Василий Шуйский

Князь Василий Васильевич Немой Шуйский служил новгородским наместником в 1500–1506, 1510–1514 и 1517 годах, участвовал в походах и дипломатических переговорах с Литвой и Ливонией. Уже в 1512 году он получил чин боярина. О деловых качествах князя Василия Васильевича достаточно говорит назначение его наместником после взятия Смоленска в 1514 году. В сохранившемся приговоре Боярской думы 1520 года с имени князя Василия Васильевича начинался перечень членов Боярской думы. Но, надо думать, свое первенствующее положение он завоевал еще раньше, не случайно в походах его назначали первым воеводой Большого — самого главного — полка. О доверии великого князя Василия Ивановича к своему боярину достаточно говорит упоминавшееся назначение его опекуном малолетнего Ивана IV. Младший брат князя Василия Васильевича, Иван Васильевич Шуйский, получал заметные назначения уже с 1502 года. В 1512 году он был наместником в Рязанской земле (Перевитеске), а в 1514–1518 годах продолжил традицию службы князей Шуйских наместниками Пскова. Как и брат, в 1520–1522 годах он стоял во главе наместничьего управления Смоленска, назначался воеводой, а в 1526 году вел переговоры с Литвой. Но самой важной для великого князя Василия III оказалась поддержка князьями Василием и Иваном Шуйскими решения о его женитьбе на Елене Глинской в январе 1526 года. Жена князя Ивана Васильевича княгиня Авдотья была свахой на этой свадьбе [36] .

36

См.: Разрядная книга 1475–1598 гг. / Подг. текста В. И. Буганова. М., 1966. С. 9, 31, 33, 35, 40, 42, 43, 46, 48, 49, 52–54, 57, 61–65, 71, 75, 77, 79, 82; Абрамович Г. В.Князья Шуйские и российский трон. С. 74–80; Зимин А. А.Суздальские и Ростовские князья во второй половине XV — первой трети XVI в. // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1976. Т. 7. С. 59–61; Пашкова Т. И.Местное управление в Русском государстве… С. 27–28.

Князья Иван и Андрей Михайловичи Шуйские в силу своего молодого возраста должны были еще заслужить место в окружении великого князя, но даже в этом случае у них было мало шансов завоевать такое же расположение, какое испытывал к их троюродным братьям великий князь Василий III. И они сделали свой выбор, решив, что им лучше служить брату великого князя Юрию Дмитровскому, у которого они скорее могли сделать боярскую карьеру. Первая попытка перехода князей Андрея и Ивана Шуйских на службу к князю Юрию Ивановичу, возможно, датируется 1528 годом. Однако в самолюбивом стремлении выделиться в роду князей Шуйских они как-то забыли, что в Русском государстве уже ничего не делалось без воли великого князя. Василию III не понравилось настойчивое стремление Шуйских отъехать к его младшему брату. Посланники великого князя отправились к князю Юрию Дмитровскому с требованием выдать князей Шуйских, после чего «князь великий же положи на них опалу свою, велел их, оковавши, разослати по городом» [37] . Из опалы их выручило только поручительство двадцати восьми князей и детей боярских, вынужденных уплатить огромный заклад в две тысячи рублей.

37

Полное собрание русских летописей (далее — ПСРЛ). Т. 13. С. 77–78; Зимин А. А.Формирование боярской аристократии… С. 70.

Сразу после смерти великого князя Василия III в декабре 1533 года князь Андрей Михайлович Шуйский снова втянулся в политическую игру вокруг удельного князя Юрия Ивановича Дмитровского. В этот момент родной дядя малолетнего наследника престола Ивана IV становился одним из возможных претендентов на власть. Летописи по-разному рассказывают об этих событиях. Но как бы их ни рассматривать, бесспорно, что князь Андрей Михайлович Шуйский оказался ключевой фигурой заговора в пользу брата великого князя — Юрия Дмитровского. «Летописец начала царства великого князя Ивана Васильевича» излагал мотивы действий князя Андрея Шуйского, стремившегося примкнуть к более сильному, как тогда казалось, правителю: «Князь великий еще молод, а се слова носятся про князя Юрья; и только будет князь Юрьи на государстве, а мы к нему ранее отъедем, и мы у него тем выслужим» [38] . Вдова Василия III Елена Глинская, как известно, сумела удержать власть в своих руках и подавить мятежи. Воскресенская летопись пишет даже о том, что именно князь Андрей Шуйский выдал планы заговорщиков овдовевшей великой княгине. Но если это так, то Елена Глинская весьма странно «отблагодарила» Андрея Михайловича — заключением в тюрьму. Другой брат — Иван Михайлович Шуйский — оказался в 1534 году на отдаленном Двинском наместничестве. Так молодые братья князья Шуйские получили запоминающийся урок и наказание за попытку вмешательства в дела престолонаследия в московском великокняжеском доме. Освободиться из темницы князь Андрей Шуйский смог только после смерти Елены Глинской (едва ли не насильственной, как были уверены окружающие) в 1538 году [39] .

