Вдоводел воскрешенный

Найтхаук подошел к столику у самой сцены, усадил свою спутницу, потом сел сам. Официантов он не заметил, ни людей, ни роботов, поэтому внимательно осмотрел поверхность столика и нашел едва заметную кнопку, при нажатии на которую высветились два меню. Напитки предлагались экзотические: «Пыльная шлюха», «Синяя зебра», «Зеленое с белым», «Чиллер-Киллер» и даже фантастически дорогой алфардский коньяк семидесятипятилетней выдержки. Когда они выбрали коктейли, Найтхаук приложил большой палец к соответствующим точкам меню, и мгновением позже в столике открылись два люка, из которых словно по мановению волшебной палочки поднялись два полных стакана.

— Никто тебя не заинтересовал? — спросил Найтхаук, оглядывая зал.

— Они все такие страшные.

— Внешность бывает обманчивой.

— А ты никогда не испытываешь страха, предчувствия беды? — спросила Мелисенд, не сводя с него глаз.

Найтхаук усмехнулся.

— Если ты этого не знаешь, значит, у нас серьезные трудности.

— Я не могу обнаружить у тебя страха.

— Такая уж у меня работа. Нельзя нервничать.

— Одно дело контролировать или не обращать внимания на страх. И совсем другое — не иметь его вовсе.

— Может, это меня и спасает.

— Ты очень странный человек, Джефферсон Найтхаук.

— Только так и можно стать легендой, — ответил он. Полуголая танцовщица закончила номер, и Найтхаук помахал ей рукой.

— Мы будем счастливы угостить вас, когда вы оденетесь.

— Я не пью с посетителями.

— Но я предлагаю выпить за здоровье Ибн-бен-Халида. — Эту фразу он произнес достаточно громко, чтобы его услышала добрая половина зала.

— Вы, должно быть, меня не поняли, — ответила девушка. — Я не пью с посетителями.

— Теперь вам осталось только сказать мне, что вы — патриотка Олигархии, — бросил он вслед танцовщице, когда та сходила со сиены, и повернулся к Мелисенд. — Ну?

— У нее никакой реакции Но при упоминании Ибн-бен-Халида я уловила дна эмоциональных всплеска. От твоей реплики о патриотизме у одного эмоции зашкалили.

— За нас или против?

— Не знаю. Я считываю эмоции, а не мысли… но, учитывая, что до ближайшей планеты Олигархии две тысячи световых лет, думаю, что за нас.

— Давай выясним.

Найтхаук встал со стаканом в руке.

— Предлагаю выпить за Ибн-бен-Халида! — воскликнул он.

Все промолчали.

— Паршивые трусы, — пробормотал Найтхаук и, осушив свой стакан, уселся обратно за столик. Посмотрел на Мелисенд, шепотом спросил. — Есть что-нибудь?

— Все, — ответила она. — Верность, ярость, любовь, ненависть, даже страх.

— Направленные на меня или на Ибн-бен-Халида?

— Не знаю.

— Всплеск эмоций может означать, что они знают его или хотя бы знают о нем. Что они любят его и боятся меня или наоборот. — Он печально улыбнулся. — Эмпатия не относится к точным наукам, не так ли?

— Ты это знал, когда нанимал меня.

— Не сердись. — Найтхаук оглядел зал. — А может, именно это от тебя и требуется?

— Не поняла.

— Если я шлепну тебя по щеке, только обозначив удар, ты сможешь упасть так, словно я ударил со всей силы?

— Не знаю. Я не актриса.

— Тогда не волнуйся об этом.

— В каком смысле?

— Я не могу ждать весь вечер, пока кто-то да подойдет. Попытаемся спровоцировать ответную реакцию.

— Ты хочешь ударить меня? Я не смогу убедить их, что мне действительно больно.

— Сможешь.

— Ноя…

Получив крепкую затрещину, она свалилась со стула и покатилась по полу.

— Поднимайся! — проревел Найтхаук. — Поднимайся и повтори это еще раз!

Мелисенд села, перед глазами расплывались круги. Найтхаук рывком поднял ее и выволок на улицу.

— Жди в отеле, — шепнул он, прежде чем вернуться в таверну.

— Обещает мне ночь развлечений, а потом начинает перечислять добродетели Кассия Хилла, — объяснял Найтхаук свой поступок, усаживаясь за столик. — Этот мерзавец знать не знает, что такое добродетель.

Однако реакции не последовало, и Найтхаук вновь встал.

— Здесь я уже насиделся, — изрек он и широким шагом вышел на улицу.

Он удалился от таверны футов на сорок, пошатываясь, словно пьяный, когда за его спиной послышался голос.

— Подожди, приятель!

Найтхаук подавил довольную улыбку, уже кривившую губы, и повернулся. Его догонял мужчина, которого он только что видел в зале, широкоплечий, с большим животом (любил, видать, выпить пива), окладистой черной бородой и сверкающими серыми глазами.

— Я слышал твои слова в таверне.

— И что?

— Так уж получилось, что я служил под началом Кассия Хилла в войне с боролитами. Он — великий человек, и я не согласен с тем, что ты говорил про него.

Превосходно, подумал Найтхаук. В таверне пятьдесят сторонников Ибн-бен-Халида, но мне достается тот, кто его ненавидит.

— Ты имеешь на это полное право, брат. Я не хотел никого обидеть.

— Тогда тебе лучше извиниться прямо сейчас.

— Хорошо, я извиняюсь.

Но мужчина, похоже, разозлился еще больше.

— Этого мало!

Найтхаук заметил, что вокруг начала собираться толпа.

Что ж, может, оно и к лучшему, решил он. Если я буду стоять за Ибн-бен-Халида, может, кто-нибудь наконец поймет, что я на его стороне.

— Это все, что я могу для тебя сделать. На большее не рассчитывай.

— Значит, в тебе не много смелости, — зловеще улыбнулся мужчина.

— Не много.

— Может, все-таки скажешь что-нибудь, прежде чем я разорву тебя на куски?

— Да. Катись к чертовой матери вместе со своим Кассием Хиллом.

С громким ругательством мужчина бросился на обидчика, но Найтхаук уже приготовился к встрече. Он отступил в сторону, перехватил вытянутую вперед руку, вывернул ее, одновременно поворачиваясь к противнику спиной, и потянул на себя. Мужчина перелетел через него и тяжело шлепнулся на мостовую.

Медленно поднялся, отряхнулся, исподлобья посмотрел на Найтхаука. На этот раз он приблизился медленно, осторожно… и пропустил удар в лицо, от которого отлетел на пару ярдов.

— Кто ты? — пожелал он знать, вытирая кровь с лица и вновь наступая на Найтхаука.