрупкость ради неё? Поэтому он и привёз меня на Кейп-Код, чтобы починить нить? Может, я привлекаю его потому, что его привлекаем мы, женщины, воины снаружи и отчаявшиеся внутри? Изабель страдала от настоящей психической патологии, но я… разве я, в определённом смысле, тоже не безумна? Не являюсь ли я по-своему жертвой, которая чувствует себя преследуемой? Разве я не пыталась покончить с собой? Разве я не огрызаюсь на всё человечество? На тех немногих моих фотографиях, не изображена ли я с тусклой улыбкой, как у Изабель? Если не принимать во внимание психиатрический диагноз и внешность, мы во многом похожи. Ничто в моей жизни не было нормальным.

Но Байрон ни в чём не похож на Маркуса, и я люблю его. Я люблю Байрона так сильно, что страх причинить ему боль перевешивает страх потерять его.

Теперь я знаю, каково это, грёбаная карма, теперь я знаю. Я не хочу, чтобы из-за меня он был обречён на жизнь, которой на самом деле не хочет, за которую цепляется из чувства ответственности, из чувства чести, кто знает, по каким ещё извращённым причинам, но только не из любви.

Я оглядываюсь вокруг, приближается закат. Сердце такое тяжёлое, что, я чувствую, оно скоро разорвёт мою грудь и погрузится в пустоту мира.

Я люблю Байрона так, как никогда никого не любила.

Я люблю его так сильно, что не пытаюсь удержать любой ценой, в отличие от того, как поступила с Маркусом.

Уверена, Байрону будет лучше без меня. С самим собой и однажды с женщиной, полной света.

Я тьма.

И мне лучше исчезнуть.

Глава 18

Вермонт

Свой пикап Пенни припарковала на подъездной дорожке. Путешествие оказалось длиннее обычного, ей пришлось достичь Грин Прейри, ближайшего города в пятидесяти километрах на север. Город более крупный и густонаселённый, где проще смешаться с толпой. Не то чтобы она сделала что-то неподобающее, просто предпочитала избегать мисс Мансель. Если б Пенни с ней повстречалась, то вначале подверглась бы бомбардировке из вопросов, среди которых самым безобидным стал бы: «А где Маркус? Два дня назад я видела, как он уезжал на автобусе и выражение его лица было очень странное… Вы расстались?»

Они не расстались, по крайней мере, пока. Но он действительно уехал без каких-либо объяснений куда и зачем. В последнее время Маркус вёл себя всё более и более странно, выглядел обеспокоенным, похожим на того, кто ждёт новости, которые способны принести облегчение или страдание. Он даже купил себе сотовый. И Пенни была уверена, что несколько раз звонил, выходя на улицу, чтобы она не могла услышать.

Подводя итог — симптомы выглядели тревожно и предвещали слёзы.

Ей Маркус сказал, что едет в Коннектикут, проведать Шерри, но Пенни была уверена, что это неправда. Для подтверждения девушка могла бы ей позвонить, но предпочла не знать. Пенни решила создать для себя иллюзию, что Маркус ей не солгал и, не отправился скорее всего, на поиски Франчески.

Шумно вздохнув, Пенни положила руки на руль, упёрлась в них лбом. Закрыла глаза, и её охватила волна отчаяния. Так, она просидела несколько минут, чередуя мучительное страдание с не менее выматывающим чувством тошноты.

Затем Пенни решила, что пора выбираться.

Дни становились всё холоднее и холоднее, небо приобрело цвет жемчуга. Наверняка пойдёт снег. Девушка плотнее завернулась в пуховик и поспешила к дому.

Всё было таким знакомым… и таким одиноким. Всё казалось тёмным, лишённым красок: пожелтевшее чёрно-белое, в котором чёрное преобладало над белым.

Пенни поднесла руку ко лбу и поняла, что должна покончить с этими душевными терзаниями. Она сняла пуховик и приготовилась рыться в большой сумке из варёной шерсти. Девушка была бледной и худой, коса сползла на плечо, а карие глаза напоминали осколки жжёной карамели.

В этот момент раздался стук в дверь. Серия ударов с определённой твёрдостью. Кто бы это мог быть?

Пенни пошла проверить, кто там, и в этот момент её охватила острая потребность в рвоте. Она открыла дверь, чуть не позеленев лицом, и тошнота усилилась пропорционально изумлению. Сильно, даже очень.

На пороге стояла Франческа, одетая совершенно неподходяще для холода этих, почти заснеженных гор.

У Пенни чуть не вывалились глаза, настолько широко они раскрылись от удивления. Она даже закрыла их и снова открыла, решив, что это оплошность из-за долгих бессонных ночей, усталости и дурных мыслей.

Но Франческа осталась на месте. На ней были узкие джинсы тёмно-синего цвета, кожаная куртка поверх белой футболки и ботинки на низком каблуке того же цвета, что и джинсы, — странная и приятная смесь между кукольными и ковбойскими сапогами. На одном плече она несла большой зелёный рюкзак, похожий на военный.

— Что…? — прошептала Пенни, сдерживая очередной приступ тошноты усилием воли.

Франческа посмотрела на неё, и Пенни заметила что-то странное в глубине её глаз.

Слёзы.

Франческа плакала?

Но дело было не только в нехарактерной солёной воде на кончиках ресниц: всё лицо Франчески выдавало диссонанс. Она отличалась от той девушки, которая почти три года назад психологическим шантажом заставила Пенни уйти от Маркуса. Франческа по-прежнему была красива, но казалась более хрупкой, странно нежной, непредсказуемо мягкой. Пенни слишком мало спала в последние несколько ночей, чтобы сразу не распознать на её лице следы многих часов, проведённых без отдыха. Глаза Франчески были обведены кругами, она была бледна и без единого следа косметики.

— Можно войти?

Пенни ещё несколько мгновений в недоумении смотрела на неё, затем посторонилась.

— Маркуса нет? — спросила Франческа.

— Нет.

— Но он вернётся?

— Я не знаю.

— Как ты можешь не знать?

— Думала, ты знаешь больше.

— Я?

— Я думала, он… он поехал к тебе. А ты тем временем приехала к нему. Вы… всегда были в тесном контакте.

— Не таком уж тесном, раз его здесь нет, — пробормотала Франческа. Она тяжело опустилась на диван и заправила локон за ухо. Её пальцы дрожали, как тонкие травинки. — Прости меня за неожиданное появление, но… я не знала, куда идти. Я запомнила номер телефона и по нему узнала адрес. На автобусной остановке парень из магазина сказал мне, где вы живёте. Я шла почти час. — Она сделала паузу, подняла взгляд на Пенни. Её глаза становились всё более влажными и потерянными. — Я ехала всю ночь, сменила три поезда, а потом села на автобус. Здесь очень красиво. Всё такое дикое, с бескрайними горизонтами, очень мало людей… Маркусу подходит это место.

— Кто знает, — прошептала Пенни.

Франческа, впервые с момента своего появления, с любопытством посмотрела на Пенни. Её тёмные зрачки стали внимательными.

— Что ты имеешь в виду?

Франческа была последним человеком на свете, которому Пенни могла рассказать о своих страхах. Та, что увела от неё Маркуса таким коварным способом; та, что, скорее всего, собиралась отбить его снова. Но Пенни переполняло страдание, терзали тысячелетия трагических мыслей, а она лишь задерживала дыхание, пытаясь удержать вместе с ним ужасные выводы, к которым пришла. Ей нужно было поговорить. Кроме того, засовывание головы в песок не принесёт ей ничего хорошего. Ведь если отрицать правду, та не исчезнет. Поэтому Пенни прошептала: