Ванька-ротный

— Ну-ка подержи винтовку! Я сяду примеряюсь в кресле! А то убьют и никогда не сидел!

Солдат садится в кресло, кладёт голову на подзатыльники, руки опускает на подлокотники и с грустью смотрит на замысловатую бурмашину.

Ведь кто-то и доживёт! Сядет вот так! Сверлить ему будут!

— Нам с тобой браток помечтать только можно маленько!

Буровой станок с ножным приводом поблескивает перед ним.

— У этих немцев всё не как у людей! У самой передовой и пожалуйте — зубной доктор ставит пломбы!

Я вышел на воздух, а разговор в доме продолжался.

Упустить такую пару лошадей! — вспомнил я перестрелку у кухни. В общем, шуму наделали много, а попаданий ни одного! Ни дохлой лошади, ни одного убитого немца!

Когда я подошёл к кухне, здесь крутились любители по третьему разу поесть. Кухня стояла у поворота дороги, у песчаного обрыва. Сюда из небольшого овражка вела узкая снежная тропинка. По тропинке, из покосившейся темной баньки навстречу мне шла пожилая женщина, малец лет двенадцати и маленькая светловолосая девочка.

— Милые, родные! — сказала женщина, подойдя ближе.

— Наши пришли! — обратилась она к детям. Дети стояли, смотрели на нас и молчали. Женщина подошла ко мне, обняла меня и заплакала. Потом она долго стояла, смотрела на наших солдат. А солдаты взглянули раз на неё и опять стали толкаться у кухни.

— Вы откуда будете? — спросил я её.

— Девочка местная [95] . А я с мальцом из Калинина. Есть нечего. Вот я и прислуживала здесь у врача. Полы мыла. А жили мы с мальчиком вон в той бане. Девочка приходила к нам, вот как сейчас.

95

Булыгина Раиса Тимофеевна — в декабре 1941 года ей было лет восемь.

— Накорми женщину и детей! — сказал я Сенину и пошёл к домам, где сидел Черняев.

Когда пятая рота выбила немцев со станции, четвёртую отвели на тропу, по которой мы пересекали полотно железной дороги. Один взвод оставили на полотне лицом к Калинину, а с другим Татаринов ушёл охранять совхоз Морозово, где находился комбат. В общем, всё осталось по-прежнему. Мы сидели впереди, а четвёртая нас прикрывала сзади.

На войне часто зад оборачивается передом и всему приходит свой черёд и конец! Я вспомнил слова Татаринова, — "Как ты думаешь? Дойдём мы до шоссе?". Если он всё время будет идти позади, он дойдёт не только до Ржева.

Я разогнал солдат от кухни. Велел Сенину поставить всех на свои места. Не успели солдаты разобраться по своим местам в обороне, как мы увидели, что со стороны деревни Чуприяново, что стоит вдалеке, на господствующей высоте, вниз по дороге в нашу сторону спускается группа немцев человек двадцать.

— Всем лежать и рожи не высовывать! — крикнул я громко и велел Сенину приготовить ручной пулемёт.

— Пусть думают, что на станции нет никого! — сказал я громко, чтобы все слышали.

— Пулемёт поставь над обрывом около кухни! Там место повыше! Оттуда всё хорошо видать! Всем взять дорогу на прицел и без моей команды не стрелять!

— К самым кустам будем подпускать!

— Стрелков предупреждаю! А то опять найдутся небесные олухи! — И я им погрозил кулаком.

Немцы были ещё далеко. Солдаты лежали и посматривали на меня.

— Немцы с дороги не сойдут! Снег по обочинам слишком глубокий!

— У них голенища на сапогах короткие! Они народ цивилизованный! Простуды бояться!

— Целиться всем по дороге, где начинаются кусты!

— Прицельную планку поставить на двести метров!

— Сейчас расстояние до немцев пятьсот!

— Можете наблюдать! Но никому не стрелять! Откроете огонь, когда я громко подам команду, — "Рота к бою!".

Вниз по расчищенной и укатанной дороге [немцам] идти было легко. Немцы даже кое-где подпрыгивали, когда по снегу скользили у них сапоги. Я лежал, смотрел и ждал, когда они подойдут поближе. Через каждую сотню метров я объявляю дистанцию до них.

Прицел, прицелом — думаю я. Но нужно уметь стрелять и попадать в подвижную цель. А сейчас у солдат мурашки и мондраже от непривычки и волнения. Откроют пальбу, а пули уйдут в молоко. Как пить дать! Я уже их проверил!

Я поворачиваю голову направо и зову к себе солдата.

— Быстро ползком ко мне!

— Ты так лежи! Смотреть будешь! А винтовочку со штыком дай на время мне!

— Ладно, товарищ лейтенант, берите! Она у меня прилично бьёт!

Я лёг поудобней, прикрыл один глаз, выбрал условную точку на дороге и посмотрел на линию прицела. Ещё полсотни шагов! Пусть подойдут! Я дам один точный выстрел. Немцы ничего не поймут.

— Никому не рыпаться! Пулемётчикам тоже! Я буду один стрелять!

— Буду стрелять одиночными! — крикнул я и посмотрел на солдат.

— Все слышали? Солдаты молчали.

Двести метров обычный огневой рубеж. Мишень в полный рост, как на стрельбище из положения лёжа. Разница только в одном. Там мишень из фанеры, а здесь она живая. Пуля войдёт в мягкое податливое тело без единого звука и щелчка. Свист её слышен, когда она пролетает мимо. Остальные, что идут рядом, даже не дрогнут.

Делаю глубокий вздох и медленный выдох. Успокаиваю свое дыхание и расслабляю мышцы. Бедра и ноги чуть подаю вперёд, чуть влево. Закрываю глаза и считаю до пяти. Открываю глаза и смотрю на прорезь и мушку. Винтовка осталась на месте. Это моя точка прицела. Сейчас на неё подойдёт живая мишень. Сейчас к этой точке шагнут сверху немцы. Кто один из двадцати перекроет её? В этого одного я спокойно и выстрелю. Это ничего, что он живой. После моего выстрела он станет фанерным. На уровне груди я ударю ему только один раз. Этого будет достаточно, потому что я на двести метров из яблочка не выхожу.

Патрон в патроннике, палец на спусковом крючке. Крючок нужно легко потянуть на себя, освободить собачку бойка. Всё это говорю я себе, чтобы не торопиться, в этом деле первое — спокойствие! Вот над прорезью показались сапоги и коленки, затем появилась ширинка и наконец поясной ремень. Ещё два шага и мушка упёрлась в грудную клетку.

— Не торопись! — говорю я сам себе.

Солдаты смотрят на меня. Ищут глазами, с кем я разговариваю.

Я медленно и не дыша подтягиваю на себя спусковую скобу, чем медленней её ведёшь, тем лучше! И вот раздается выстрел.

Собственно, самого выстрела я не слышу. Я ощущаю только резкий удар приклада в плечо. Винтовка чуть прыгнула и встала на место. Я смотрю на линию прицела и вижу на мушке немецкую грудь. И вот немец взмахнул руками, поскользнулся на укатанной дороге и нагнулся вперёд. Потом он, как пьяный, широко расставил ноги и ткнулся головою вперёд.

Совершенно не думая, что я убил человека, я лёгким движением кисти, не отрывая локтей от опоры, перезаряжаю затвор. Смотрю на прицел и вижу, у меня на мушке новая мишень во весь рост. Снова удар в плечо и снова споткнулся немец. Никаких сомнений. Этому я точно угодил в живот.