Ваша С.К.
Шрифт:
— Люблю! — перебил домовой вампира. — А действительность такова, что вам нужна хорошая кружечка сбитня для поднятия жизненных сил. Я сию же минуту вернусь!
Но у дверей в людскую, Бабайка обернулся и снова подмигнул княжескому гостю, помахав венком:
— У нас недурные запасы чеснока с прошлого года имеются. Ядреный чеснок. До костей проберет!
Граф фон Крок вздрогнул всем телом и тяжело опустился на подоконник. «Лучше б в Париж поехал!» — заскрежетал он клыками и в ожидании уставился на дверь людской.
Дверь отворилась довольно быстро. Только на пороге возникла не княжна Светлана, а дворник дядя Ваня с небезызвестной птичьей клеткой в руках, в которой лежал лапками вверх бездыханный голубь. Следом, крадучись, двигался Раду Грабан. На последней ступеньке оборотню наконец удалось опередить широкоплечего дворника и припасть к груди графа, чтобы своевременно дать тому надлежащие объяснения.
— Княжна просит вас отвести в деревню эту птичку, — протараторил Раду по-немецки. — Тайно.
— Что? — переспросил граф по-румынски, хотя прекрасно понял все с первого раза и по-немецки. — Тайно?
Раду кивнул и замер на плече графа, но тут же получил от него плечом в нос и отпрыгнул в сторону, освобождая дорогу дворнику.
— Барин, птичка! — пробасил тот.
И графу ничего не оставалось, как схватить клетку обеими руками. Клетка в его обессиленном состоянии чувствовалась малость тяжеловатой, и граф, едва поднявшись, вновь осел на подоконник.
— Тайно, — напомнил Раду тихо и по-немецки и получил в ответ от графа фон Крока вопрошающий взгляд. — Под плащ спрячьте, — прошептал оборотень еще тише, предусмотрительно обернувшись.
Граф укрыл клетку полой плаща и, насупившись, прорычал все так же по-немецки:
— Я не собирался принимать приглашение князя. Тем более делать что-то за его спиной по велению его же дочери. Это слишком уж по-русски, ты так не находишь?
— Я не знаю русских… — начал рассеянно юный Грабан.
— Но они делают все, чтобы мы их хорошо узнали, — процедил граф сквозь стиснутые клыки. — Как мог ты впутать меня в любовные интрижки своенравной девицы!
— А разве я мог отказать женщине! — пролепетал оборотень, в отчаянии теребя пальцами хвост косы.
— Обязан был отказать! Будто не понимаешь, что от живой княжны, как и от всего ее мертвого семейства, нормальным людям и даже нам, нелюдям, следует держаться подальше! Чтобы оставаться в здравом уме и не менее здравом теле!
Раду сделался абсолютно белым.
— А ты просто продажная шкура! — рычал граф шепотом. — И за что? Не за Грааль! За пареную репу! Это куда хуже красивых глаз, за которые, что скрывать, наш брат порой душу продаёт! Но за репу! И какой ты после этого волк?
— Никудышный, но это оказалось выше моих сил, — пробормотал обреченно несчастный оборотень. — Вы сумеете простить меня, Ваше Сиятельство?
— Ты не оставил мне выбора, Раду! Я в ответе за того, кого приручил, —
граф сильнее запахнул плащ. — Тайно, говоришь? Я выпил всего стопку. Откуда, скажи мне, друг мой,
вдруг взяться пивному животу! И что мне делать с этим… Сашенькой?— Передать, кому следует…
— Это кому ж, друг мой? Княжна изволит говорить загадками! — рычал граф.
— Княжна вообще не изволила ничего больше сообщить. Ваше дело, говорит, довести клетку в тайне от князя, и все.
— И все? — изогнул брови вампир. — А как это сделать, она случаем не сказала?
— Вы слишком высокого мнения о сыскных способностях нашего князя, Ваше Сиятельство! — вынырнул между ними домовой с кружкой благоухающего травами напитка. — Он так же не замечает меня, как и вы. Поверьте, вы сами теряетесь под этим плащом, — и домовой потянул на себя тяжелую черную ткань. — Не то что птичья клетка!
Граф молча осушил протянутую кружку, не поморщившись, хотя от сладости свело скулы. Чуть взбодренный сбитнем, он уверенно ступил на лестницу, ведущую в подвал, куда велел ему спуститься указующий перст Бабайки. Сам он побежал следом, весело насвистывая под нос. На улице, едва выйдя из-под арки, граф остановился подле экипажа, не решаясь подняться в него.
— Что-то не так? — озадаченно задрал голову домовой, и граф нагнулся к нему, будто испугался того, что собирался сказать, и выдал едва различимым шепотом:
— Меня лошади боятся. Кучера нет. Боюсь, понесут…
— А! — Бабайка хлопнул себя по коленкам и вдруг пару раз станцевал вприсядку, а потом принялся отплевываться: — Фу ты, ну ты! Фу ты, ну ты!
Граф успел выпрямиться и отступить на шаг, но сейчас вновь подступился к домовому.
— Это заклинание?
— Тьфу на вас! Вот мое заклинание! Ставьте клетку в ноги и скидывайте свой тулуп… Тьфу ты, плащ! Вы, поди, не мерзните ночами, — уже хохотал домовой в голос. — Не убоятся вас наши савраски! Зуб даю…
И снова дико расхохотался. Теперь граф сплюнул, но сделал то, о чем просил его домовой и, оставшись в черном камзоле прошлых веков, сделал шаг в сторону низкорослых лошадей, которые спокойно махали хвостами. И замер — это были типичные ослиные хвосты, у корня с коротким, на конце с длинным волосом. Граф сделал еще шаг — от холки до хвоста шла типичная ослиная темная полоса. Но то не были ослы. Граф поманил к себе Раду, и господин Грабан с не меньшим интересом обошел лошадей и даже построил им глазки, но лошади из вежливости не заржали над ним.
— Что у вас за лошади? — обернулся граф к домовому. — Почему они нас не боятся?
— А вам что обязательно надо, чтобы вас боялись? — спросил Бабайка с виноватой улыбкой. — Так я могу их напугать…
Он втянул голову в плечи, раскинул в стороны руки и растопырил пальцы.
— Пшел вон! — услышали все голос князя Мирослава, и Бабайка еще больше сжался и побежал в развалочку под арку, где, опираясь на метлу, стоял дядя Ваня. — Простите, граф, что заставил вас ждать. Белые ночи всегда заполнены неотложными делами, но мы, северяне, к ним привычные. Вас, гляжу, заинтересовала моя тройка?