Ваше сиятельство

Мирослав подписал много указов, отменяющих действие предыдущих или создавал новые. Ставил задачу перед свитой, те и разрабатывали законопроект. После чего Мир знакомился с ним и подписывал или отправлял на доработку.

Учредили школьное образование, а вот высшее пока вводить было рано. Договорились с учителями из Сибири, вести по предмету два лишних часа каждый день дополнительно. Часть задач была решена. Теперь дело было за строителями, которые должны были возвести нужное количество школ. В некоторых селениях организовать учёбу пока было невозможно. Всё же охватить такую большую территорию западной Руси в одночасье было сложно. Но мы прорвёмся. Желающих получить образование было много.

Мир вводил систему штрафов за нарушение тех или иных указов, дабы хоть как-то пополнить казну. Ещё с купечеством пришлось повозиться, торговые дела, подати с продажи товаров. Суды ввели, систему охраны правопорядка. Мелкие вопросы решались на местах, старостой деревни или села. В мелких градах решал вопрос градоначальник, а вот дальше уже суд губернский. Но это ведь тоже не просто. Составить указ правильно, учитывая множество обстоятельств, подписать его, огласить, разослать на места.

Открыли почту, оснастили её почтовыми досмотро-перемещателями. Набрали людей. Ввели правила, пусть и не с нуля их придумывали, а взяли Сибирские, но ведь на это тоже было нужно время. Договариваться, подписывать бумаги, назначать людей, а главное всё упирается в деньги. Хорошо, уже к тому времени казна не пустая была, вот и вылилось всё в школы да почту.

С медициной худо дела обстояли. Лекарей отправляли учиться в Сибирь, повышать своё образование, так сказать. Да только целительскими способностями там и не пахло. Тьму народу ведь извели, которые способности имели, а кто остался. скрывали, даже сейчас боялись высунуться, а вдруг все громкие слова - обман? Мы их понимали, да только находили людей, приходили к ним тайно, уговаривали. Кого-то удалось уговорить, другие - отказались. Не нам их судить за это.

С приютами для детей вопрос решили. Дети оттуда пропадали. Куда девались, было не понятно, по документам мёртвые тела сжигались, но после мужниного вмешательства удалось выяснить, что детей переправляли в провинции. Зачем? Этот вопрос лёг на плечи новой ячейки уголовного сыска.

В общем, жизнь продолжалась и за те месяцы, что мы тут были, многие зёрна заложили. Теперь надо, чтобы они дали всходы и урожай.

– Ясь!
– услышала сзади голос любимого. Повернулась: стоит, едва на ногах держится, в руках мешок. Бросилась ему навстречу. Бледный весь, щёки впали. Словно несколько месяцев не виделись. Что с ним стряслось?

Он заключил в объятия. Столько чувств передаёт его взгляд: тревога, нежность, радость встречи. Боги, что с тобой стряслось, любимый?

Подарил лёгкий поцелуй, отстранился, заключил в объятия, присаживаясь на землю. И начал передавать энергию из окружающей природы. Молча.

– Любимая, слушай внимательно. Я сейчас ухожу. Сейчас очень многое стоит на кону. Не вздумай соваться. Родителей я тоже отослал обратно домой, отец забрал всех. Если вдруг со мной что-то случится, вот тебе одежда обычная, серьги, чалма, и прочие вещи, которые могут тебя погасить. Вот тебе документы, ежели что. Муж протянул мне электронные устройства.
– Если совсем тяжко придётся, Жан тебя заберёт. Моих денег хватит, чтобы тебе с малышом безбедно жить всю жизнь в Сибири. Но если вдруг что, уходи в Восточную Русь.

У меня не было слов. Поняла, что молча глотаю слёзы. Что там творится такое? Что происходит? Неужели я мужа больше никогда не увижу?

“Останься, Мир, прошу. “

– Я не могу, солнышко моё, ты ведь знаешь, не могу бросить людей, мне надо идти. Пообещай, что не пойдёшь за мной. Пообещай.

– Мир, я не могу.

– Ради нашего малыша, обещай. Ради нашей любви. Если я выживу, я вернусь за тобой. Тут еды хватит на долгое время. Сухой паёк - армейский, но он разбухает.

И муж дарит мне поцелуй, долгий, нежный, вливающий в меня очень много энергии. Мир, что ж ты творишь?

“Накапливай, не упирайся, бери.”

И я беру силу, приходящую от него. Сжимаю её, пытаясь вобрать всю в себя.

Он отстраняется. глядит на меня, словно пытается запомнить каждую чёрточку моего лица.

– Обещаю, - ему ведь это нужно, чтобы быть спокойным за нас, то я дам ему слово.
– Люблю тебя.

– И я тебя люблю, вас люблю.

Он отходит на шаг назад и исчезает.

Эпилог

– Мама, мама!
– я грустно посмотрела на дочку и улыбнулась. Черты лица у неё мужнины, каждый раз, глядя на неё, сердце пропускает удар. А потом улыбаюсь, ведь мы живы, и как я могу грустить, если моя девочка мне улыбается?

Пять лет прошло с той поры, как я в последний раз с ним виделась. Хоть бы сообщил о себе что-то. Я два месяца отсидела в нашем месте, а потом чутьё подсказало идти в Восточную Русь. При упоминании Сибири меня сковывал страх. Рожала уже по новым документам там же. В доме, который был оформлен на меня. С помощью своего МАСа влезла в их систему, и навела о себе справки. Работала учительницей в местной школе. И муж имелся. Да только пропал без вести. Я разок явилась в местную школу. Меня узнавали, спрашивали, когда на работу выйду. Подивилась я такому положению вещей, меня даже спрашивали, не нашёлся ли мой муж. А я лишь грустно вздохнула. Мир славно потрудился, планируя мой уход.

– Что, лапочка?
– вернулась мыслями к дочке.

– Мам, смотри, как я научилась делать?

Доченька забирается на горку на самый верх, на крышу паровозика (и как умудрилась забраться?) и стоит на одной ноге. А я не дышу, боюсь пошевелиться, чтобы не отвлечь её. Она стоит, а потом прыгает, словно ласточка из гнезда, делая кувырок в полёте. И я понимаю, что весь привычный уже мне мiр рушится.

Я подбегаю к ней, и вижу малышку на руках у кого-то. С волосами, собранными в белый длинный хвост до пояса.

– Б-бла-г-го-да-рю, - выдавливаю из себя, стараясь утихомирить бешенную скачку своего сердца.

Мужчина встаёт с корточек и оборачивается. И свет темнеет перед глазами.

– Ясь, Ясенька, очнись, - шепчет любимый чуть хриплый голос.

– Мама, мама, очнись, - вторит звонкий родной голосок.

Я поднимаю веки и встречаюсь с встревоженными двумя парами серых глаз. Сглатываю подкативший к горлу ком. Исследую взглядом изменившиеся любимые черты лица. Он постарел - морщинки уже были вокруг глаз. Весь седой: и голова, и брови, и усы с бородой. И не скажешь, что мы ровесники. Лет на двадцать, если не больше старше меня.

Я села, а сказать ни слова не могу. Окинула взглядом окружающее пространство. Наше место.

Нисколечко не изменилось. Тот же шатёр, речка.

– Мамочка, ты как?
– доченька забирается ко мне на ноги и обнимает меня. По моим щекам текут слёзы.

Она своими ручонками их вытирает.

"Надежда моя," - прижимаю доченьку крепко-крепко.

– Наденька, - муж садится рядом и берёт её к себе, сажая на руки.
– Ты такая красивая, и вылитая мама.