Ваша С.К.

Когда стук колес перестал доноситься даже до чуткого вампирского уха, графиня фон Крок резко развернулась и потянула мужа прочь от железнодорожных путей, в толпу людей, в свет электрических фонарей, разбавленных теплым летним дождем. Они шли молча, будто считали шаги, и прошли кварталов шесть, прежде чем замерли посреди пустынной улицы. Они воззрились друг на друга мокрыми из-за стекающего с ресниц дождя глазами.

Молчание давило, но слов, способных унять тоску и тревогу все еще не достаточно повзрослевшей Светланы, граф не находил. Прошло еще одно мучительное мгновение, прежде чем он вывел руку из-за своей спины и мягко опустил на затянутую шнуровкой талию жены. Светлана тут же рванулась к нему и упала на стянутую черной жилеткой грудь. Фридрих мягко провел рукой по ее вздрагивающей спине и так ничего и не сказал.

Слова утешения не находились, потому что не были нужны. Теперь и Светлана знала, что перед своими воспоминаниями вампиры, как и люди, бессильны. И не обязательно Фридриху было признаваться, что ему до сих пор не становится тоскливо в эту летнюю пору, когда наливаются соком ранние яблоки, вкус которых он помнит, но уже никогда не вкусит вновь.

— Идемте! — вдруг абсолютно спокойным голосом сказала Светлана, отстраняясь от мужа.

Легкий взмах бледной руки смахнул с изумрудных глаз и дождинки, и слезинки. Светлана коснулась черной шляпки, словно хотела убедиться, что ту не сорвало ветром, и сделала шаг от мужа, чтобы раскинуть руки.

— Ты помнишь дорогу… — начал было граф вопросительно, но голос его затух до окончания фразы.

Светлана, не опуская рук, обернулась к мужу, и губ ее коснулась легкая улыбка, которая словно окрасила бледные щеки стыдливым румянцем.

— Я помню дорогу домой, — произнесла графиня фон Крок.

И в тот же миг сквозь свет фонаря в черноту неба взметнулась сизая голубка. Через долю секунды рукава черного пиджака превратились в огромные перепончатые крылья и, полностью закрыв круг фонаря, погрузили улицу во тьму. Но лишь на мгновение — и вот уже две птицы понеслись сквозь мириады мелких дождинок туда, где серебрились мокрые шпили старого замка.

Живой слуга исполнил работу оборотня — растопил в гостиной камин и опустил на медвежью шкуру медный поднос, начищенный до блеска, словно древний щит. На нем стояли два хрустальных бокала в форме колокольчиков и ковшик с темной жидкостью, по поверхности которой плавали ароматные пряности.

Графиня уселась в кресло, закинула ноги на оттоман и укуталась в пуховый платок, в который три года назад заботливо завернула череп. Граф присел у ног жены, осторожно, чтобы не расплескать кровь, приподнял ковшик за длинную ручку и сунул в камин, где его тут же жадно облизало пламя.

— Фридрих, почему мне так грустно? — спросила Светлана.

Граф продолжал смотреть на беснующийся в очаге огонь.

— Потому что ты любишь не только меня… Но я счастлив, что и для меня в твоем сердце нашлось место.

Граф быстро разлил по хрустальным бокалам кровь, обжигающую, напоившую воздух гостиной одурманивающими разум восточными ароматами и такую же живительную, как сказочная живая вода. Светлана заулыбалась. Ее муж так и остался сидеть на медвежьей шкуре, только теперь гладил свободной рукой ее затянутую в плотный черный чулок ногу. Фридрих медленно потягивал кровавую жидкость и смотрел поверх бокала, как играет на бледном лице дорогой жены золотистый отсвет семейного очага.

— Я должна буду уехать через месяц, — едва слышно прошептала Светлана, продолжая касаться губами пустого бокала.

— Я это знаю. И принимаю.

Фридрих выудил из бледных пальцев жены бокал, ловко подбросил оба хрустальных колокольчика над головой, и те, столкнувшись в темноте, блестящим звездопадом посыпались в пожирающее пламя камина.

— На счастье! — тихо в унисон сказали супруги и улыбнулись друг другу все еще немного грустной улыбкой.

Фридрих стащил перчатки и, швырнув их в свое пустое кресло, стиснул длинными пальцами такие же длинные пальцы жены. Светлана смотрела на него яркими глазами, в которых зажглись полюбившиеся ему озорные огоньки. Он распрямил пальцы бывшей княжны, один за другим, поднял обе руки к лицу и осторожно поцеловал, один за другим, все десять.

— А теперь закрой глаза, — севшим голосом попросил Фридрих, и Светлана покорно исполнила просьбу мужа.

Он осторожно потянул ее к себе за запястья, заставив соскользнуть с кресла на медвежью шкуру. Руки его коснулись холодных, с отсветом пожара, щек, и граф фон Крок с радостью нашел ожидающие его поцелуя губы.

Рядом мерно тикали часы, отсчитывая бесконечные секунды вечного бытия, которое способна скрасить лишь тихая домашняя любовь, потому что неистовая страсть только разрушает то, что и так едва теплится в остывших навечно телах. Но Фридрих и Светлана сумели взрастить в своих мертвых сердцах ту любовь, о которой не жалко писать кровью.

Конец