38

ПСРЛ. Т. 13. С. 78.

39

См.: Абрамович Г. В.Князья Шуйские и российский трон. С. 78–80; Зимин А. А.Россия на пороге нового времени (Очерки политической истории России первой трети XVI в.). М., 1972. С. 314–315; Смирнов И. И.Очерки политической истории Русского государства 30–50-х годов XVI века. М.; Л., 1958. С. 28–30.

Дед царя Василия Ивановича Шуйского вообще-то оставил по себе недобрую память. В 1539 году князь Андрей Михайлович оказывается по традиции рода псковским наместником. Его старший брат князь Иван Михайлович Шуйский в то же время наместничал в Новгороде. Назначение князя Андрея Михайловича в Псков принесло псковичам невиданное горе. Вышедший из темницы князь Шуйский как будто попытался выместить все накопившееся зло на жителях Пскова. Ни до, ни после псковский летописец не писал так определенно о наместнике как о «злодее» — тут было $се: и вымогательство в громадных размерах, и невиданные подношения псковских гостей, и даровой труд мастеровых. Управитель, видимо, уничтожил всякую экономическую свободу, умудрившись в мирное время поднять цену на хлеб. Передача суда в руки самих псковичей (летописи упоминают о начале реформы местного управления) была воспринята как избавление от грабительского наместничьего суда: «А князь Андреи Михаилович Шюискои, а он был злодеи; не судя его писах, но дела его зла на пригородех, на волостех, старыа дела исцы наряжая, правя на людех ово сто рублей, ово двести, ово триста, ово боле, а во Пскове мастеревыя люди все делали на него даром, а болшии люди подаваша к нему з дары; а и хлеб тогда был дорог. И князь великии Иоан Васильевич пожаловал свою отчину Псков, дал грамоту судити и пытати и казнити псковичам разбойников и лихих людей; и бысть Пскову радость, а злыа люди разбегошася, и бысть тишина, но на не много и паки наместницы премогоша, а то было добро вел ми по всей земли» [40] . Кончилось все удалением князя Андрея Михайловича Шуйского из Пскова. Впрочем, печальные лавры псковского злодея он должен разделить со вторым наместником, служившим с ним какое-то время, — князем Василием Ивановичем Репниным-Оболенским [41] . С этого времени, между прочим, и могли сложиться какие-то доверительные отношения между родами князей Шуйских и Репниных-Оболенских, подкрепленные впоследствии родственными связями.

40

Псковские летописи. Вып. 2. С. 229–230.

41

Об их совместной службе наместниками в Пскове сообщает другой вариант псковской летописи. См.: Псковские летописи. Вып. 1. С. 110.

