Ваша С.К.

— Целоваться не будем, — тут же отрезал он, и Федор Алексеевич широко, по-кошачьи, улыбнулся:

— А я не настаиваю… Это не византийское побратимство, а скифское. Все же мы больше азиаты с раскосыми и жадными глазами… Чур меня, дедушка Род! С немцем целоваться!

Басманов сунул фляжку за пазуху и обхватил себя руками в древнем охранительном знаке, а потом вдруг пошатнулся и камнем бросился с крыши вниз. Граф ринулся следом и подхватил гостя у самой земли, пока он ее не коснулся.

— Какого лешего! — закричал Федор Алексеевич, беспомощно барахтаясь в придавленном графским сапогом плаще. — Я и обниматься с вами не собирался!

Упырь рванулся в сторону, но перстень графа намертво запутался в петлице княжеского кафтана, заставляя обоих еще больше усилить объятия. Они принялись кататься по земле, пытаясь выпутаться из огромного графского плаща, закутываясь в него все плотнее и плотнее, словно в кокон, пока на их головы не полилась студеная вода. Тогда граф мгновенно раскинул руки, распахнув плащ как крылья, и Федор Алексеевич медленно приподнялся с земли на локтях. Перед ними стояла Аксинья с пустым ведром.

— К несчастью, пропала надежда нашей Аксиньюшки увидеть озерцо родное… — упавшим голосом изрек Басманов, вытаскивая из-за пазухи промокшие железнодорожные билеты. — Фридрих, я бы вам посоветовал сшить плащ из брезента. Господин Поморцев уже дюжину годков как изобрел его, чтобы пушки укрывать от дождя…

— Слезьте с моего сапога! — зло выкрикнул граф и чуть не пнул Басманова в бок.

Упырь проворно вскочил на ноги и отступил к стене. Аксинья же, бросив ведро к ногам графа, с ревом кинулась прочь, чуть не сбив с ног заспанную Светлану, спрыгнувшую к ним из окна спальни.

— Мы не дрались! — звонко выкрикнул Федор Алексеевич. — Могла бы и дальше спать! Просто твой муж по своей извечной глупости решил, что я не умею прыгать с крыши и соблаговолил поймать меня… А эта дура сразу водой разливать. Благо не святой… Но билеты безвозвратно утрачены.

— Ты опять! — закричала Светлана и поддала ведро ногой, да так сильно, что-то, словно футбольный мяч, перелетело двор и упало в подставленные Басмановым руки. — Я не еду с тобой в Петроград! Я остаюсь на месяц с мужем! И возвращаюсь на фронт!

Светлана смотрела мимо графа, потому не заметила, как вдруг засияло его бледное лицо, будто к нему поднесли восковую свечу. Он шагнул к жене и нежно взял ее за руку, но та быстро вырвалась и схватилась за свои косы.

— Простите, Фридрих, что не сказала об этом вам лично… Я ужасная соня…

— А потом к нам на балаганы… — крикнул Басманов зычно. — Будем по Неве на санях кататься… А потом лед тронется, и все хворые сгинут — станет дышать легче… А Аксинью я заберу, чтобы вам не мешала своим вечным ревом. На Масленице и встретимся, обмен совершим…

Граф медленно обернулся к Федору Алексеевичу, который застегнул кафтан на все пуговицы.

— Нет, так долго Раду без жены не протянет. Я пришлю его к вам к Рождеству. В подарок дам ему настойку из овечьей крови на сливовом соке нынешнего урожая.

Федор Алексеевич пожал плечами и развел руками, но тут же свел их обратно, поймав Аксинью, которая свалилась ему на голову с двумя короткими мечами.

— Ах так, распоряжаются они мною! Ну так вот удаль свою и покажите, оба!

Выкрутившись из упырьских рук, она швырнула оружие опешившему графу и, встав между ним и Басмановым, раскинула в стороны руки, крепко зажав в каждом кулаке по концу косы — Аксинья впервые заплела себе две.

— Рубите, Федор Алексеевич! Али забыли, как в старину свежевыкованный меч проверяли. Рубите косу!

