Варшавский договор

– Ну, – буркнул Артем, не поднимая взгляда.

– Вот ты скажи, пожалуйста, – для тебя, скажем так, смысл этого дела в чем? То есть чем оно закончиться должно, чтобы ты понял, что все сделано как надо?

– Раскрытием преступления и наказанием преступников, – сказал Артем, не отрывая глаз от тощих пальцев.

– Каких-то конкретных преступников?

Артем не повелся. Поднял глаза и тяжело пояснил:

– Конкретно тех, кто совершил преступление.

– Ага, – легко согласился Соболев и все-таки уточнил: – То есть личного интереса у тебя нет?

– Денис… У тебя задача какая – меня как-то разоблачить, от дела отпихнуть, еще чего? Это можно проще сделать, без таких вот встреч. Я человек маленький, ты большой.

– Артем. Артем. При чем тут это вообще?

– Ну как при чем – ты ж курсе, что всё с Юльки началось, и чего у нас там с Юлькой было. Все в курсе. И это правда – у нас с Юлькой было, а у Юльки с Обезьяном не было, бред это, хрень вообще, что бы ни говорили. Вот до того – ладно, неважно. Все мне уже, блин, душу вытерли этими, бляха, вопросами, взглядами своими, сочувствиями. Даже мать Юльки – сперва-то как на врага, гнала, все такое, а теперь… Да, у меня есть личный интерес. Но он же мне не, ну как это. Не двигает он меня в какую-то сторону от нормального расследования. Кабы двигал – думаешь, Новикова с Газизовым сидели бы и смотрели? Выпнули бы меня куда подальше. С ба-альшим удовольствием, я тебе точно говорю.

Соболев неопределенно пожал плечами. Похоже, склонность Терлеева к необдуманным действиям была преувеличена – ну или вдруг осталась в прошлом. Возможно, вместе с упомянутой Большаковой. И сменилась склонностью к обдумыванию. Во всяком случае, Терлеев после паузы спросил:

– А для тебя идеальная концовка какая?

– Концовка чего? – осведомился Соболев.

– Дела. Этого вот дела.

– Да как и у тебя – найти и наказать виновных.

– Любых?

Соболев, улыбнувшись, откинулся на спинку кресла.

– Или конкретно Глухова и этих его братков? – продолжил Артем.

Соболев привычно придал лицу выражение «Ну хвастайся же, чтоб я мог снисходительно похвалить». В голове загудели колеса.

– Ну, Забыхин там, Филатов тот же самый и так далее. Ты против них копаешь, так? Иначе смысла нет никакого. Все остальное в этом деле вашего интереса не стоит. Вы или за эту бригаду рубитесь, или против нее. Если бы за, все было бы по-другому. Короче, против, так?

Соболев важно кивнул, лихорадочно формулируя ответ, и даже придумал – но решил не торопиться. Пусть Терлеев еще чего выдаст.

Терлеев не подвел:

– А где они остановились, кстати? Ты же в курсе, да? Может, свистнешь? Нам всё спокойней будет.

– Я уточню, – пообещал Соболев.

Артем кивнул и снова уставился на костяшки бледных пальцев.

Соболев осторожно спросил:

– А у вас есть уже понятки, как все с Неушевым было? Четко против него работали, с ним втемную сыграли или он подставился, а они воспользовались?

– Да все может быть, – сказал Артем неохотно. – Этих раскрутим – поймем.

– А он пока сидеть будет?

– Кто, Неушев-то? А куда он денется. Будет. А что?

– Ну как. Арест же на этой неделе должен продлеваться. Если все так резко меняется, он ведь и соскочить может.

Артем вздохнул, подцепил пальцем чашку, неровно раскрашенную кофейной пенкой, и сказал, возя донышком по скатерти:

– Так ты из-за Неушева, короче.

Соболев обругал себя и осведомился:

– А ты против?

Артем выпятил губу, подумал и сообщил:

– Да мне все равно – это ж типа не мое дело. По этому… сто два-сто одиннадцать 12 , короче, я формально не слежу совсем. Но там всё вроде гладко. Так что продлят арест, не беспокойся.

12

Номера статей «Убийство» и «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью» УК РФ

– Так он же не убивал, говорят.

– Он не уверен.

Артем ухмыльнулся, остановил чашку и поднял глаза. В глазах была чистая серая злоба.

– Не уверен, а? Прикинь. Двум бабам бошки в брызги, как тыквы – а он не уверен. Тварь.

Соболев помедлил, но все-таки спросил:

– А ты уверен?

Артем обмяк и снова принялся наблюдать за фарфоровым танцем. Сказал неохотно:

– Да похер разница – уверен, не уверен, он, не он. Кабы не он, они жив-здоровы были бы. Это стопудово.

– Несмотря на Глухова с Филатовым?

Артем резко остановил чашку, но ответил по-прежнему вяло:

– Да кто его… Может, и нет. Если бы они вариант без Юльки нашли. Хотя вряд ли – там ведь всё с Сочи шло.

Не переспрашивай, велел себе Соболев. Слушай. Сам всё скажет.

Терлеев сам всё сказал:

– Ну да, по ходу, без вариантов. Осталось понять, чего Неушев рыдает и кается. Каждую ночь, говорят. А на допросах молчит. Адвокаты у него вешаются уже, второй грозится уйти, невозможно так, говорит.

Он поднял голову и устало пожаловался:

– Башка не варит. Два и два сложить не могу.

– Знакомо, – сказал Соболев и с силой растер лицо, а потом затылок.

Артем неожиданно уставился в Соболева, в самое глазное дно. Радужка у Терлеева была почти белая, а зрачки как стволы.

– Слушай, – прошипел он. – Ты же москвич, ушлый и вообще. Ты скажи, ведь бывает такое, чтобы человек лежит-лежит, а потом раз – встал и нормальный? Я понимаю, не бывает, это в кино, Сигал там десять лет в коме лежал, потом встал и всех порвал, в сериалах, все такое – но вдруг бывает, а?

Соболев неопределенно кивнул и спросил:

– А может, доктора какого надо? Я бы попробовал…

– Да чего доктор, – тоскливо оборвал Артем и опять уронил взгляд в чашку. – Током он ее будить будет, что ли. Там по докторской линии, сказали, всё, что можно, сделано, и по пределу. Ей даже горло не разрезали – обычно дырку делают, чтобы легкие чистить, а наши обходятся пока как-то. Говорят, дальше или очнется, или не очнется. Пятьдесят на пятьдесят, блин.

Он криво ухмыльнулся и добавил:

– Только каждая неделя – это минус процент не в пользу того, что очнется. Спящая красавица, блин. Она же как в жизни сейчас, понял? Даже красивей. Спокойная такая, белая. Загар сошел и…

Терлеев, не поднимая головы, судорожно уткнулся в давно опустевшую чашку. И глухо, в чашку, спросил:

– А чего тебе Неушев?

– Долгая история. Он как таковой не сильно ценность какая, но на него завязано там кое-что…

Грохнуло. Артем подскочил и развернулся, Соболев вытянул голову. В дальнем углу топтались три, нет, четыре человека – один вроде ромашки собирал, остальные советы давали. Понятно: официант нес поднос, а клиенты подрезали. Бывает.