Другие братья, князья Василий Васильевич Немой и Иван Васильевич Шуйские, оказались на вершине власти в Русском государстве в 1530–1540-х годах. Это хорошо известная эпоха борьбы боярских группировок между собой в малолетство Ивана Грозного, и поведение князей-Рюриковичей Шуйских стало едва ли не нарицательным для обозначения кризиса, постигшего страну [42] . Боярская партия князей Шуйских боролась за власть с другой боярской партией — князей Бельских, находившихся в близком родстве с правящей династией (они были «сестричичи» — сыновья двоюродной сестры молодого великого князя Ивана Васильевича). Один из пленных, бежавших из Русского государства, описывал в Литве в августе 1534 года великую рознь бояр между собой, наступившую сразу после смерти великого князя Василия III. Бояре, по его словам, уже несколько раз едва «ножи не порезали» друг друга [43] . Когда великий князь Иван Васильевич, будущий Грозный царь, подрос, то он создал целую мифологию своего продвижения к абсолютной самодержавной власти. И князья Шуйские для него стали нарицательным именем для характеристики ненавистного боярского самовластия. Рассказать о своем трудном детстве, в котором оказались повинны исключительно князья Василий и Иван Шуйские, царь Иван Грозный сумел очень талантливо, представив себя брошенным сиротой во дворце собственного отца: «И тако князь Василей и князь Иван Шуйские самоволством у меня в бережении учинилися и тако воцаришася; а тех всех, которые отцу нашему и матери нашей были главные изменники, ис поимания их выпускали и к себе их примирили. А князь Василей Шуйской на дяди нашего княжь Андрееве дворе учал жити, и на том дворе сонмищем июдейским отца нашего и нашего дьяка ближнего Федора Мишурина изымав и позоровавша убили, и князя Ивана Федоровича Белского и иных многих в разные места заточиша; и на церковь вооружишася, и Данила митрополита сведше с митрополии, и в заточение послаша, и тако свое хотение во всем учиниша и сами убо царствовати начаша. Нас же со единородным братом моим, святопочившим Георгием, питати начаша яко иностранных или яко убожейшую чадь. Мы же пострадали во одеянии и в алчбе. Во всем бо сем воли несть; но вся не по своей воли и не по времени юности. Едино воспомянути: нам бо в юности детская играюще, а князь Иван Васильевич Шуйской, седя на лавке, лохтем опершися о отца нашего постелю, ногу положа на стул, к нам же не прикланяяся не токмо яко родителски, но ниже властителски, рабское же ничтоже обретеся. И такова гордения кто может понести?» [44]

42

См.: Кром М. М.Политический кризис 30–40-х годов XVI века (Постановка вопроса) // Отечественная история. 1998. № 5. С. 3–19.

43

Радзивиловские акты из собрания Российской национальной библиотеки. Первая половина XVI в. / Сост. М. М. Кром // Памятники истории Восточной Европы. Источники XV–XVII вв. Т. 6. М.; Варшава, 2002. С. 99.

44

Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 2001. Т. 11. XVI век. С. 40.

Как не откликнуться на сиротские слезы, пролитые царем в первом послании к беглому князю Андрею Курбскому? Они вызвали сочувствие не у одного поколения историков. Здесь в нескольких предложениях рассказана вся история взросления будущего царя Ивана Грозного, вступившего на престол. И кто же, оказывается, больше всех препятствовал ранним проявлениям царского самовластия? Князья Шуйские! Упреки Ивана Грозного, возможно, были бы оправданы, но их автор превратился со временем в худшего тирана в отечественной истории. Оставшийся сиротой мальчик, великий князь, рос мстительным и злопамятным, чего не учли бояре, занятые своей междоусобной борьбой. Как писал автор биографии Ивана Грозного В. Б. Кобрин, «окружающие не только публично выражали малолетнему великому князю чувство покорности, но даже раболепно льстили ему, потакали любой детской прихоти… Но это были корыстные неискренние восхваления, а потому ребенок-государь часто чувствовал себя забытым и оскорбленным» [45] . Будущий царь видел и запоминал, как во дворец возвращались те, кого отправляла в ссылку его мать, великая княгиня Елена Глинская (напомню, что одним из них был дед царя Василия Шуйского — князь Андрей Михайлович Шуйский). Когда в 1537 году дядя великого князя Андрей Иванович Старицкий безуспешно пытался вмешаться в борьбу за власть и в итоге погиб в Москве, один из опекунов малолетнего князя Ивана Васильевича — старший из братьев Шуйских — едва ли не занял его место. Первый боярин Василий Васильевич Немой Шуйский породнился с семьей великого князя, взяв 6 июня 1538 года в жены Анастасию, дочь Евдокии — сестры великого князя Василия Ивановича и крещеного ордынского царевича Петра [46] . Он также переехал на кремлевский двор заключенного в темницу мятежного удельного князя. Расчет в свадьбе пожилого князя Василия Шуйского с молодой княжной был очевиден: ему хотелось утвердить своих потомков в правах старшинства в роде князей Шуйских, хотя возможно и другое — может быть, он задумывался о правлении во всем Русском государстве?