— Аксинья! — бросился к рассвирепевшей русалке выпрыгнувший из окна Раду.

— Назад! — рявкнул на него Федор Алексеевич и двинулся к ставшей истуканом русалке.

— Так вы же руки ей срубите, — бледнея еще сильнее, прошептал несчастный господин Грабан.

— Не трусь, парень! Я достаточно на своем коротком веку девичьих кос срубил.

— Остановитесь, Федор Алексеевич!

Граф резко воткнул меч в землю, но упырь был уже рядом с Аксиньей и ловко срубил под корень обе ее косы, длинными конскими хвостами упавшие к ногам русалки. Но в тот же миг на его меч опустился клинок графа, и Федор Алексеевич даже пошатнулся, но в другую секунду уже обрушил на него ответный удар, заставив отпрыгнуть к стене. Когда клинки сошлись по новой, на горло Федора легли волчьи лапы, а Светлана ловко ухватилась за мокрый черный плащ и рванула графа на себя. Тот неловко упал на землю подле жены, а та, ловко извернувшись, нависла над ним, касаясь лица двумя косами.

— Бросьте, Раду! — послышался у нее за спиной смех Басманова. — Она же русалка — к утру отрастут!

Светлана поднялась и протянула руку графу, помогая подняться. Раду по-прежнему стоял, держа в каждой руке по отрубленной русой косе. Светлана забрала их и обернулась к мужу:

— Велите Раду растопить камин. Волосы надо сжечь. И пусть с ними сгорят все разногласия молодой семьи.

Басманов поднял меч и протянул графу:

— Фридрих, слышали? Рубите и своей бабе косы.

— Да вы что?! — отпрянул граф от упыря. — Это же главное украшение женщины…

— Главное украшение женщины — это мир в семье, — Федор Алексеевич ткнул графа рукоятью меча. — Рубите, Фридрих, рубите… Сейчас и юбки станут короче, и волосы. Мир меняется… Неизменна только бабская дурь. Рубите ее под корень!

ПРОЩАНИЕ (Эпилог)

Поезд медленно исчезал в клубах дыма, и стук его колес заменял чете фон Кроков учащенное сердцебиение. Им было страшно оставаться наедине друг с другом в старом замке среди покрытых густым лесом холмов. Страшно, потому что под покровом черной трансильванской ночи все тайное, даже то, что было задумано белыми ночами, рано или поздно станет явным. Волка увезли заколоченным в ящике по его же согласию, и сливовицу граф пообещал привезти в Петроград в конце зимы лично. Заодно уважить тещу и откушать блинов на чухонской крови. Гулянье на Масленицу ведь куда шире, чем на Рождество.

Фридрих сжал руку жены, и Светлана ответила ему таким же крепким рукопожатием, но не повернула головы, продолжая стремиться мыслями туда, откуда она ступила в неизвестность вечной жизни. Он смотрел на ее бледный профиль, на смешно вздернутый нос, на короткие светлые волосы: теперь они так забавно закручивались в бараньи рога у подбородка. И надеялся, что косы сгорели не зря.

Он скользил взглядом по ее вытянутой в струнку спине, затянутой в черное платье-футляр, в которое Аксинья за один день превратила пышное платье восемнадцатого века, собрав юбку забавными складками на манер сосновой шишки. Надевая шляпку, Светлана почти покраснела, когда попыталась отыскать на голове копну волос, чтобы приколоть перья. У русалки волосы снова были до пояса, а вот Светлане теперь следовало учиться делать иные прически.

Прощание вышло скомканным и быстрым. Они лишь успели присесть на дорожку и, вместо молитвы, взглянуть друг дружке в глаза. Пожалуй, впервые за свое недолгое, но такое бурное знакомство все пятеро открыто и дружелюбно улыбались. Упыри летели, а русалка скакала на белом волке, но все прибыли в Будапешт ровно к первому звонку, и Аксинья, потупившись, сунула подсушенные билеты человеку в форме. Отъезжающие не оглянулись, так как верили в завет древних: чем дольше прощание, тем тяжелее разлука. Пусть и такая краткая, по меркам вечной жизни, но оттого не менее тягостная.