Ванька-ротный

— Ну вот, видать, дела наши тронулись — сказал я, подходя к старшине и к Рязанцеву.

— Теперь вам нужно только поддерживать порядок и бодрый дух у них. Рязанцев улыбался, а старшина посмотрел на меня как бы молчаливо спрашивая, может, по сто грамм всем налить? Я мотнул головой в знак согласия.

— Братия христианская! Бога угоднички! Соколики православные! По очереди подходи! Крещение на Руси! Причащаться будем! Капитан по сто пятьдесят разрешил. В овраге осталось два лагеря. Под обрывом в земле пустые норы и лазейки, а рядом палатки и рубленая баня, в которой можно жить и топить. Потом, как рассказывал солдат, был завтрак, баня, раздача белья, замена рваного обмундирования. Старшина для некоторых ребят достал даже новые валенки.

Ребята, усталые и довольные, сидели на бревнах, переговаривались негромко и курили табак.

— Вам, товарищ гвардии капитан, ординарец нужен — басовито начал разговор старшина.

— У тебя на примете, наверное, есть такой паренек.

— Есть, конечно, небольшого роста, телосложением не дюж, но в руках силу имеет, смышленый и шустрый. В захват-группу ребята его не берут. Маленького, говорят, росточка. А в пехоту обратно жалко отправлять. Через неделю убьют. Я знаю, вы приказали скомплектовать боевые группы! В деле он не был, его в деле не знают. Он может остаться не при деле. Взял бы я его, да у меня есть ездовой, и Семенов сидит у меня после ранения. Трёх, сами знаете, на одну повозку не положено.

— Ладно, приводи. Погляжу на твоего племянника.

— Что вы, товарищ гвардии капитан, он мне никто! Просто парнишку жалко. Да и во взводе он недавно, прибыл без вас с пополнением.

— Ты же его сватаешь, вот я и говорю — племянник. Он что, из новеньких?

— Да, но вы его видели.

— Где?

— Вы с ним на НП дежурили. Он, правда, не знает, что вы тот самый капитан.

— Ну и старшина! Всё-то он знает!

— Должность такая, товарищ гвардии капитан.

— Ладно, веди своего подопечного. Мы сидели в палатке, поставленной вплотную к обрыву. Рязанцев был доволен. Он объяснил мне, что в случае обстрела осколки дальше пойдут и в случае чего можно укрыться под мерзлый грунт. Он даже разведчикам объявил, при плотном обстреле все уходят, как он выразился, в укрытие, под землю.

— А что, это ты хорошо сообразил! — сказал я и похлопал его по плечу. — Всё правильно, Федя! Людей нужно беречь.

В откидной полог палатки кто-то ткнулся, и в палатку вошел старшина. За ним показался мой ночной знакомый.

— Заходи! — сказал я, когда он из прохода меня увидел.

— Ну, что замялся? — промычал старшина.

— Товарищ гвардии капитан как отец родной, хочет тебя от смерти спасти. Если пойдешь в пехоту, жизни тебе там неделя. Гвардии капитан согласен взять тебя к себе ординарцем. Ну, чего молчишь? — протрубил старшина.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Сергей.

— Фамилия?

— Курдюмов.

— Ну что ж, садись, Сергей, закуривай, будь как дома. Я посмотрел на Рязанцева, который лежал на боку, подмигнул ему и добавил:

— Мы с ним старые знакомые. Он мне на НП сказал: может, еще встретимся, капитан! Вот мы и встретились. Я, оказывается, не просто штабной, а тот самый разведчик, про которого ты мне тогда говорил. Старшина толкует, чтобы я тебя взял к себе в ординарцы. Послать тебя в группу Сенько я не могу. Все группы подбирают сами ребята. Такой у нас порядок. Мне ординарец нужен. Если согласен — оставлю тебя при себе.

— Ну, чего молчишь? — ткнул его кулаком старшина.

— Я тоже не против. Видать, договорились.

— Какие обязанности будут у тебя, — просветись у старшины. Он знает все тонкости этого дела. Ну, а всё другое будешь сам на ходу соображать. Завтра вступишь в новую должность. Старшина приведет твой внешний вид в порядок. Сергей Курдюмов с этого дня стал моим постоянным спутником. Ординарец в разведке — это не денщик у командира полка. Ординарец — это тот же разведчик, сообразительный и решительный, правая рука офицера, важное лицо во взводе, только в солдатском звании. Ему не нужно чистить сапоги своего начальника, в разведке это не принято. Мы ходили в нечищеных сапогах. Я его воспитанием не занимаюсь, но старшина ему иногда выговаривает. Старшина, как тот церковный дьяк — пожурит, погладит по волосам шершавой рукой: А, племянничек пришел! Крестный отец сегодня баньку топит. Велел за тобой послать. Сегодня офицеры и наша компания будут париться.

