Ванька-ротный

— Это чего?

— Это? Это, где успеть на лучинках согреть водицы!

У того в мешке рядом с пустым котелком горсть мороженной картошки. Они, как булыжные камни стучат по котелку.

У этого две ложки запасные из "ляменя", говорит, сам сделал.

— У тебя нет ложки браток? Для своего солдата это можно! Подходи выбирай! Бери, бери любую! Какая на тебя смотрит? Гони горсть табаку! Пару сухарей! Можешь пайку сахару дать в придачу.

Если при выходе на деревню, у одного из них чего-нибудь брякнет в мешке, считай погубили всё дело и целую роту!

Я велел сержанту, который заправлял у нас снабжением, собрать у солдат заплечные мешки. Забрать и сложить, их в ротную повозку!

— Выложить из мешков гранаты и патроны! — приказал я солдатам.

Если не проверить солдат, они на деревню пойдут без запаса патрон и гранат. В роте найдутся такие.

Солдаты, правда, сомневались. У них проверят мешки и потрясут барахло. Я при всех объявил:

— Сержант перед ротой головой отвечает! Если кто из солдат потом предъявит претензии!

Слову "претензии" они поверили. Оно пришлось им по душе.

Сержант исполнил всё, как я приказал. Получил на роту чистые маскхалаты. Отобрал у солдат мешки. Я проверил оружие и амуницию и доложил в батальон, что рота к выходу на деревню готова.

Я не стал рассказывать комбату о двух амбарах и сарае. Утром следующего дня, как я и предполагал, всё вышло "шито-крыто" и гладко. Мы без потерь ворвались в деревню.

Немцы, увидев наших солдат между домов, они подумали, что мы их обошли с тылу и разбежались в разные стороны. Они несколько минут отстрелись из последних домов|с правого края деревни|, но увидев, что мы готовы отрезать им путь, заметались в панике и побежали по снежному полю. И только спустя часа два, когда связисты размотали в деревню телефонную связь, я от комбата получил строгий приказ преследовать отступавшего противника. Над деревней в это время разорвалась два первых немецких снаряда.

А кого собственно догонять? Не побежим же мы, как дураки, по снежному полю за немцами! Мы пойдём по дороге и не торопясь. Мы всё понимаем. Нас хотят поскорей выставить из этой деревни.

Вот так и живём! Деревни берём мы, а спать в ней будут другие! Не справедливо ведь, правда!

Я, конечно, пекусь не о себе. Так солдаты думают. Вон послушайте, что они говорят!

— Взяли деревню! Она наша! Отдайте её нам хоть на два дня! Пожалуйста отдыхайте! Спитя! Чай кипятитя! Картошку варитя! А то ширь! И опять на снег вываливай. Справедливости нету.

Штабные, они тее, не лыком шитые! У них палатки в лесу имеются, а первым делом лезут в избу, где спать потеплей! А мы этого тепла всю зиму не видели. Где уж нам? Опять за немцем гонись!

— Ладно, иди! А то баба на печке приснится! А тебе на неё сейчас смотреть, даже во сне, никак нельзя!

— Давай, давай иди! У нас дела поважней! Нам нужно за Родину воевать! Энтих на немца с ружьём не пошлёшь. Они этому не обучены. Они по проволоки привыкли орать. Потом после войны будут заливать, так мол и так, брали деревни.

— А в чём ты сомневаешься? Всегда это было так! Одни сидели сзади, другие шли впереди. А вон, говорят, у немцев ротный сидит за три километра от передовой. А наш лейтенант вместе с солдатами под пулями матерится. За то мы и берём деревни. А немцы, сам видишь, драпают и бегут.

— Ну заговорили! — подумал я, — Взяли деревню, теперь до ночи языками будут чесать.

— Не растягивайся! — крикнул я.

И солдаты подобрались быстро в кучку.

Глава 10. Фельдфебель Пфайффер

Декабрь 1941 года

25 декабря немцы встали на рубеже: Иванищи, Александрово, совхоз Красноармеец, Леушкино, Гостенево, Чухино, Климово, Никольское, Сидорово. В боях у деревни Чухино дивизия понесла большие потери. 30-го декабря 1941 года дивизия находилась в составе 31 армии. 250-я сд??? прорвала фронт на участке Гостенево-Чухино, а 1-го января 1942 года [121] , повернув на Ржев, дивизия была передана в 39 армию.

121

После 8 января 1942 года.

Тверь — Старица.

Положение 119 сд на 7 январь 1942 года, Волыново.

Из показаний пленного солдата саперного батальона пех. див. Руди Наделя. [122]

В избе на широкой лавке у замёрзшего окна сидел обросший и замотанный тряпьём пленный немец. Сложив руки и опустив их смиренно на колени, он сказал нерешительно:

122

161 пд.

— Если позволите… Я расскажу вам всё по порядку.

— Хорошо! — согласился я, — Только, говорите медленно! Чтобы слова и фразы я слышал раздельно.

Пленный понял, покачал головой и о чём-то задумался. Солдаты умолкли. В избе наступила тишина. Прошла минута. Немец, как бы очнулся, обвёл нас сидящих грустными глазами и стал рассказывать свою, как он выразился, печальную историю.

Во время рассказа я останавливал его, задавал ему вопросы, уточнял значение отдельных и непонятных мне слов и делал короткие записи на листках бумаги.

Рассказ о немецком обозе имел два источника. Один, — это то, что рассказал нам немец, а другой, это то, что мы видели сами в пути. Дело в том, что по дороге из Чухино на Климово и Никольское перед нами двигался немецкий обоз.

Для того, чтобы в рассказе было всё ясно и встало на свои места, мы должны вернуться по времени несколько назад.

На передовую никто ходить не хотел. Даже в тех случаях, когда нужно было мне что-то разъяснить и передать, меня вызывали в батальон или в штаб полка.

Однажды меня вызвали в батальон и сказали, — В полку не хватает ротных офицеров, а вы на тридцать штыков там торчите вдвоём. Тебе нужно пойти в штаб полка и принять новую роту. А младший лейтенант останется здесь. Он к людям привык, а тебе нетрудно будет принять роту из новеньких.

Роту, так роту! — подумал я и отправился в штаб полка.

— Ну что явился? — спросил меня сидевший в избе штабник.

Как[ая] фамилия [была у] этого штабника я точно не помню. Но по-моему это был Максимов. Теперь ведь, это не важно, кто именно, это был.