45

Кобрин В. Б.Иван Грозный. М., 1989. С. 23.

46

Смирнов И. И.Очерки политической истории Русского государства… С. 81.

Трудно предположить, что семилетний ребенок, каким был тогда Иван IV, сумел самостоятельно разобраться во всех хитросплетениях политической борьбы. Скорее всего, у него были советники, рассказавшие мальчику обо всем так, как было выгодно им, а не князьям Шуйским. Кстати, именно на бывшем дворе Андрея Старицкого произошли события, связанные с казнью дьяка Федора Мишурина 21 октября 1538 года и упомянутые Иваном Грозным в процитированном первом послании князю Андрею Курбскому. Эта казнь [47] стояла в ряду других политических расправ — «поимания» князя Ивана Бельского и сведения с престола неугодного князьям Шуйским митрополита Даниила. Несколько дней спустя после расправы с великокняжеским дьяком князь Василий Шуйский умер, и партии суздальских князей надо было придумывать, как удержаться у власти.

47

С. О. Шмидт определил ее как «первую публичную смертную казнь за политическую деятельность в период правления Ивана IV»: Шмидт С. О.Лицевые летописи о казни дьяка Мишурина в 1538 г. // Шмидт С. О.Российское государство в середине XVI столетия. Царский архив и лицевые летописи времени Ивана Грозного. М., 1984. С. 223–239.

События в великокняжеском дворце производили гнетущее впечатление на людей, посвященных в перипетии боярского правления. Бежавший в конце 1538 года за границу архитектор Петр Фрязин говорил в своих расспросных речах в Ливонии: «Как великого князя Василья не стало и великой княгини, а государь нынешний мал остался, а бояре живут по своей воле, а от них великое насилие, а управы в земле никому нет, а промеж бояр великая рознь… в земле Руской великая мятежь и безгосударство» [48] . С. Ф. Платонов в своем биографическом исследовании об Иване Грозном писал: «Действия Шуйских имеют вид дикого произвола, за которым не видать никакой политической программы, никакого определяющего начала. Поэтому все столкновения бояр представляются результатом личной или семейной вражды, а не борьбы партий или политически организованных кружков. Современник по-своему определяет этот неизменный, своекорыстный характер боярских столкновений: „многие промеж их бяше вражды о корыстех и о племянех их; всяк своим печется, а не государьским, ни земским“» [49] .

48

Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею (далее — АИ). Т. 1. № 140. Смирнов И. И.Очерки политической истории Русского государства… С. 79–80; Абрамович Г. В.Князья Шуйские и российский трон. С. 81–99.

49

Платонов С. Ф.Иван Грозный. Пг., 1923. С. 38.

Слабая конструкция регентского совета, которую пытался создать перед смертью великий князь Василий Иванович, действительно стала рассыпаться с самого начала. После смерти великой княгини Елены Глинской власть несколько раз переходила из рук в руки то князей Шуйских, то князей Бельских. Иван Грозный не случайно больше всего запомнил оплошку боярина князя Ивана Васильевича Шуйского, дерзнувшего отдыхать в присутствии малолетнего правителя. Речь шла не столько о том, что князь Иван Васильевич Шуйский облокотился (по неосмотрительности, наверное) на великокняжескую кровать. После смерти брата он находился на вершине власти, пока летом 1540 года по настоянию нового митрополита Иоасафа не был снова освобожден князь Иван Федорович Бельский. Можно было бы снова говорить о восстановлении регентского совета, хотя даже формально этого не случилось. Летописец описывал реакцию князя Ивана Васильевича Шуйского: «И о том вознегодовал князь Иван Васильевич Шуйский на митрополита и на бояр учал гнев дрьжати, и к великому князю не ездити, ни з бояры советовати о государьских делех, ни о земскых, а на князя Ивана Бельского великое враждование имети и зло на него мыслити. И промежь бояр велик мятежь бысть» [50] . Все закончилось переворотом, осуществленным 3 января 1542 года Иваном Шуйским при поддержке своих сторонников в Москве и детей боярских из Владимира, где он находился на службе. И в этот раз снова присутствовали тайный арест, ссылка на Белоозеро, а затем и убийство «без великого князя ведома, боярьскым самовольством» князя Ивана Бельского. Началось единовластное правление князей Шуйских, и князю Ивану Васильевичу понадобились проверенные сторонники, которых он видел прежде всего в своих родственниках. Вперед пошли представители пребывавших в относительной тени старших ветвей рода князей Шуйских — князь Федор Иванович Скопин-Шуйский, а также братья Иван и Андрей Михайловичи Шуйские. При том, что никто из них лично уже не имел отношения к регентскому совету, создававшемуся великим князем Василием III. Для впечатлительного мальчика Ивана IV, подверженного мстительным инстинктам, придворная борьба стала символом боярского «самоволства» и «гордения», истреблять которые он стал очень рано. И начал именно с князей Шуйских.

