Вампиры – дети падших ангелов. Музыка тысячи Антарктид

— Разве мать тебя не любила?

— Да, — кивнул молодой человек, — любила, по-своему. Иногда заходила ко мне в комнату, осыпала поцелуями, обнимала и говорила, что я единственное существо в нашем доме, которое она счастлива видеть. Она твердила это, какие бы страшные вещи я ни делал. И никому не позволяла отчитывать меня, ни отцу, ни Вильяму. Я делал что хотел — и все молчали. Наша жизнь походила на трагикомедию. Особенно за трапезой, когда гробовую тишину нарушали лишь тихие шаги слуг. Я отбивал друзей у моего брата, ломал его вещи, убивал любимых животных, я обесчестил дочь лучшего друга отца, мои преступления были нескончаемы. Но мы по-прежнему ели в тишине. И о моем отце у меня осталось два единственных счастливых воспоминания. Первое, когда мне было лет пять, он как-то раз взял меня украдкой от матери на руки, указал в небо, где парил его сокол, и сказал: «Он вернется с добычей», — и потрепал меня по голове. А второе — лучшее воспоминание, когда много лет спустя я отрубил лапу его любимому соколу. Отец вытащил меня во двор и на глазах у всех слуг отхлестал по щекам. Он, наверно, так и не понял, почему я тогда смеялся…

Катя подложила под спину подушку. Она не знала, что сказать, и не знала, как лучше задать еще один вопрос.

Лайонел улыбнулся.

— Какой разной может быть одна и та же история.

— Ты ненавидишь Вильяма, потому что…

Лайонел ее оборвал:

— Это он тебе сказал, что я его ненавижу?

Девушка задумалась, но не смогла вспомнить, говорил ли Вильям, будто брат его ненавидит или нет. Знала только, что после всех его рассказов у нее сложилось именно такое впечатление.

— Нет… нет, он так не говорил, но когда рассказывал про Элизабет, я подумала…

Молодой человек презрительно фыркнул.

— Еще одно заблуждение Вильяма. Когда она пришла ко мне, я ее предупредил, что мой брат никогда не женится на потаскухе! Юную леди это не остановило. Впрочем, даже мне она не досталась невинной.

— Правда?

Лайонел поднялся и подошел к постели.

— Что с тобой? — насмешливо поинтересовался он. — Все оказалось не так, как бы тебе хотелось?

Катя покачала головой:

— А ты Вильяму сказал правду?

— Конечно! Он не поверил.

— А ты…

— Я не стал настаивать. — Молодой человек пожал плечами. — К чему?

— Лайонел… — Девушка протянула ему руку, но он отшатнулся. Голубые глаза стали холоднее.

— Не нужно этого!

Катя опустила руку, а он едко заметил:

— Маленький мальчик, которому хотелось, чтобы отец и брат его оценили, вырос, теперь ему ничего не нужно.

Девушка подтянула колени к животу, положила перед собой руки и пробормотала:

— Ничего, кроме все той же оценки брата.

Лайонел вернулся на подоконник, взял телефон и обронил:

— Десять минут давно истекли! Сладких снов!

Солнце блестело в золотистых волосах, играло на ресницах, а лучики, отбрасываемые от бриллиантовых запонок, в танце скользили по столу.

Катя взглянула на тарелку с супом, стоящую перед ней, взяла ложку и вздрогнула, когда Лайонел шумно перелистнул страницу газеты.

— Тебе больно? — нерешительно спросила девушка. Рядом с ним, таким ухоженным, благоухающим и опрятным, она, в голубых джинсах и серой футболочке, казалась себе замарашкой.

— Больно! — рыкнул он, все так же глядя в «Петербургские Ведомости».

Катя вскочила и направилась к окну, чтобы задернуть штору, но молодой человек схватил ее за руку:

— Я же сказал — не подходить к окну!

Девушка пораженно уставилась на его пальцы, обхватившие ее запястье. Они были горячими.

Лайонел грубо отшвырнул ее руку. С самого утра его настроение оставляло желать лучшего.

Катя не сдержалась и притронулась одним пальчиком к его плечу, оно тоже оказалось теплым, как если бы солнце нагрело.

— Такой горячий? — удивленно сказала она.

Ледяные глаза сузились, девушка не успела даже

моргнуть, как Лайонел схватил ее и, усадив к себе на колени, прижался губами к шее. Он шумно втянул в себя воздух, на миг их взгляды встретились, а потом Катя полетела на пол. Молодой человек ринулся в коридор, процедив сквозь зубы:

— Мне нужно отлучиться!

Катя потерла ушибленную об шкаф спину, покосилась на тарелку с супом, и ее осенило.

— Ты голоден?!

Лайонел, уже в накинутом пальто, заглянул в кухню.

— Я скоро вернусь.

— А если, если…

Он указал на сияющее солнце.

— Вампиры не выходят днем.

— Никогда?

Лайонел нахмурился.

— Без крайней надобности.

Ее руки сами сложились в молитве.

— Возьми меня с собой!

— Нет!

Катя горько усмехнулась.

— Понятно…

Молодой человек сердито моргнул.

— Ничего тебе не понятно! Я не Вильям, который может не жрать неделю и с той же непоколебимостью, что на сытый желудок, качать на руках младенца! Согласись, будет забавно, если вместо обещанной защиты я убью тебя сам!

— Да уж, очень забавно. — Девушка растянула губы в подобии улыбки. — Хотя тренироваться уже не нужно. Спасибо, в люке было мило!

Лайонел мрачно кивнул.

Спустя пару секунд дверь за ним закрылась, а Катя уронила голову на колени и закрыла глаза. Клокочущая внутри ярость рассосалась, место ее заняло новое, не менее острое — чувство бессилия. Хотелось плакать навзрыд, пока слезы и с ними множество противоречивых эмоций не иссякнут. Сама себя не узнавала, ее настроение как деревянную игрушечную лодочку в штормящем антарктическом океане ледяных глаз швыряло об айсберги. Хотелось всего сразу, в одну какую-то минуту: смеяться, плакать, кричать, спорить, ненавидеть, любить, жить, умереть…

Девушка съела остывший суп, вымыла тарелку и вернулась в комнату, к незастеленной постели и своим недосмотренным снам. Катя рухнула на кровать и притронулась к шее, где кожа все еще пылала от прикосновения горячих губ. В животе прокатился шарик, сердце забилось быстрее. Этой ночью ей снилось, что она запускает пальцы в золотистые, чуть вьющиеся волосы. Ладони запомнили их холодную шелковистость, морозный, головокружительный аромат впитался в ноздри. И сейчас Катя ощущала легкое покалывание подушечек пальцев.

Она уснула, а когда проснулась, обнаружила окно за навешенным — с ней в комнате кто-то находился. Юноша, одетый в странный костюм, похожий на водолазный, стоял у самой двери, тело его сотрясала дрожь. Вильям как-то рассказывал, что после некоторого нахождения на солнце к вампирам не сразу возвращаются силы. Он описывал это состояние как удар от молнии или как для человека электрический разряд. Охотники пользовались ксеноновыми или ультрафиолетовыми лампами, чтобы обезвредить своих противников.