В змеином кубле

Алексис бы уже устроил здесь… да хоть что. И вместе с ним Кармэн было бы не так страшно. Она и сама тогда была веселее и отчаяннее.

А Анри обязательно придумал бы что-нибудь, чтобы вытащить их отсюда. В безопасность. Один раз уже сумел.

— Сеньорита Изабелла опять ужасно себя вела. Просто невыносимо!

Невыносимо — без конца слушать одну и ту же песню. А она не кончается. И не меняется. Всё еще.

— Я настаиваю на наказании.

Может, тот вечер в сумрачном саду Кармэн вообще померещился? И старая садистка просто помешана на розгах?

— Если вы сами, господин граф, не готовы это сделать, поручите гувернеру.

А сама дуэнья станет наблюдать? С плотоядной усмешкой?

— Если хотите, я готова это сделать, — обворожительно (и будем надеяться — в меру сурово) улыбнулась Кармэн. — У меня двое детей и куча воспитанников. В Эвитане я отлично набила руку на розгах.

Не будем порочить дядин Аравинт.

— Только позвольте наедине. Не стоит так позорить молодую девушку.

Если старая курица так уж желает полюбоваться чем подобным — пусть чешет в бордель. И там хорошо приплачивает. В Эвитане таких заведений навалом — вряд ли Мэнд чем-то особо отличается. Тут по слухам при дворе такое веселье творится…

Никого бить Кармэн не собирается, но вот увидеть наконец эту загадочную Изабеллу просто глаза чешутся. Не зря же ее так старательно прячут.

— Благодарю вас, Ваше Высочество, — любезно ответил Его Высочество граф. — Но я остаюсь при прежнем мнении — никаких розог в моем доме.

Будто это не он совсем недавно широким жестом разрешил дуэнье всё, вплоть до кнута.

— Возможно, я могла бы просто поговорить с ней. Я — мать двоих детей, — нахально полезла с непрошенной помощью дважды эмигрантка. С самой скандальной репутацией на обе покинутые страны.

— Я очень признателен вам. — Откуда в его голосе столь искренняя благодарность? Тоже — прирожденный актер? Или отлично вышколенный придворной жизнью? — Но сначала попробую повлиять я. С помощью отцовского авторитета.

На который Изабелла давно уже плевала.

И без того кислые губы старой мегеры свелись в нитку. Поняла, что вожделенное зрелище отменяется.

Хоть бы для приличия притворилась, что довольна. Граф ведь согласился на одно из ее предложений. На менее скандальное.

Неловкое молчание вовремя прервал слуга с поклоном. Как и все в этом доме — скучный и смирившийся с грядущей участью. Очевидно, уволиться отсюда так же сложно, как и удрать. Догонят и вернут. Или отправят в еще более мерзкое место.

Письмо. Хорошо иметь безупречное зрение. Даже отсюда видно королевскую печать. Хозяину дома от хозяина дворца?

Почти угадала. Не хозяину, а гостье. Той самой скандальной эмигрантке. С приглашением (читай: приказом) завтра к обеду явиться на высочайшую аудиенцию.

2

— Матушка, — Виктор склонился над ее рукой.

Иначе нельзя — здесь полно чужих прознатчиков. А еще больше — прознатчиц. В том числе — юных и красивых. Это Кармэн достались граф в годах и наглый гувернер, а за красавца Виктора взялись всерьез.

Сыну не по себе. Это видно только Кармэн или еще и многочисленным шпионам? Особенно юным и красивым?

Творец, есть ли во всём Мэнде хоть одно место, где мать с сыном могут толком поговорить наедине? Если и есть, то уж точно не в доме герцога Валентайна. Не говоря уже о его правящем брате.

Тут за каждой статуей…

Зато здесь цветет и благоухает сад. Может, хоть по дорожкам им позволят прогуляться одним? Хватит эскорта у ворот? И статуй.

— Приветствую вас, сын мой. Как ваше здоровье?

Она слишком многого ждала от этой встречи! И теперь сердце колотится, как безумное. И у Виктора — не меньше.

— Пока еще жив. А у вас, матушка?

— Спасибо, не жалуюсь, — церемонно изрекла мать.

Чьими духами благоухает сын? Тонкий, цветочный, еле уловимый аромат? Кто из дам таким пользуется? Из своих, или Виктор тоже рвался к матери всеми способами?

Правящий герцог внезапно болен, и его сегодня не увидеть. Ни Кармэн и никому другому. Кроме одной-двух доверенных любовниц.

Хорошо это или плохо? Для Кармэн или для шпионов?

— О, Вик. — Эта — одних лет с Виктором. И даже чем-то похожа. Черноволоса, черноглаза. А алый шелк выгодно подчеркивает… всё. Особенно… сверху. — Вы меня познакомите с вашей благородной матерью?

А вот улыбка — мерзейшая. И духи, кстати, не те.

— Знакомлю, — сдержанно оскалился сын. — Моя благородная мать — принцесса Кармэн Ларнуа нир Вальданэ. Баронесса Мишелетта Нирсон, супруга Адама Нирсона, троюродного кузена государя.

Еще одно исконно Мэндское имя. Даже два.

— Вы прекрасно выглядите…

Еще бы добавила: для вашего возраста.

— Но у меня ужасная мигрень. Всё время чувствую духоту.

— Думаю, свежий воздух пойдет вам на пользу, — на лету подхватил сын. — Позвольте сопроводить вас в сад. Там прохладно.

Отпустили их, хвала Творцу, одних. Без Мишелетты. И даже статуи здесь попадаются редко. Им мешают розовые кусты.

Среди деревьев вежливая маска с лица сына слетела. А улыбку стерла боль. Нестерпимая.

— Мама, я не знал, говорить тебе или нет.

Белла?! Анри?! Нет!..

Сердце провалилось куда-то вниз — сквозь дорожки сада. Ноги подкосились сами, в глазах темнеет…

— Мама, Элгэ больше нет.

Кармэн ощутила себя редкой дрянью. Последней. Потому что первой мыслью стало облегчение. А горе — уже потом.

Потому что мать почти обрадовалась вести, подкосившей ее сына. Лишившей его счастья.

Элгэ… Бедная девочка, такая красивая, такая талантливая… Виктор так ее любил… любит!

Кармэн крепко сжала его руку. Своей теплой — его ледяную. Потому что это он только что потерял одного из самых близких людей. А она — сохранила.

— Ее убили в Эвитане. Сначала силком обвенчали с этим ее кузеном, а потом заявили, что на них напали разбойники. По дороге в поместье. Будто у них там на каждом тракте — по шайке, а эскорт ворон считал. Она умерла, мама! Моя Элгэ умерла!

По его лицу текут слезы. Кто сегодня ночью осушал их поцелуями? Хорошо, что не Мишелетта, но кто?