50

ПСРЛ. Т. 20. С. 454; Смирнов И. И.Очерки политической истории Русского государства… С. 82–87.

Первая казнь

Жертвой великокняжеского гнева прежде других стал князь Андрей Михайлович Шуйский. Именно по отношению к нему впервые был исполнен смертный приговор, вынесенный 13-летним Иваном Грозным. Трудно спорить с тем, что дед героя настоящей книги — будущего боярина и царя Василия Шуйского — действительно заслуживал наказания. По сообщению «Царственной книги», на такой шаг Ивана Грозного сподвигло стремление защитить от произвола князей Шуйских близкого к нему в тот момент Федора Семеновича Воронцова. Отвратительная сцена расправы с Воронцовым разыгралась прямо в присутствии молодого великого князя и нового митрополита Макария на заседании Боярской думы 9 сентября 1543 года. Между прочим, поставление книжника и высоконравственного новгородского архиепископа Макария во главе Русской церкви было одним из немногих положительных следствий переворота, произведенного князьями Шуйскими в 1542 году. Однако Макарий быстро перестал их устраивать (аналогичная судьба постигла митрополита Иоасафа), как только попытался вмешаться в боярскую рознь. Преследователи Федора Воронцова посмели оскорбить митрополита Макария, вступившегося за неугодного князьям Шуйским боярина, и даже разорвали на нем мантию. Великий князь вынужден был упрашивать (и упросил) князей Шуйских, чтобы те оставили жизнь Федору Воронцову: «И государь по Шуйских приговору велел Федора и сына его Ивана послати их на Кострому». Однако Иван Грозный навсегда запомнил уроки той истории и сделал свои выводы: «И тако ли годно за нас, государей своих, душу полагати, еже к нашему государьству ратию приходити и перед нами сонмищем июдейским имати и с нами холопу з государем ссылатися и государю у холопа выпрашивати?» [51]

51

Библиотека литературы Древней Руси. Т. 11. С. 42; ПСРЛ. Т. 13. С. 443–444; Смирнов И. И.Очерки политической истории Русского государства… С. 96–98.

Несколько месяцев спустя произошло событие, смысл которого трудно было бы понять, если бы мы не знали о многочисленных казнях, учиненных впоследствии Иваном Грозным. Злые и жестокие игры, которым он предавался в юности, стали предвестием террора, направленного на подданных и длившегося несколько десятилетий. Началом же всему была казнь возвысившегося первого боярина князя Андрея Михайловича Шуйского. Не случайно Иван Грозный постоянно возвращался к тому, чтобы обвинить князей Шуйских во всех возможных грехах в первом послании князю Андрею Курбскому и, возможно, еще в знаменитых приписках к «Царственной книге». В этой летописи тоже говорилось о казни боярина князя Андрея Михайловича Шуйского как наказании за «безчиние и самовольство» и «многие неправды», творимые боярами по отношению к «земле»: «…и великий государь велел поимати первосоветника их князя Андриа Шюйского и велел его предати псарям, и псари взяша и убише его». Летописец подобострастно завершил этот жутковатый рассказ нравоучительной сентенцией: «…и от тех мест начали боляре от государя страх имети». Но и этого оказалось мало анонимному редактору приписок к «Царственной книге» — возможно, самому Ивану Грозному, добавившему слова: «и послушание» [52] .

52

ПСРЛ. Т. 13. С. 444; Смирнов И. И.Очерки политической истории Русского государства… С. 99–100; Шмидт С. О.Российское государство в середине XVI столетия… С. 187–216.