Ваша С.К.

— Простите… — вдруг оступился Федор Алексеевич. — Я просто убил паука. Вечерние пауки к дурным вестям, верно?

Граф сделал широкий жест и отметил, как вспыхнули глаза гостя при виде оружия — даже румянец на щеках появился.

— Надеюсь, вы найдёте что-то подходящее. Мои предки не воевали, и замок наш никогда не служил крепостью, как замки в Валахии, так что арсенал у нас чисто символический. Признаюсь, я, кроме рапиры, ничего в руках не держал, но в теории кое-что смыслю. Почерпнул из книг…

— Из рыцарских романов Вальтера Скотта? — хохотнул Басманов и медленно пошел вдоль увешанной оружием стены, скользя ладонью по мечам.

Граф шел следом и чуть на наступил гостю на пятки, когда тот неожиданно, с неподдельным удивлением в глазах, обернулся:

— Ни одного двуручного меча?

— Я же сказал, что фон Кроки не воевали, тем более в шестнадцатом веке. Смею предположить, это ваше излюбленное оружие? Вы ведь старше меня лет так на сто?

Граф постарался сохранить нейтральный тон, смотря на гостя сверху вниз, но тот заметил беспокойство хозяина и широко улыбнулся своей гадкой кошачьей улыбочкой, будто нарочно усугубляя неловкость сложившейся ситуации.

— У меня давно нет никаких предпочтений, — ответил Федор Алексеевич сухо, цедя каждое слово сквозь зубы. — После смерти я всем оружием овладел. А при жизни… Ответьте, только честно. Фридрих, вы вообще ничего не смыслите в боевых искусствах? Ну гляньте на меня — живой я бы более чем чудаковато смотрелся с длинным мечом, который и поднять бы не смог, да и вы тоже… Мы с вами больше для танцев подходим — сице блистаеши, сице скачеши и рзаеши, уподобляяся жребцу… Так нашу придворную молодёжь окрестил один митрополит: вот до сих пор блистаем, скачем и ржём, как жеребцы, — Басманов хохотнул, но тут же сжал губы, наткнувшись на серьёзный взгляд графа. — Русских мечей у вас все равно нет, а литовское оружие я ещё при жизни не любил, так что возьмём вот это.

Он вытащил два метровых меча, отпрыгнул в середину залы, прокрутил мечами над головой и бросил один графу, который Фридрих ловко поймал за рукоять, хоть и не ожидал броска. Федор Алексеевич провёл ладонью по прямому клинку и начертил рядом в воздухе силуэт русского изогнутого меча, затем легко подкинул оружие и усмехнулся:

— Да, не меч викинга, ну и ладно! Фридрих, скажите, вы влюбленный дурак или вам действительно надоело жить? Вы же понимаете исход поединка? Я протру клинки святой водой и первым же ударом отправлю вас если не к праотцам, то прямиком в ад.

Граф видел, как сощурились огромные глаза гостя, и лицо его вдруг стало до дрожи пугающим: сейчас как бросится на него и в шею вцепится зубами, забыв про всякий меч.

— Поединок отменить нельзя, — глухо выдохнул Фридрих. — Люди гибнут за веру, так отчего же вампиру не погибнуть за неверие?

— Ну вот и ладушки…

Фридрих посмотрел на свой меч, переложил его из одной руки в другую, затем обратно в правую.

— Вы меня простите? — Федор Алексеевич неожиданно вырос прямо перед носом трансильванца и придвинул пальцы графа ближе к гарде, а затем осторожно отвел его большой палец в сторону. — Так-то оно лучше.

Потом взглянул на отведенную назад ногу графа и, покачав головой, добавил:

— Верните ноги на ширину плеч. Иначе вы никогда не удержите равновесие.

— Федор Алексеевич, мы не на уроке, — огрызнулся граф. — Приступим?