— А ты что, не мог с ребятами капитану передать?

— Никак нельзя! Понимать надо! Чего не положено, ребятам не надо знать. Чтобы лишних разговоров не было. Для них баня будет потом, когда в снабжении белье получим.

— Ты, Валеев, вечно что-то темнишь. Что тут особенного? На всех сразу белье не дают. Ладно, иди к старшине, он велел тебя к нему послать. Так прошел еще один день зимы.

Глава 40. Подготовка к ночному поиску

Январь 1944 года

Первый выход на передовую. Обрыв перед Бондарями. Подготовка к ночному поиску. Наступление. Взятие траншеи левее обрыва и выход к Бондарям.

Первый выход на передовую

3 января 1944 года.

На следующий день мы с Рязанцевым отправились на передовую. Пройдя мимо полкового НП, где я провел первую ночь, мы свернули вправо и пошли |побежали| по узкой тропе к неширокой полосе леса, расположенной у края обрыва. Там, не доходя |нескольких| десятка метров, проходила передняя линия обороны стрелковой роты.

Не успели мы сделать и десятка шагов, как по тропе с нарастающим |визгом| гулом ударили немецкие снаряды. Ложиться в снег и ждать пока прекратится обстрел |огонь| было бесполезно. Так можно пролежать и дождаться снаряда |на открытом месте целый день|. А куда деваться? Свернуть в сторону и бежать по глубокому снегу? |долго не пробежишь|.

Заранее никогда не знаешь где ударит снаряд. Под разрыв снаряда можешь угодить в любом месте. Одно спасение, не сбегая с тропы прибавить шагу |и рывком| добраться до ротной траншеи. |Мысли работают мгновенно|. Повел глазом вправо и влево, оценил где ложатся разрывы снарядов и решение готово. Хватая ртом воздух, мы добежали до ротной траншеи и скатились на дно. Думали, что на дне траншеи в укрытии будет тише. А тут еще хуже. |Немец бил вдоль всей траншеи|. Комья мерзлой земли летели повсюду. Снег и осколки брызгали кругом. Солдат стрелков в траншее не было. Солдаты народ проворный |смышленый|, вырыли под мерзлым грунтом в передней стенке норы и залезли туда |каждый для себя лазейку и спрятались туда. Как хочешь её назови, нора, подбрустверное укрытие Копали солдаты для каждый для себя| траншее. Куда ни ткнись, все норы заняты. В глубине их солдатские |спины и| ноги торчат. Траншея стала широкая. Двое, не прижимаясь к стенкам, могут свободно пройти. Скаты траншеи во многих местах обрушены. Куда тут деваться, когда немец бьет беспрерывно. Разрывы следуют то сзади, то спереди. |Вдоль траншей летит| мерзлая земля. Каждый десятый |разрывов с недолетом и перелетом один, два| снаряд залетает в траншею. Вот он вскинулся там. Попробуй |сунься туда| теперь угадай где ударит следующий.

— Ну Федь! И завел ты меня! Может где в другом месте потише?

— Тут везде одинаково.

— Давай … по траншее |куда-нибудь в кpaй|.

— Пойдем на левый край, там траншея подходит ближе к обрыву. Мы делаем перебежку до самого конца траншеи влево. Тут действительно тихо. Дальше за деревьями находится прогалок, за прогалком на опушке леса немцы сидят.

— У них там что, траншея, окопы или дзоты?

— Что там не знаю, а из пулеметов все время бьет.

— Видно боятся? | — Чего-то немцы боятся?|

— А чего им бояться? У нас в ротах по |пятнадцать| двадцать человек.

— Ну знаешь! Они этого не знают и могут думать всякое, другое. |Может боятся что мы здесь готовим неожиданный удар| Мы сидим в самом конце траншеи. Немцы пускают изредка снаряды. Я прикрываю локтем лицо и глаза. |Немцы и сюда изредка пускают один, два снаряда. При каждом близком взрыве, я прикрываю локтем лицо и глаза|.