И положил меч на пол. Басманов тут же вытащил из кармана платок и, смочив святой водой из фляжки, принялся протирать клинки. Дрожащими руками Фридрих расстегнул окровавленную сорочку и скинул ее. Басманов снял только кафтан. В пыльной темной зале повисло неловкое молчание. Стиснув зубы, граф фон Крок пару раз взглянул на смертоносное оружие и поднял меч. Сделав несколько выпадов, он направил острие меча в потолок, но Басманов с усмешкой поднял над головой меч двумя руками, но не пошел на сближение. Тогда граф сделал выпад первым, направив острие прямо противнику в грудь, но Басманов легко перехватил его руку и отвел влево, но вместо того, что ударить под ребра, стиснул графу запястье — меч Фридриха упал на каменный пол, а следом полетел и второй.

— Хватит! — гаркнул Басманов. — С вами сражаться, что с безоружным. Только Бога гневить! Такое я мог при жизни вытворять, а сейчас совесть не позволяет.

И рассмеялся, глухо.

— Фридрих, вы зачем свободную руку назад отводите, вы ж не рапиру в руках держите. Колоть и рубить — две разные вещи, неужели в ваших книгах это не прописано? Бой на мечах два прыжка перед выпадом тоже не предусматривает, но об этом и догадаться можно было… Безо всяких романов.

— Простите меня, Федор Алексеевич, но я ведь вам уже признался, что никогда не держал меча в руках. Давайте перейдём на рапиры — тогда бой будет честным и угодным Богу.

— Бой и рапиры? — снова хохотал Басманов. — Граф, не путайте фехтование с боевым искусством. Это как испытание невесты танцем, не более того…

— Предпочитаете кулачный бой? — уже зло прошипел граф, чувствуя как его острые ногти впиваются в ладони.

— Вы, гляжу, пожалели свои кружева! — все так же нагло улыбался прадед Светланы, тыча пальцем в брошенную на пол сорочку. — А мне вот лень расставаться со своим нарядом. Давайте уж не будем смешить Ангелов смерти. Два сражающихся по законам смертных упыря — зрелище комедийное, не более того. Такое только для масленичного балагана сойдет.

Басманов поднял оба меча и зажал подмышкой.

— Бросьте, Фридрих! Возвращайтесь к жизни, коли успели с ней попрощаться. И возвращайтесь к Светлане. Попрощаться с ней я вам помешал.

Граф молча смотрел на русского упыря, и тому казалось, что белоснежная грудь трансильванца тяжело вздымается.

— Неужели вы думали, что я действительно буду испытывать вашу правду боем? Я просто хотел избавиться от лишних ушей…

Басманов вернул мечи на стену и обернулся к молчащему графу.

— Да что же вы так распетушились, Фридрих… Я, как ни странно, разумею по латыни… И вы правы, русский развод вам не подходит — с выполнением супружеского долга у вас теперь проблем не наблюдается… А только такую причину разлада между двумя голубками признает русское общество. Но всегда можно опостылевшую жену без лишних сопроводительных бумаг сослать в монастырь… В вашем случае — в Петроград…

— Федор Алексеевич, не упражняйтесь со мной в остроумии… Мне совсем не смешно.

— Да полноте, Фридрих, я что вам тут — шут гороховый… Так извольте выдать мне женское платье, и я станцую для вас по старой памяти! Да и зала ваша для танцев больше располагает, чем для боя… Что, разводиться передумали? Ну так совет вам да любовь… Хотел вам бумажки ваши в лицо швырнуть, да ограничился припасенным журнальчиком… Надо новыми веяньями в литературе интересоваться, тогда и в верности жены сомневаться не придется… Признаюсь, я сам не смыслю ничего в обрядах русичей, но раз Мирослав признал ваш брак, значит, вы все правильно сделали. Что же касается меня, то… По роже вам съездить все же хочется, но я сдержусь… Сам виноват — на безрыбье, как говорится…. Да что ж теперь, после драки… Ладно, ладно…

Федор Алексеевич отвернулся от графа, жеманно передернул плечами и медленно нагнулся, чтобы поднять кафтан, затем нарочито долго надевал его, но обернулся к графу, так и не застегнув ни одной пуговицы.

— Как вспомню вас у себя в канцелярии с паспортом, так зависть берет… В вашем замке можно и в кружевах, и в камзолах расхаживать, а мне вот приходится быть клиентом непутевых петербургских портных. Иногда говорю себе — Федорушка, ты теперь

секретарь князя Мирослава Кровавого и больше никто… Ни роду, ни племени… Одна радость в Светлане была… Ох, как полюбил я ее…